16 мая 1942 года - 329 день войны
После ожесточенных боев войска Крымского фронта были вынуждены начать эвакуацию на Таманский полуостров [3; 190], за 12 дней боев они потеряли свыше 170 тыс. человек. [1; 142]
Партизаны Ленинградского «партизанского края» сорвали вторую карательную экспедицию. Противник, создав карательный отряд численностью до 1000 солдат и офицеров, поддержанный артиллерией, минометами и танками, начал наступление. В ожесточенном бою, доходившем до рукопашных схваток, фашисты, потеряв до 300 солдат и офицеров, 2 танка и много военной техники, отошли на исходные позиции, отказавшись от дальнейшего продолжения карательной экспедиции. [3; 190]
Хроника блокадного Ленинграда
Бомбардировщики противника не смогли преодолеть истребительный и зенитный заслон Ленинграда. Почти полтора часа тревожно частил метроном, но на город не упала ни одна бомба.
В районе перевалочной базы Лаврове, где выгружались продукты, предназначенные для отправки по Ладоге в Ленинград, появилось 10 «юнкерсов». Командир эскадрильи 159-го истребительного авиаполка капитан А. Булаев, его ведомые старшие лейтенанты В. Зотов, В. Кудряшов и лейтенант И. Ращупкин перехватили бомбардировщики врага перед целью и внезапной атакой сбили 3 «юнкерса». Экипажи остальных фашистских машин, поспешно освобождаясь от бомб, начали поворачивать обратно.
Очень горячим был этот день для партизан. До 1000 вражеских солдат и офицеров при поддержке артиллерии и танков начали вторую карательную экспедицию против Партизанского края.
В Институте истории материальной культуры Академии наук СССР сегодня состоялось очередное научное заседание. Сектор палеолита и неолита заслушал доклад С. И. Руденко на тему «Материальная культура древнего населения крайнего северо-востока Азии».
По разрешению Исполкома Ленгорсовета сегодня началась продажа спичек — по две коробки на каждого рабочего и служащего, по одной коробке на иждивенца. Всем жителям города будет продано также по полкуска хозяйственного и по куску туалетного мыла, а также по 400 граммов соли.
Обыкновенная ручная тележка, заменившая санки, так выручавшие ленинградцев зимой, снова привлекла внимание городского комитета партии. 19 апреля уже было принято решение, обязывающее местную промышленность и управление продторгами развернуть выпуск ручных тележек. Сегодня о них снова шел разговор на бюро. Производство тележек будет расширено. В число предприятий, выполняющих этот заказ, включен Ижорский завод.
Начав обстрел города в 2 часа ночи, вражеская артиллерия к половине шестого выпустила 166 снарядов. [5; 187]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Сегодня для Керчи был трагический день. Немцы ворвались в город, бои продолжались еще три дня. Эвакуация полуострова проходила неорганизованно, наши потери были значительными. Ставка наказала командование фронтом и представителей Ставки. Поражение наших войск в Крыму достаточно подробно описано, и не вижу необходимости повторять известное. Вот только что хотел бы добавить.
В середине шестидесятых годов мне было поручено подготовить силами писателей сборник очерков «Маршалы Советского Союза». О Жукове я попросил написать Симонова. Не один день писатель беседовал с маршалом, и потом он написал повествование, которое назвал «Заметки к биографии Г. К. Жукова». Воспроизведены там записанные почти стенографически суждения Жукова о нашем поражении в Керчи. Их стоит привести:
«Сталин был человеком, который, если за что-то однажды зацепится, то потом с трудом расстанется с этой своей идеей или намерением, даже когда объективные обстоятельства прямо говорят, что с первоначальным намерением необходимо расстаться.
В мае 1942 года Сталин сравнительно мягко отнесся к виновникам Керченской катастрофы, очевидно, потому, что сознавал свою персональную ответственность за нее. Во-первых, наступление там было предпринято по его настоянию, а также количество войск тоже было сосредоточено по его настоянию. Ставка, Генеральный штаб предлагали другое решение. Они предлагали отвести войска с Керченского полуострова на Таманский и построить нашу оборону там. Но он не принял во внимание этих предложений, считая, что, действуя так, мы высвободим воевавшую в Крыму 11-ю немецкую армию Манштейна. В итоге вышло, что армия Манштейна все равно была высвобождена, а мы потерпели под Керчью тяжелое поражение...»
Отступая от сюжетной линии своего повествования, хочу рассказать о судьбе повествования Симонова о Жукове.
Симонов с энтузиазмом взялся за эту работу. Вскоре я получил от него записку: «Со статьей о Г. К.— все сделаю, уже был у него и говорил с ним. Он слал тебе привет, выражал желание: повидаться бы. Сделаю в сентябре — начале октября...»
Через некоторое время из Гульрипши, где писатель работал на даче, пришло его письмо, которое меня не могло не насторожить и даже взволновать: «Посылаю тебе материал, о котором условились. На мой взгляд, у меня не получилось такой вещи, которую можно было бы сейчас печатать — получается совершенно другое. Посылаю тебе просто как свидетельство того, что я приступил к этому делу и что мною сделано. Теперь для меня очевидно, что продолжать нет смысла, то есть можно продолжать, но это будет в стол. Может быть, я это сделаю, поговорим подробнее, когда прочтешь...»
Прочитал я рукопись о Жукове, занявшую более ста страниц. Прочел и увидел, как много в ней примечательного и интересного, как много важного рассказал Георгий Константинович Симонову, к которому он относился с большой симпатией и уважением. Рассказ может и должен получиться, я в этом не сомневался. И вот новое письмо, совсем меня огорчившее:
«Дорогой Давид, до получения твоего письма я колебался только в одном: продолжать ли мне эту работу именно сейчас или отложить ее на некоторое время в связи с тем, что, очевидно, она — при нынешнем отношении к истории — скорей всего все равно будет лежать в ящике письменного стола.
Получив твое письмо, окончательно решил не откладывать и закончить. Наверное, еще будет листа три, и более интересных, чем первый лист. Работу эту я сделаю. 7-го уеду в Сухуми работать и, видимо, в ближайший месяц сделаю.
Но не надо тешить себя иллюзиями. Такого рода работа — а никакую другую мне делать неинтересно, да и просто не смогу — при нынешнем, подчеркиваю — при нынешнем, отношении к истории — света не увидит.
Как только все закончу, я пришлю тебе. Мне будет очень интересно твое мнение.
Если бы вдруг случилось чудо и у нас образумятся, то тогда другое дело; такая вещь, конечно, могла бы быть напечатана. Но надежд на такое изменение нравов у меня что-то мало.
Что же касается моих колебаний, ты должен понять их. Я дал тебе слово написать. Я люблю тебя и хотел бы выполнить слово. Я люблю и уважаю Жукова и рад был бы написать о нем. Но пойми мои чувства — человека, у которого лежит полтора года без движения рукопись, которую он считает лучшей из всего, что он написал (речь идет о дневниках за первые сто суток войны, которые затем стали началом «Разных дней войны». - Д. О.). Как трудно такому человеку сидеть и писать еще одну вещь, которая, по его весьма основательным предчувствиям, ляжет и тоже будет лежать рядом с предыдущей.
Вот единственная причина моих колебаний. Не по существу, а во времени когда это писать. Но как я тебе уже сказал, я писать все-таки буду. Характера, по-видимому, должно хватить».
Симонов затем привел в порядок свои записи, опубликовал первую главу — «Халхингольские страницы», а все остальное по причинам, о которых говорилось, положил до лучших времен в стол.
Июль 1979 года мы провели вместе с Симоновым в Гурзуфе. Не раз у нас возникали разговоры о Жукове и о симоновской рукописи. Планов расширить свои «Заметки к биографии Г. К. Жукова» он не оставлял, надеялся, что в конце концов превратит их в книгу.
Это было меньше чем за месяц до смерти Симонова...
Опубликовано первое сообщение о боях на Харьковском направлении. Как обычно, краткое, в несколько строк. Наши спецкоры с разных участков этого фронта шлют подробные репортажи. Петр Олендер - о том. как развивается наступление. За три дня войска Юго-Западного фронта продвинулись на 20—30 километров. Успехи несомненные; немцы несут большие потери в живой силе и технике, освобождено немало населенных пунктов. Спецкор пишет об успехах без шапкозакидательства: «Враг оказывает сильное сопротивление... Стремясь задержать продвижение наших частей, враг предпринял мощную танковую контратаку...» Словом, опытный тактик трезво рисует картину сражения.
На фронт вылетел наш танкист П. Коломейцев с наказом посмотреть, как там разворачиваются танковые бои. Заглянув накоротке на КП фронта и армии, он сразу же направился в дивизию генерала А. И. Родимцева. Действительно, на Харьковском направлении завязались крупные танковые бои. На одном из участков немцы бросили в бой танки тремя эшелонами: в первом шло около 100 машин, во втором 80, а в третьем 50 в полосе не более четырех километров. Не в пример начальному периоду войны: немецкая пехота не идет теперь в атаку без танков. Вот что рассказал Коломейцев. Стремясь добиться более тесного взаимодействия между танками и пехотой, противник применяет так называемые бронированные тележки, буксируемые танками. Чтобы срезать наш клин, немцы бросили в контратаку полсотни танков с такими тележками. 16 раз они за один только день атаковали части Родимцева, но, потеряв около двух десятков машин, отступили.
Еще об одном тактическом приеме противника рассказал спецкор, а именно о выброске парашютных десантов. Ранее они применяли их в наступлении, но потом, потерпев поражение, как правило, отказались от них. А вот сейчас пытаются забрасывать парашютистов в населенные пункты, окруженные нашими частями. Например, на один из полков дивизии Родимцева «свалилось» более ста десантников. Однако десант был полностью уничтожен: одни парашютисты были расстреляны еще в воздухе, другие взяты в плен.
С первых же дней нашего наступления хорошо проявил себя Михаил Розенфельд. Он прочно засел на передовой. Это видно из его корреспонденции:
«Бой сейчас происходит невдалеке от станции, и мы находимся в ста метрах от последних фашистских укреплений. Сквозь выстрелы ясно слышатся пронзительные голоса немцев...»
Эту корреспонденцию Розенфельд отправил 15 мая, а вслед за ней и письмо родным, помеченное этим же числом, но с письмом я ознакомился уже после войны. Вот оно:
«Началось большое наступление на Харьковском направлении. Все время разъезжаю, все время в степях под открытым небом. Вчера во время жестокого боя я отправился в самое горячее место и был от немцев в 120 метрах, не дальше и не ближе... Я был так близко, что мы им в рупор кричали:
— Эргиб дих — сдавайтесь, так вашу так!..
Настроение очень хорошее — ведь мы наступаем, а это для нас лучший праздник.
Кончаю писать. В 4 часа утра выезжаю на передовые».
С важной статьей «О партизанской борьбе» в этом номере выступил Михаил Иванович Калинин. Особое впечатление производят строки о новом этапе партизанской войны: «Помощь партизан Красной Армии в ее борьбе с немцами огромна, и удары партизанских отрядов по фашистам приобретают все большее значение в стратегии войны... Тесно взаимодействуя с армией, партизаны тем самым не только усиливают свои удары по врагу, но и предпринимают более обширные и тактически сложные операции... Недаром... наряду с директивами регулярным частям Красной Армии даются боевые задания партизанам».
Заказали мы статью Михаилу Ивановичу третьего дня. Прислал он ее в редакцию вчера днем, а под вечер с версткой статьи я отправился в Кремль. Калинин, как всегда в таких случаях, сразу же принял меня и тут же, при мне, стал читать верстку. Внес несколько небольших поправок, согласился с нашими, тоже небольшими поправками, подписал верстку и в обычном шутливом тоне спросил: «Ну как, подойдет, понравилась?» Обычно и я, как уже рассказывал, в тон ему отвечал: «Михаил Иванович, если бы не понравилась, разве я принес бы вам верстку?» Но на сей раз я молча большими буквами красным карандашом написал: «В печать. На вторую полосу, на самом верху». Михаил Иванович увидел эту надпись и рассмеялся. Он понял, что это был ответ на его вопрос.
Партизанская война вызывала огромный интерес у фронтовиков, и, естественно, как ни тесно было на газетных полосах, место для материалов о боевых действиях партизан всегда находили. Вот и сегодня получена статья первого секретаря ЦК партии Белоруссии П. К. Пономаренко «Белоруссия борется». И в его статье говорится, что «партизанское движение поднялось на высшую ступень». Отрадный факт: четыре района Белоруссии полностью очищены от немцев, там восстановлена Советская власть. О размахе партизанской борьбы свидетельствуют и признания врага. В приказе командования танковой группы № 415/42, который приведен в статье, записано, что все мероприятия по захвату и уничтожению партизанских отрядов не давали результатов. И это не единичный документ. Любопытно, что приказов о борьбе с партизанами гитлеровское командование отдавало немало, но некоторые из них попадали в руки партизан еще до того, как они становились известны тем, кому предназначались. Каким образом это происходило? «Об этом говорить теперь, конечно, не стоит»,— вполне резонно замечает автор.
И еще одна публикация в эти дни — клятва ленинградских партизан. Она была опубликована в первомайском номере партизанской газеты «Народный мститель» и через линию фронта переслана в нашу редакцию.
Не было единой для всех партизан клятвы, как, скажем, воинской присяги. В каждом отряде принимали свою клятву. А клятва ленинградских партизан была такой: «Я клянусь, что умру в жестоком бою с врагом, но не отдам тебя, родной Ленинград, на поругание фашизму...» Есть в ней и такие слова: «Если же по своему малодушию, трусости предам интересы трудящихся города Ленина и моей Отчизны, да будет тогда возмездием за это всеобщая ненависть и презрение народа, проклятие моих родных и позорная смерть от руки товарищей». Чем-то схожа эта клятва с воинской присягой, еще более суровой и бескомпромиссной!
Алексей Сурков одарил нас — именно одарил! — прекрасной балладой «Песня о слепом баянисте», занявшей в сегодняшнем номере почти три колонки. Она посвящена Михаилу Попову, слепому баянисту одной из бригад, сражавшейся за рекой Нарой в Подмосковье.
Пришел парнишечка чудной
В наш неуютный стан.
Тяжелый ящик за спиной.
В том ящике баян.
Сосновой палкой впереди
Нащупывает путь.
Зовет и просит: — Проводи
К бойцам куда-нибудь...
Быть может, песенка моя
Придется ко двору.
А если надо будет — я
Со зрячими умру.
И комиссар сказал писарю: «Впиши товарища в приказ». Так зачислен был баянист в первый стрелковый взвод. Поднимаясь спозаранку, слепой парнишка ходит по землянкам, играет на баяне.
Над прибережной кручей
На ветлах воронье.
Баян ты мой певучий.
Оружие мое!
У края жизни смело
Лады баяна тронь.
И, кажется, — запела
Далекая гармонь.
Мила она, как вести
О дальней стороне.
Как вести о невесте.
О друге, о жене.
И кажется — и небесной
Холодной вышине
Душа летит за песней
К потерянной весне.
Та песенка простая
Понятна и близка.
И тает, отлетая.
Окопная тоска.
Но вот в ружье поднялся батальон:
В снегах лощины тесной,
Где берег Нары крут,
Сквозь смертный вихрь, за песней
Товарищи идут.
Провыла мина волком.
Рассвет качнулся, мглист.
И, раненный осколком,
Споткнулся баянист.
Но песня не умерла:
Звенит над болью жгучей
И гонит забытье...
Баян ты мой певучий,
Оружие мое!
Сидит у меня Сурков, ждет, пока я прочитаю балладу. Прочитал я и попросил:
— Алеша, прочитай вслух.
Читает он своим певучим голосом и, чувствую, волнуется. Спрашиваю:
— Было это?
Было. И имя баяниста известно. И бригада известна. И городок известен...
Ушла в набор песня; под заголовком ее поставили: «Посвящается Мише Попову, слепому баянисту N воздушно-десантной бригады». А сейчас жалею, что не узнали его судьбу. Ищу и ныне и бригаду и героя-баяниста. Может, кто подскажет?..
«Братская могила» — так называется корреспонденция Евгения Габриловича, присланная с Северо-Западного фронта из-под Старой Руссы. Вот что увидел там писатель, следуя своим обычным маршрутом — на передовую:
«Древний лесистый, озерный край. Туман ползет по весенним дорогам, цепляется за кустарник, стелется над коричнево-красными валунами. Покачиваются огромные сосны под ударами ветра с озера. Холмы, речки, лощины, снова холмы...»
Один из холмов называется Лысой высотой. Он гол сверху, густо порос снизу кустарником. На вершине холма красный шестигранный обелиск. На деревянной доске, обращенной на запад, вырезаны две винтовки со скрещенными штыками. Под винтовками подпись: «Здесь покоятся командиры и бойцы, оборонявшие Лысую 26 апреля. Слава храбрым и непобедимым!» И фамилии погибших. Надгробный холм аккуратно устлан ельником. Справа, упираясь в весеннюю рыжую землю, стоит полуразбитый станковый пулемет. На доске под фамилиями погибших бесхитростные стихотворные строки:
Коль убьет меня пуля, скажите тогда:
— Умер за Родину он, за Россию...
За этот холм шло жестокое сражение небольшой группы советских воинов. Погибли Лазарев и Свиридов — расчет станкового пулемета. Был убит санитарный инструктор Седых; ему — редактору «Боевого листка» — и принадлежат стихи, вырезанные на доске под фамилиями погибших.
Вот и вся история. Печатая очерк, мы понимали, что этот рассказ об одной братской могиле будет замечен. Каждый на переднем крае понимал, что война без жертв не бывает, и хотел верить, что, если ему придется сложить голову на ноле брани, имя его не будет предано забвению. В дни нашего отступления, когда поле боя оставалось по ту сторону фронта, много ли можно было сделать? Но и в дни нашего наступления, откровенно говоря, не все делалось, что можно и нужно было сделать. Существовали полковые команды — музыкантов, которые по жесткому правилу войны были одновременно и похоронными и трофейными. Но не всегда они выполняли свои обязанности. Нередко эти команды, когда редели роты, направлялись на передовую. Сколько осталось безымянных могил! Проводить в последний путь товарища, друга, однополчанина — святой долг каждого и всех. Вот почему очерк Габриловича был так нужен.
Завершает полосы этого номера очерк писателя Натана Рыбака «Завод в степи». Сколько ныне уже читано-перечитано о подвиге тружеников тыла в годы Отечественной войны. Ничего нового я не добавлю, пересказав тот очерк. Но ведь это печаталось тогда, в горячие дни, по свежим следам. Приведу из очерка только один факт:
«В степи, за городом растут новые корпуса заводов... В мирное время эту огромную работу можно было бы с напряжением осуществить минимум в 2 года, строители это сделали за 6 месяцев... Стахановец Рахматулин за два дня выполнил норму на бетонировании полов на 870 процентов...» [8; 186-193]
От Советского Информбюро
Утреннее сообщение 16 мая
В течение ночи на 16 мая на Керченском полуострове продолжались упорные бои.
На Харьковском направлении наши войска продолжали наступательные бои. На других участках фронта чего-либо существенного не произошло.
* * *
На Харьковском направлении наши части, успешно продвигаясь вперёд, освободили от немецких оккупантов много населённых пунктов. Противник несёт огромные потери. Взято большое число пленных. Нашими войсками захвачены танки, орудия, автомашины, склады с боеприпасами, военным имуществом и продовольствием. Только одна наша часть за день боевых действий захватила у противника 14 орудий, 64 пулемёта, 93 миномёта, много автоматов и противотанковых ружей, более 550.000 патронов, 205 ящиков с минами и, кроме того, несколько складов с боеприпасами.
* * *
За три дня боёв наши части, действующие на отдельных участках Ленинградского фронта, уничтожили до 1.200 вражеских солдат и офицеров. Огнём артиллерии и разведывательными группами разрушено 6 вражеских ДЗОТов, уничтожено 2 орудия, 4 станковых пулемёта и катер противника.
* * *
Одно наше подразделение под командованием тов. К., действующее в тылу противника (Западный фронт), организовало крушение 4 воинских эшелонов. Уничтожено более 300 немецко-фашистских оккупантов.
* * *
Артиллерийская батарея лейтенанта Юсикова за один день уничтожила 105- миллиметровое немецкое орудие, миномёт и свыше 50 гитлеровцев.
* * *
Десять красноармейцев-спайперов батальона, где командиром тов. Серебряков, за последние дни уничтожили 104 гитлеровца.
* * *
Сапёрное отделение сержанта Д.М. Шлёнкина в течение двух дней обнаружило и обезвредило 480 немецких мин.
* * *
У убитого немецкого ефрейтора Альфреда найдено неотправленное письмо к брату. Вот что он писал за несколько дней до смерти: «...Партизаны не дают нам покоя ни днём, ни ночью. Около деревни, где мы стоим, тянется лес, в котором скрываются партизаны. Когда хочешь вечером выйти на двор, необходимо брать с собой пистолет. Когда мы были в городе Н., партизаны каждую ночь обстреливали нас из миномётов. Из нашего подразделения уже многие убиты партизанами»,
* * *
Пленный финский солдат Айхно Пявлус сообщает о росте дезертирства в финской армии. «Не так давно, — говорит Пявлус,— в местечке Коккола военно-полевой суд разбирал дело по обвинению семи финских солдат в дезертирстве. Суд приговорил их всех к расстрелу».
* * *
Перебежчик солдат 5 немецкой пехотной дивизии Ганс Э. рассказал: «Меня недавно призвали в немецкую армию. До этого я жил в Чехии. Там за последнее время участились случаи убийства немецких офицеров и эсэсовцев. Рабочие стараются работать как можно медленнее, чтобы совратить выпуск военной продукции, портят станки, агрегаты. Среди чехов популярен лозунг: «Если любишь Чехословакию, работай медленно». Гестапо преследует чешских патриотов, расстреливает сотни людей, но это пе помогает. Саботаж не прекращается, а напротив, принимает всё более широкие размеры».
* * *
Группа жителей деревни Пуповка, Смоленской области, составила акт о чудовищных зверствах немецко-фашистских оккупантов. Акт устанавливает, что гитлеровцы подвергли пыткам и затем расстреляли много жителей деревни. Фашистские изверги обрезали у В.И. Пугачёва ухо и изуродовали всё его тело. 17-летнему Н.В. Андрееву гитлеровские мерзавцы отрезали губы, половые органы, вырезали на груди пятиконечную звезду. В числе замученных — пятилетний мальчик Захаров, 60-летние старики Василий Замараев, Сергей Жильцов, Михаил Яковлев, 80-летний Влас Пугачёв и другие старики, женщины и подростки.
Вечернее сообщение 16 мая
В течение 16 мая на Керченском полуострове наши войска вели напряжённые бои в районе города Керчь.
На Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои и, успешно продвигаясь вперёд, захватили трофеи и пленных. За день боёв противник оставил на поле боя до 70 подбитых танков.
На других участках фронта ничего существенного не произошло. За 15 мая уничтожено 56 немецких самолётов. Наши потери — 13 самолётов.
Советскими кораблями и авиацией в Баренцовом море потоплены транспорт водоизмещением в 8.000 тонн и миноносец противника. Нанесены тяжёлые повреждения другому миноносцу противника, который также, вероятно, затонул.
* * *
За 15 мая частями нашей авиации на разных участках фронта уничтожено или повреждено до 60 немецких танков, 110 автомашин с войсками и грузами, 30 подвод с боеприпасами, 3 автоцистерны с горючим, 6 полевых и зенитных орудий, 8 зенитно-пулемётных точек, 13 миномётов, разбит железнодорожный состав, взорвано 3 склада с боеприпасами, рассеяно и частью уничтожено до батальона пехоты противника.
* * *
На Харьковском направлении пять наших истребителей под командованием капитана Гусарова вступили в бой с семью вражескими самолётами и сбили четыре «Хейнкеля-113» и один «Мессершмитт-109». Все наши истребители благополучно вернулись на свой аэродром.
Бойцы подразделения тов. Львова огнём из пехотного оружия сбили 2 вражеских самолёта.
* * *
На одном из участков Северо-Западного фронта, наши части наносят врагу непрерывные удары и уничтожают его живую силу и технику. За десять дней боевых действий взорвано 20 немецких ДЗОТов, уничтожено 47 пулемётов и 33 артиллерийских и миномётных батареи. Нашими бойцами захвачено у противника 102 пулемёта, 4 орудия, 3 радиостанции и другие трофеи. Над передовыми линиями огнём из винтовок и пулемётов сбито 3 немецких самолёта.
* * *
На одном из участков Калининского фронта наша разведка донесла, что на крупный аэродром вблизи фронта приземлился 21 немецкий транспортный самолёт. Артиллерийские батареи старшего лейтенанта Бартняка и старшего лейтенанта Рыковского открыли мощный огонь по аэродрому противника. В результате пяти огневых налётов на аэродроме вспыхнуло много очагов пожара и начались сильные взрывы. Нескольким немецким самолётам удалось подняться с аэродрома. Остальные были уничтожены.
* * *
Танк младшего лейтенанта Зотова находился в засаде на опушке леса близ переднего края вражеской обороны. Когда немцы пошли в атаку, танкисты подпустили их на близкое расстояние и открыли огонь. Противник отступил, оставив на поле боя 150 убитых.
* * *
Немецкий ефрейтор Герберт В. заявил: «257 пехотная дивизия уже была основательно разгромлена. После этого несколько раз прибывало пополнение, но полки дивизии опять обескровлены. Бои за пункт М. совершенно измотали солдат. Последние четверо суток мы совершенно не спали. 7 мая, когда пункт М. подвергся сильному артиллерийскому обстрелу, солдаты стали разбегаться. Я укрылся в погребе, дождался прихода русских и с оружием сдался в плен».
* * *
Немецкому обер-ефрейтору Гансу Гельмуту Вейриху пишут из Мейнингена: «...Вас должны, наконец, вывести оттуда... Второй Нейланд тоже убит — тяжёлый удар для родителей. В госпиталь прибыл новый транспорт тяжело раненных солдат. В стрелковом тире лежит 80 раненых. Школа имени принца Фридриха тоже превращена в лазарет».
* * *
Немецко-фашистские мерзавцы разрушают советские сёла, уничтожают мирных жителей. Гитлеровские изверги сожгли деревни Абрамово, Никулкино, Филипповичи, Абрамов Клин, Ленинградской области. На телефонных столбах от деревни Куболово до деревни Поддубье висят трупы колхозников и колхозниц.
* * *
Многие французы, чехи, итальянцы, поляки, насильно посланные на работу в Германию, тайком покидают предприятия и пытаются пробраться на родину. Бегства иностранных рабочих из германской промышленности вызывает у гитлеровцев сильное беспокойство. Фашистские власти выделили отряды штурмовиков и гестаповцев для ловля бежавших рабочих и подвергают их суровым репрессиям. Однако все эта драконовские меры не дают результатов. Один француз, перешедший швейцарскую границу, заявил: «Лучше погибнуть в борьбе, чем переносить гитлеровскую каторгу».
В последний час
Успешное наступление наших войск на Харьковском направлении
12 мая наши войска, перейдя в наступление на Харьковском направлении, прорвали оборону немецких войск и, отразив контратаки крупных танковых соединений и мотопехоты, продвигаются на Запад.
За время с 12 по 16 мая наши части продвинулись на глубину 20—60 километров и освободили свыше 300 населённых пунктов.
За названный период нашими войсками, по предварительным данным, ЗАХВАЧЕНЫ у противника следующие трофеи: орудий — 365, танков — 25, миномётов — 188, пулемётов — 379, снарядов — 46.413 и отдельно 89 ящиков со снарядами, мин — 23.284, патронов — около 1.000.000 штук, гранат — 13.000, автомашин — 90, радиостанций — 29, артиллерийских, продовольственных и вещевых складов — 38.
Захвачено в плен свыше 1.200 солдат и офицеров противника.
За это же время УНИЧТОЖЕНО: 400 немецких танков, 210 орудий, 33 миномёта, 217 пулемётов, около 700 автомашин, более 100 подвод с грузами, 12 разных складов, 147 самолётов.
Уничтожено около 12 тысяч немецких солдат и офицеров.
Наступление продолжается.
СОВИНФОРМБЮРО.
[22; 288-290]
