15 февраля 1942 года - 239 день войны
СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли Постановление «О некотором повышении норм обязательных поставок мяса государству». В связи с возросшими потребностями фронта в мясе была установлена новая норма обязательных поставок мяса государству колхозами в размере от 3,5 до 5 кг с одного гектара земельной площади. [3; 154]
Войска 29-й армии Калининского фронта продолжали вести ожесточенные бои с противником западнее Ржева. Окруженные войска этой армии находились в тяжелых условиях, испытывая недостаток в боеприпасах и продовольствии. [3; 154]
Черниговский партизанский отряд под командованием А.Ф. Федорова подвергся нападению карателей. Враг повел наступление на лесной лагерь партизан из сел Гуты-Студенецкой и Ивановки, Корюковского района, и из хуторов Луки и Мостков, Щорского района, Черниговской области. В результате 8-часового боя партизаны убили и ранили более 200 карателей, захватили 1 станковый и 7 ручных пулеметов и 8 тыс. патронов. [3; 154]
Партизаны Дорогобужского района освободили от оккупантов г. Дорогобуж и завершили очищение от противника 380 деревень Дорогобужского, Сафоновского, Глинковского и Семлевского районов. [3; 154]
После многодневных пыток фашистские палачи расстреляли секретаря Харьковского подпольного обкома ЛКСМУ А.Г. Зубарева и члена обкома Г.А. Никитину. [3; 154]
Хроника блокадного Ленинграда
Противник усилил обстрел Ленинграда. 224 снаряда за неполных два часа. Из-за этого в Академии художеств пришлось отменить назначенную на сегодня защиту диссертации аспирантом Евгением Фалько. Ученик известного скульптора М.Г. Манизера, он создал получившие высокую оценку произведения «Прощание с товарищем», «Девушка-боец», «Партизаны».
Защиту диссертации перенесли. Однако она так и не состоялась. Вскоре молодой скульптор был смертельно ранен.
15 февраля — первый день «декады топлива», начавшейся по инициативе комсомольцев Октябрьской железной дороги. Молодые лесорубы и железнодорожники решили дать Ленинграду больше дополнительного топлива. [5; 143]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Спецкор Павел Трояновский передал из 50-й армии краткое сообщение о подвиге колхозника артели «Новый быт» из села Лишняги Серебряно-Прудского района Тульской (ныне Московской) области Ивана Петровича Иванова. Жаль, что мы тогда не пошли по следам подвига. Это я делаю теперь, когда вновь встретился с тем событием на страницах «Красной звезды».
Я узнал, что Иван Петрович в юности батрачил у помещика, пас лошадей. Участвовал в русско-японской войне, был ранен. За Советскую власть с первых же ее дней стоял горой. В тридцатые годы первым вступил в колхоз, работал конюхом.
Пожилые односельчане отзываются о нем как о человеке во всех отношениях достойном. Было у него повышенное чувство ответственности, дружелюбие, скромность, всегдашняя готовность помочь соседям: одному чинил хату, другому косил сено... Под стать ему была и жена Наталия Иевлевна. Чета Ивановых вырастила пятерых детей — трех сыновей и двух дочерей. Все сыновья ушли на фронт; вернулся же только старший — Михаил. Василий и Иван погибли.
В дни Великой Отечественной войны Иван Петрович работал за двоих, за троих. Убирал хлеб, собирал подарки для Красной Армии. Первым внес свои сбережения в фонд армии. Корову отдал фронтовому госпиталю.
А после того как немцы ворвались в Серебряно-Прудский район, старик себе места не находил.
Как же развернулись события в тот зимний день битвы за Москву? Контрнаступление Красной Армии. 322-я стрелковая дивизия ведет бой за Серебряные Пруды. Мощной атакой она выбила немцев из города, разгромив 63-й моторизованный полк противника. Один из отрядов этого полка с 30 машинами и противотанковой пушкой поспешно отходил на юго-запад, к Венёву. Однако Венёв к тому времени уже окружили наши войска, и отряд круто повернул на юг — к селу Подхожее, стоящему на перекрестке дорог к Веневу и Кимовску. И вот притащились немцы в Лишняги.
Пятеро солдат во главе с офицером и каким-то косноязычным переводчиком ввалились в избу Ивана Петровича. Крестьянин притворился больным, говорил, что дороги не знает. Офицер выхватил пистолет, на старика силой напялили полушубок, ушанку и поволокли на улицу. Тридцать машин стояли с незаглушенными моторами: издали доносился артиллерийский гром, и немцы торопились. Офицер усадил Иванова рядом с собой в головную машину, и отряд тронулся в путь.
Но не дорогу в Подхожее указал Иван Петрович, а свернул влево, к белогородскому лесу, к оврагу, который местные крестьяне называли «свинкой». Там в овраге вся колонна и завязла в сугробах.
Там, в овраге, закончил свой жизненный путь и герой-патриот Иван Петрович Иванов...
Встретился я с дочерью Ивана Петровича ткачихой Клавдией Ивановной, уже пожилой женщиной, с такими же голубыми, как у отца, глазами. Она достала шкатулку, в которой хранятся награды отца. Эти награды ей вручил на хранение генерал армии Павел Иванович Батов, председатель Советского комитета ветеранов войны.
Она последняя видела отца в тот момент, когда немцы, подталкивая его в спину, увели из дому.
— Успел отец что-нибудь сказать?
— Ничего не сказал... Долгим, горестным взглядом посмотрел на меня. Глаза его говорили, а что именно — тогда я не знала. Позже поняла, что прощался навсегда со мной, семьей, домом...
Что мог он сказать на пороге родного дома, понимая, что переступает и порог своей жизни? Для себя он уже все решил. Но о таких решениях в свой смертный час не говорят. Все серебрянопрудцы подтвердили: в село Подхожее был другой путь, хорошая дорога, так называемый большак. По нему ездили все жители Лишняг, окрестных сел и деревень. Свой последний шаг Иван Петрович Иванов сделал сознательно. Знал ли он о подвиге крестьянина Костромского уезда Ивана Сусанина? Но вряд ли ему были известны предсмертные слова Сусанина из рылеевской поэмы:
Предателя, мнили,
во мне вы нашли:
Их нет и не будет на русской земли!..
Иван Иванов, крестьянин из деревни Лишняги, был подлинным патриотом Родины и во имя Родины пожертвовал своей жизнью.
На месте его гибели установлен обелиск. На центральной площади села стоит памятник. На нем изображен советский воин с приспущенным знаменем. На памятнике высечены слова: «Партизану Великой Отечественной войны 1941 —1945 гг. Ивану Петровичу Иванову, погибшему при выполнении патриотического долга в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками».
А теперь надо, видимо, вернуться к материалам о подвиге Иванова в сегодняшнем номере «Красной звезды».
Когда накануне я прочитал сообщение Павла Трояновского, сразу стало ясно: советский крестьянин повторил подвиг Ивана Сусанина! Это было первое подобное сообщение за войну. И рассказать об этом следовало ярко и эмоционально. Наш корреспондент прислал информацию вообще с опозданием, да и сам давно уже ушел из этого района с войсками на запад. Послать в Лишняги из редакции, видно, было некого, а откладывать материал тоже не хотелось. Выход все же нашли.
Я попросил зайти Петра Павленко. Уселся он в кресло и выжидающе смотрит на меня. Дал я ему листики телеграфных бланков с наклеенными на них лентами сообщения Трояновского. Петр Андреевич, как обычно, снял очки, старательно протер их и медленно, словно заучивал текст, стал читать. Прочитал раз, два и воскликнул:
— Так ведь это Ивам Сусанин нашей войны! И тоже Иван. И даже Иванов! Истинно русский человек...
Писателю не трудно было догадаться, для чего я его пригласил:
— Об этом надо писать балладу, поэму.
— Или рассказ, очерк,— вставил я.
Павленко, конечно, понял, к чему я клоню, и ответил:
— Хорошо, напишу...
Сейчас я уже могу сказать, что, когда просил его паписать очерк, на душе у меня кошки скребли. И вот почему.
По всему фронту гремела слава 32-й стрелковой дивизии. Дивизия эта сибирская. На фронт она прибыла в разгар битвы за Москву. Отличилась в оборонительных боях за столицу. Именно она сражалась с немецко-фашистскими захватчиками на Бородинском поле. Воины дивизии не посрамили русской славы, а приумножили ее в дни оборонительных боев и в дни нашего контрнаступления. Естественно, хотелось побывать у сибиряков, рассказать о них.
Ранним утром вместе с Петром Павленко мы отправились в дивизию на двух «эмках». Я должен был скоро вернуться, чтобы вычитать газетные полосы, а Павленко решил провести там целый день.
Моя «эмка» шла впереди. Я был уверен, что машина писателя неотступно следует за мной. Шоссе периодически обстреливалось артиллерией противника, и я все время оглядывался: все ли благополучно? Но вот на одном из поворотов оглянулся и вижу — нет «эмки» Петра Андреевича! Остановился, ожидая. Но ее все нет и нет. Вернулся назад, туда, где в последний раз ее видел, километра за два-три. Не нашел. Направился прямо в один из полков, минуя штаб дивизии. Быть может, Павленко, подумал я, решил вначале заглянуть на КП соединения. Что ж, он сам знает, что делать. Побыл я в полку и вскоре вернулся в Москву. А Петр Андреевич не подает никаких признаков жизни. Может, с ним что случилось? Стал звонить в Военный совет армии. Там тоже переполошились, искали писателя в полках и даже в медсанбате. Наконец отвечают: Павленко в том самом полку, куда я заезжал.
На второй день приезжает Петр Андреевич в редакцию, заходит ко мне сонный, с трудом волоча ноги, покашливает, глотает какие-то порошки и сразу же вручает мне листиков десять, исписанных его обычным бисерным почерком. Оказалось, что его «эмка» сломалась, ее на буксире отвели во второй эшелон дивизии, а писатель на попутной машине, затем пешком добрался до полка, но меня уже здесь не застал. Там провел тревожный день и бессонную ночь.
— Надо было сразу же вернуться в Москву! — упрекнул я его.— Завтра бы съездил.
— Вернуться? — перебил он меня.— С пустыми руками...
Смотрю я на него, худющего, усталого, и говорю:
— Иди к себе, два-три дня ничем не занимайся, отдыхай...
Но сам же прервал его «отпуск».
И вот на второй день после нашего разговора о подвиге Иванова Петр Андреевич принес мне уже набранный и сверстанный подвал, над которым стоял заголовок «Во имя Родины».
Прочитал я очерк, и между мной и Павленко произошел такой диалог.
— Петр Андреевич, можно подумать, что ты там был, рядом с Ивановым.
— Был — не был, но ясно представляю себе все, что произошло в белогородском лесу. Написал даже меньше того, что могло быть и было.
— Да, но что скажет читатель?
— Читатель мудр. Он поймет, что к чему. Да еще и сам домыслит какие-то детали, которые тоже не будут далеки от истины.— И после небольшой паузы Петр Андреевич добавил: - Не был никто и с Сусаниным. Ни Рылеев, никто другой, но ни у кого не вызывает сомнения, что все так и было в костромском лесу.
— Хорошо. Но давай поставим подзаголовок: «Рассказ».
— А этого как раз делать и не надо. Подвиг Иванова — не выдумка, а истина. Вот уж действительно введем читателя в заблуждение...
Словом, убедил меня Петр Андреевич. На углу сверстанного подвала я сделал надпись: «На вторую полосу». Под очерком стояла подпись «П. Трояновский». Я поставил над ней еще одну «П. Павленко». И снова Петр Андреевич запротестовал:
— Оставь подпись Трояновского. Паша — отличный журналист. Смог бы сам написать очерк, но, видимо, торопился. А меня не убудет.
Согласился я и с этим. Кстати, Трояновский был крайне удивлен, когда увидел подвал в «Красной звезде», под которым стояла его подпись. Скромнейший Павел никогда не утаивал, что к этому очерку основательно приложил свою руку Павленко...
А на второй день в полдень Павленко потащил меня в Центральный дом Красной Армии на просмотр документального фильма «Разгром немецких войск под Москвой». О том, что такая картина готовится, мы знали, ведь сценарий для нее писал Петр Андреевич. Я все ждал, что он попросит у меня для этого творческий отпуск. Но обошлось. Писал между поездками на фронт или в часы, свободные от работы над очередной главой своей «Русской повести». Да и сочинять сценарий ему было не так трудно: в дни оборонительных сражений и нашего контрнаступления под Москвой он часто бывал в войсках Западного фронта, многое видел, многое знал.
На просмотр фильма пришел почти весь литературный состав «Красной звезды». Были там кинодраматург Алексей Каплер и кинооператоры во главе с Романом Карменом.
Нетрудно себе представить, с каким волнением смотрели мы фильм. Перед нашими глазами вновь прошла картина великой битвы за Москву, и вновь мы переживали горечь отступлений и радость победы. Но эмоции — эмоциями. Надо было подумать о том, как рассказать читателю об этой картине. После просмотра тут же, в зале Дома, состоялась импровизированная редакционная летучка. Решили посвятить фильму целую полосу. Смущало только одно: успеем ли в завтрашний номер?
— Конечно, полосу! А успеть — успеем,— горячо поддержал нас Павленко.
— Петр Андреевич,— сказал я, — взял бы ты эту ношу на свои плечи...
Павленко сразу же стал действовать, проявив подлинно репортерскую сметку и оперативность. Он собрал тех, кто делал фильм — Кармена, кинооператоров М. Шнейдерова и А. Крылова, чуть ли не силком усадил их в редакционную машину и умчался с ними в редакцию. Был приглашен и кинодраматург Каплер. Там объяснил им задачу:
— Даем завтра полосу. Пишите. Пишите, кто как может.— И после небольшой паузы предупредил: — Из редакции не выпустим, пока не сдадите статьи. А покормить — покормим...
Вначале их ошеломила такая эксцентричность писателя. Но тут же подумалось: целая полоса в газете! И потом, ведь просит не кто иной, как Павленко — разве ему откажешь!
И вот сегодня напечатаны рассказы об этом фильме, который тогда стал событием. В полосе — большая статья Каплера «Бессмертное сражение за Москву». Это как бы битва за столицу глазами кинодраматурга. Статья Кармена — впечатления о фронтовых встречах. Были там такие строки:
«В одной деревушке я снимал встречу с населением наших передовых частей. Старуха колхозница, крестясь обеими руками, кланялась в пояс бойцам. Плача от радости, она обнимала их и целовала. Серый дым стелился над закостеневшими трупами убитых немцев. Шли цепочкой суровые бойцы, и старуха знала, что вместе с ними пришла жизнь».
Кто из нас, смотревших этот фильм тогда, да и спустя много лет после войны, не улыбнулся, увидев сцену, запечатленную Карменом на пленке,— маленькую сгорбленную старушку, в приливе радости крестившуюся действительно двумя руками! Кстати, этот кадр попал и на пленку фотоаппаратов наших репортеров, был опубликован в газете. Но снимок был статичен, а в фильме — все в движении: и блестящие глаза старушки, и улыбка, и расправлявшиеся морщинки...
Был Кармен и в Волоколамске в день его освобождения. Перед ним предстала та же трагическая картина, которую вместе со мной видели редактор «Правды» Поспелов и редактор «Известий» Ровинский, побывавшие в тот же день в городе.
Из статьи Шнейдерова и Крылова читатель узнал, каким нелегким делом, полным опасности, был труд фронтовых кинооператоров, шагавших со своим киноаппаратом «Аймо» вслед за бойцами переднего края. «Однажды,— повествуют они,— пришлось снимать танкистов-гвардейцев генерал-майора Катукова. Вышли мы на исходную позицию танков к опушке леса... Снимаем выход танков, их первые залпы, бежим следом за ними, вражеский огонь вынуждает залечь... Все-таки кое-что сняли...»
По своей скромности они не подчеркивали, что танкисты-то были прикрыты броней, а кинооператоры были открыты, как говорится, всем огненным ветрам. И сняли они не кое-что, а широкую панораму танковой атаки.
В полосе «Песня защитников Москвы» из этого фильма. Сочинил ее Алексей Сурков еще в дни битвы за Москву:
Мы не дрогнем в бою
За столицу свою —
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной,
Обороной стальной
Разгромим,
Уничтожим врага.
На эти стихи была написана музыка, и с экрана она шагнула по стране и всем фронтам.
Щедро мы дали и кадры из фильма — на первой, второй и третьей полосах: лентами на все шесть колонок... [8; 79-84]
От Советского Информбюро
Утреннее сообщение 15 февраля
В течение ночи на 15 февраля происходили наступательные бои наших войск против немецко-фашистских войск.
* * *
Наша часть под командованием тов. Парсегова, разгромив в ночном бою укреплённый узел сопротивления противника, захватила 17 противотанковых орудий с боеприпасами, 50 лошадей и другие трофеи. Противник потерял убитыми 350 солдат и офицеров.
* * *
В результате боевых операций наших частей, действующих на отдельных участках Ленинградского фронта, за последние два дня уничтожено 2 вражеских танка, 88 орудий, 17 пулемётов, миномётная батарея и захвачено 27 пулемётов, 26 автоматов и радиостанция. Противник потерял убитыми 1.800 солдат и офицеров. Взяты пленные.
* * *
Наша часть под командованием тов. Зиновьева (Юго-Западный фронт) выбила немцев из 3 населённых пунктов. В бою уничтожено до 700 немецких солдат и офицеров. На другом участке фронта бойцы части, где командиром тов. Поляков, отразив контратаки противника, захватили 3 противотанковых орудия, 10 миномётов, 26 пулемётов, 13 автоматов, 50 винтовок и 20.000 патронов.
* * *
Отважные разведчики сержант Агапитов и красноармеец Бердников, продвигаясь в тылу врага, заметили немецкую штабную автомашину. Советские разведчики уничтожили гранатами двух штабных офицеров и шофёра и захватили ценные документы.
* * *
Сдавшийся в плен солдат 1 роты 1 полка дивизии ОС «Мёртвая голова» Альберт Шниткер рассказал: «Наша дивизия понесла очень большие потери. Русская артиллерия стреляет исключительно метко. Было много случаев прямого попадания снарядов в блиндажи и ходы сообщения. В частях расшаталась дисциплина. Солдаты часто вступают в пререкания с офицерами. Резко увеличилось количество дисциплинарных взысканий. Но это не помогает. Часовые уходят с постов в блиндажи и ложатся спать. Они говорят: «Пусть приходят русские и забирают нас в плен». Недавно военно-полевой суд приговорил к смертной казни 5 солдат за неисполнение приказа».
* * *
На поле боя найден дневник немецком солдата, фамилию которого установить не удалось. Приводим несколько выписок из дневника:
«Среда. В 11 часов вечера опять тревога. Русские наступают. Выходим на высоту. Здесь находится капитан 156 пехотного полка. Оп, по-видимому, сошёл с ума. Одному командиру отделения было приказано перевязать раненого. Вмешался капитан. Он начал истерически кричать: «Вы не хотите идти вперёд», набросился с пистолетом на этого командира отделения и 4 раза выстрелил в него. Затем капитан застрелил ещё 2 солдат.
Пятница. Сегодня прибыло сообщение, что сгорело 3 вагона с почтой. Это для нас тяжёлый удар.
Понедельник. Поступил приказ отступить. Но это легче сказать, чем исполнить, потому что русские подавили наши пулемёты и обстреливали нас так, что земля дрожала. Я так бежал, как никогда ещё в жизни не бегал...».
* * *
Жители ныне освобождённой от немцев деревни Юрьево, Ленинградской области, составили акт о зверствах гитлеровских мерзавцев. Немцы отняли у крестьян весь скот, птицу, хлеб, овощи и личные вещи. Палачи издевались над колхозниками, устраивали публичные порки женщин и стариков. Отступая из деревни, бандиты сожгли 27 домов, принадлежавших колхозникам, и все общественные постройки: столовую, пекарню, родильный дом, амбары.
Вечернее сообщение 15 февраля
В течение 15 февраля наши войска продолжали вести наступательные бои. Противник вводил в бой резервы. На ряде участков фронта немецко-фашистские войска переходили в контратаки, которые были отбиты с большими для немцев потерями.
За 14 февраля сбито в воздушных боях 7 немецких самолётов. Наши потери — 5 самолётов.
За 15 февраля под Москвой сбито 3 немецких самолёта.
* * *
За 14 февраля частями нашей авиации уничтожено и повреждено 125 автомашин с войсками и грузами, 3 штабных автобуса, около 60 повозок с боеприпасами, 11 орудий, взорван склад с боеприпасами, разбито 20 железнодорожных вагонов, рассеяно и частью уничтожено три батальона пехоты противника.
* * *
За истекшие две недели с 1 по 14 февраля немецкая авиация потеряла 269 самолётов. Из них в воздушных боях сбито 137 самолётов, зенитным огнём — 34, на аэродромах противника уничтожено 98 самолётов. Наши потери за этот же период — 83 самолёта.
* * *
За последние дни упорных боёв с противником часть, которой командует тов. Наумов (Западный фронт), захватила 6 немецких орудий, 75 пулемётов, 28 автоматов, 22 мотоцикла, 122 винтовки, 513.500 винтовочных патронов, две радиостанции и много других трофеев.
* * *
Бойцы нашей гвардейской части, действующей на одном из участков Западного фронта, смелой атакой выбили немцев из села К., превращенного противником в опорный пункт сильно укреплённого района. Немцы потеряли в этом бою убитыми 270 солдат и офицеров и отступили, оставив самолёт, 212 винтовок, 5 пулемётов, 31 повозку, большое количество снарядов, мин и патронов.
* * *
Наша часть под командованием тов. Поздняка (Калининский фронт) внезапно атаковала крупный лыжный отряд противника. В результате ожесточённого сражения немцы потеряли убитыми 200 солдат и офицеров. Нами захвачено 100 подвод с боеприпасами, обмундированием, медикаментами и 33 пленных. В этот же день бойцы разгромили колонну немцев, направлявшуюся к пункту Д. На поле боя осталось 200 вражеских трупов.
* * *
Младший лейтенант тов. Русеновский вместе с четырьмя бойцами захватил в плен 22 немецких солдата.
* * *
Захваченный в плен на Южном фронте командир первого батальона 85 пехотного полка 1 румынской дивизии майор Бонкеш Марку рассказал: «В последних боях румынские войска понесли огромные потери. По всеобщему мнению офицеров, многие части совершенно небоеспособны. Во всей первой дивизии есть только один человек, заинтересованный в войне. Это — генерал дивизии Бурзотеску, мечтающий о «Железном кресте». Румынские солдаты воевать не хотят. Они мечтают о возвращении домой. Из моего батальона дезертировало 75 солдат. Партизаны непрерывно наносят нам меткие и чувствительные удары. В Одессе партизаны взорвали здание, в котором происходило собрание немецких и румынских офицеров. Под развалинами дома погибла свыше 100 офицеров, в том числе командир 10 румынской пехотной дивизии и офицер генерального штаба».
* * *
Отступая под ударами наших частей из села Побуж, Козельского района, Смоленской области, гитлеровцы согнали на окраину села 120 стариков, женщин и детей и расстреляли их из пулемётов. Раненых перекололи штыками. Среди зверски убитых советских граждан много детей: Обуховы — Ваня 7 лет, Маня 10 лет, Таня 1 года, Ковычкин Ваня 3 лет, Суховы — Александр 13 лет, Павел 16 лет, Иван 9 лет и многие другие. Гитлеровские бандиты сожгли всё село. Из 170 домов уцелело только 5 домов.
* * *
В дни Отечественной войны взамен мужчин, ушедших на фронт, на шахту имени Сталина в Ткварчели (Грузия) пришло более двухсот женщин. Шахтёрки т.т. Е. Меладзе, Е. Грин, К. Чайкова, Н. Баранова и Войтова выполняют по две нормы за смену. [22; 106-107]
