Президиум Верховного Совета СССР принял указы о награждении заводов №№ 808, 718, имени Ф. Энгельса и завода имени К. Маркса Народного Комиссариата минометного вооружения СССР орденами Трудового Красного Знамени за образцовое выполнение заданий правительства по производству минометов. [3; 178]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении орденами и медалями работников промышленности, производящей минометное вооружение, за образцовое выполнение заданий правительства. [3; 178]
Сегодня фронт облетела весть о подвиге группы красноармейцев во главе со старшим лейтенантом Шевелевым.
На одном из участков, где сражающиеся за Ленинград войска вели наступательные бои, потребовалось во что бы то ни стало задержать подход вражеских резервов. Старшему лейтенанту Шевелеву и его группе удалось пробраться в расположение противника. Бойцы Власов, Долгов, Котовский, Кулешов, Литовка, Петренко, Пресняков, Северинов, Шабанов, Фролов и Язвинский получили приказ заминировать дорогу, по которой к линии фронта двигалась немецкая автоколонна. Но едва они приступили к делу, как из-за поворота показался вражеский танк. За ним шла большая колонна автомашин с солдатами. Единственное, что удалось, — это незаметно отползти и метрах в семидесяти от дороги залечь. Старший лейтенант Шевелев приказал:
— Танк пропустить, по колонне — огонь!
После первого же залпа на дороге возникла неразбериха. Гитлеровцы прыгали из машин. Многие падали, сраженные пулями. Передние машины резко застопорили, на них по инерции наскакивали задние. Чтобы закупорить дорогу, наши бойцы ударили по хвосту колонны...
Придя в себя, фашисты все же разобрались, что всю эту кутерьму устроила горстка бойцов, и начали обходить ее. Отойдя в лес, 12 героев заняли круговую оборону. Могучие стволы деревьев сковывали действия вражеского танка, а пехота, предпринимая атаку за атакой, несла потери. Но и оборонявшихся становилось все меньше. Погибли Язвинский, Шабанов, Долгов, Кулешов, Северинов. Потом из двенадцати осталось пятеро. Но они продолжали сражаться. Гитлеровцам так и не удалось своевременно подтянуть резервы.
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении орденом Трудового Красного Знамени ленинградского завода имени К. Маркса. Он награжден за образцовое выполнение заданий правительства по производству минометов. Но минометы эти особые — реактивные. Не просто было приступить к выполнению нового задания. На перестройку технологии производства требовалось немало времени. Но все было сделано за пять дней. Это были трудные дни. Многие рабочие и инженеры сутками не уходили с завода. Сознавая важность нового фронтового заказа, бригады расточников Мышкина и Голосова выполняли норму на 400-450 процентов. Не хватало формовщиков — на формовку встали подсобницы Иванова, Яхнова, Николаева. Не хватало кузнецов— к паровым молотам тоже встали женщины.
Боевой награды — ордена Красного Знамени — удостоился в этот день Ленинградский институт физической культуры имени П. Лесгафта. В Указе Президиума Верховного Совета СССР сказано, что институт награждается за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и за высокое качество подготовки резервов Красной Армии.
Подведены предварительные итоги очистки города. Ленгорисполком принял 16 апреля специальное решение, в котором всем гражданам, участвовавшим в этой работе, объявлена благодарность. Особо отличившиеся получат Почетные грамоты. Тем, кто еще не закончил очистку домов и дворов, предложено завершить эту работу не позднее 25 апреля.
Ледовая дорога сплошь залита водой. Полыньи и трещины под нею не видны. Тем не менее автомобильное движение на дороге не прекращается. Чтобы в случае чего успеть выпрыгнуть из кабины, шоферы ведут машины, держа дверцы открытыми. [5; 171-172]
В городе кажется, что уже весна. Здесь, в лесах Смоленщины, среди берез и сосен, по пояс заваленных небывалым снегом,— еще зима.
Стало теплее, на дорогах снова видны оттаявшие воронки; над березовыми немецкими крестами летают черные вороньи стаи, напоминая о декабрьских боях; из-под снега снова начинают показываться серые башни разбитых немецких танков.
По календарю весна. Но стоит на пять шагов отойти с дороги — и снег снова по грудь, и двигаться можно, только прорывая траншеи, и пушки надо тащить на себе.
На косогоре, с которого широко видны белые холмы и синие перелески, стоит памятник. Жестяная звезда; заботливой, но торопливой рукой человека, снова идущего в бой, выведены скупые торжественные слова:
«Самоотверженные командиры — старший лейтенант Бондаренко и младший лейтенант Гавриш — пали смертью храбрых 27 марта в боях под рощей Квадратной.
Прощайте, наши боевые друзья. Вперед, на запад!». Памятник стоит высоко. Отсюда хорошо видна зимняя русская природа. Может быть, товарищи погибших хотели, чтобы они и после смерти далеко провожали взглядом свой полк, теперь уже без них идущий на запад по широкой снежной русской земле.
Впереди расстилаются рощи: и Квадратная, в бою под которой погибли Гавриш и Бондаренко, и другие — Березовая, Дубовая, Кривая, Черепаха, Нога.
Они не назывались так раньше и не будут называться потом. Это маленькие безымянные перелески и рощицы. Их крестными отцами были командиры полков, дерущихся здесь за каждую опушку, за каждую лесную прогалину.
Эти рощи — место ежедневных кровавых боев. Их новые имена каждую ночь появляются в дивизионных сводках, иногда упоминаются в армейских. Но в сводке Информбюро от всего этого остается только короткая фраза: «За день ничего существенного не произошло».
День... Двадцать четыре часа непрерывного боя, глухих минных разрывов, треска ломаемых танками деревьев, короткого щелканья пуль о стволы берез...
Полк майора Грищенко только что овладел маленькой рощей со злым названием «Аппендицит». Роща врезалась в наши позиции. В ней зарылись немцы. Несколько дней она мешала жить полку. Ее называли по-медицински: «Аппендицит» и сделали именно то, что и полагается делать при этой болезни,— проникли вглубь и отрезали.
Сейчас в роще все тихо. Молчат полтора десятка крытых в четыре наката землянок. Молчат мертвые немецкие солдаты, в разных позах лежащие под белыми русскими березами. Один из мертвецов сидит на снегу, вцепившись в березу руками, и почему-то хочется оторвать от нее эти вцепившиеся нечистые руки.
В двух местах мертвецы сложены в штабеля. Они убиты еще вчера и позавчера, очевидно, оставшиеся к тому времени в живых немцы стащили их вместе, чтобы похоронить здесь или сжечь.
Да, они дерутся с волчьим упорством. И побеждать их — это значит каждый день на каждом метре земли ломать их невероятное упорство своим еще более невероятным напором.
Здесь это знают и не закрывают на это глаза.
В феврале Гитлер взял клятву с каждого солдата не отступать ни на шаг без его личного приказа. Это был призыв к воинскому духу солдат.
Но его оказалось мало. Тогда было объявлено, что скупо раздававшиеся награды будут теперь даваться за каждое ранение, даже царапину.
Это был призыв к тщеславию, но и его оказалось недостаточно.
Тогда был введен немедленный расстрел за каждую попытку отойти.
Это был призыв к чувству страха.
Все вместе создавало безысходность, которая наряду с издавна вскормленной привычкой к тупому повиновению вдавила немецкого солдата в этот снег и сказала: лежи до конца.
Мы убиваем их много, но штабель их трупов, такой, как сегодня,— редкость. Немцы во что бы то ни стало уносят убитых в тыл.
Вечер. Стволы берез становятся синими. Снежные навалы и наших и немецких траншей сливаются с окружающим снегом. В немецких землянках черные дыры бойниц замаскированы платками и обрывками белья. Все бело и невидимо.
Короткие полчаса обманчивой тишины. Только кое-где редким дятлом стукнет автомат.
Там, где только что взятая роща соединяется перелеском со следующей, которую в сводках называют теперь Дубовой, в наскоро вырытых траншеях лежит батальон. Он зарылся в снег и приготовился отражать ночную контратаку.
Утром подойдут наши танки, и батальон будет брать Дубовую рощу. А сейчас, лежа на краю длинной снежной траншеи, комиссар батальона вслух читает последнюю сводку трофеев Ленинградского фронта:
— «С 16 по 26 марта войсками Ленинградского фронта захвачены следующие трофеи...».
Он останавливается, и рядом с ним лежащий боец, повернувшись к следующему, тихо повторяет:
— «С 16 по 26 марта войсками Ленинградского фронта...».
А через три минуты эти слова, повторенные уже сотыми устами, слышатся на другом конце траншеи.
Тишина обманчива. Стоит пройти по траншее, зашуметь, обнаружить себя — и лес снова огласится воющим полетом мин.
Но лежащие на снегу на сллоленской земле люди хотят сегодня же знать, что произошло в Ленинграде, и комиссар терпеливо повторяет фразу за фразой:
— «76 орудий, 8 танков, 2 самолета...».
Девять вечера. Самое темное время. Луна еще не взошла. Нервы напряжены до предела. Пальцы даже не замечают, как холодна сталь автомата. Все ждут контратаки.
Но автоматная трескотня неожиданно начинается не с запада, откуда ее ждали, а сзади, из взятой сегодня днем рощи.
Майор Грищенко отправляет отряд еще раз прочесать рощу.
По мере продвижения отряда огонь стихает.
Короткая очередь сверху. Прижавшись к стволу ели, сержант Королев стреляет вверх, в гущу ветвей, где что-то мелькнуло.
«Кукушка» падает вниз неуклюжим серым мешком. Со вздрогнувших ветвей хлопьями сыплется мокрый снег.
Вот и землянки. Узкие амбразуры, толстые накаты, черные дыры входов. Внутри брошенные каски, тряпье. Здесь мы проходили уже раньше, днем. Но сейчас, сунув штык под широкие низкие нары, бойцы натыкаются на что-то мягкое. Резкий крик. Несколько коротких рукопашных схваток в темноте землянок.
Днем бойцы торопились, они наскоро проскочили землянки и пошли дальше. Ночью двое или трое из немцев вышли на воздух и открыли автоматную стрельбу. И вылезших и оставшихся постигла одинаковая участь. В роще прибавилось еще восемнадцать трупов.
К рассвету прочищавший рощу отряд, продвигаясь шаг за шагом, дошел почти до опушки. Здесь одного из шедших впереди бойцов сразила неожиданная автоматная очередь. Он молча упал. Его соседи продолжали двигаться Еперед, перебегая от ствола до ствола, падая и снова поднимаясь. Огонь усиливался. В густо заросшей лесом лощинке засела оставшаяся у нас в тылу крупная группа немцев. Теперь стреляли уже не только автоматы. Прерывисто, короткими очередями били немецкие ручные пулеметы. В синеватом холодном рассвете за низким снежным бруствером траншей то там, то здесь было заметно движение.
Нельзя было двигаться дальше в глубь Дубовой рощи, не истребив этих засевших у нас в тылу солдат. Но и особенно откладывать атаку на Дубовую рош,у тоже было нельзя.
Майор Грищенко приказал своему головному батальону, прикрывшись с фронта тонкой цепочкой, всех остальных бросить в тыл для молниеносного уничтожения засевших там немцев.
Атака была короткой и бесстрашной. Может быть, именно благодаря своей стремительности она не сопровождалась большими жертвами.
Немцы были выбиты из наспех зырытой траншеи, рассеяны и убиты поодиночке.
Всего здесь их было пятьдесят. Сорок девять мертвых солдат и обер-лейтенант. Они накануне думали, отойдя из рощи, отсидеться здесь и потом прорваться к своим. Но их кервы оказались слабей наших. Они не выдержали прочесывания леса и выдали себя огнем.
Впрочем, мертвых солдат здесь было не сорок девять, а сорок пять.
Помня об истории с землянками, бойцы, не веря одним глазам, пробовали трупы штыком, и, не выдержав этого испытания, четверо «мертвецов» встали и подняли руки. Глубоко впечатанные в снег, чернели лежавшие под ними на всякий случай автоматы.
В одиннадцать часоз в роще Аппендицит все было кончено. Оставалась Дубовая.
В половине двенадцатого к одной из немецких землянок, теперь уже служившей командным пунктом майора Грищенко, подошел представитель танкистов.
Он доложил, что танки прибыли. Майор вышел вместе с ним. Танки стояли на опушке — тяжелые серо-белые машины, ломающие, как спички, двадцатисантиметровый березовый лес.
Сделав несколько сильных огневых налетов рано утром, немцы теперь вели систематический минометный и орудийный огонь. То здесь, то там среди стволов взметались высокие снежные столбы.
Впереди, в роще, как выяснила разведка, были две линии глубоких продольных снежных траншей с тремя-четырьмя десятками укрепленных землянок. Подходы к ним были минированы.
Но майор уже не первый день штурмовал эти лески и перелески.
У него были заранее отобраны маленькие штурмовые группы, по шесть-семь человек в каждой. По три группы на танк. Одна впереди него, две по бокам. На опушке, рядом с танками, наготове стояли легкие сорокапятимиллиметровые орудия.
Майор подзывал к себе одновременно командира штурмовой группы, командира танка и командира орудия.
— Вот командир группы, которая пойдет впереди твоего танка,— говорил он танкисту, показывая на рослого сержанта с автоматом через плечо.— Вот танкист, который за тобой пойдет. А вот командир орудия, который вас обоих поддержит.
Трое людей молча стояли перед майором. Они молчали потому, что им все было ясно. Они видели друг друга и видели цель, на которую им троим предстояло идти через пятнадцать минут.
Так, не торопясь, но и не теряя времени, майор сводил вместе всех командиров, которые должны были идти в атаку.
Все было предусмотрено. Орудия на широких лыжах были подтащены по траншеям к самому переднему краю. Танки стояли, заглушив моторы. Люди ждали бесшумно, поправляя на плечах ручные пулеметы и автоматы.
Было ровно двенадцать. Сквозь стволы просвечивало полуденное солнце, и если бы не глухие разрывы перелетавших через голову мин, лес бы выглядел, как в мирный зимний день.
Первыми скользнули вперед штурмовые группы. Они шли по снегу во главе с саперами, очищая путь для танков.
Пятьдесят, шестьдесят, восемьдесят шагов — немцы еще молчали. Но вот кто-то не выдержал. Из-за высокого снежного завала раздалась пулеметная очередь.
Штурмовая группа залегла. Она сделала сзое дело, вызвав на себя огонь. Танк, шедший за ней, на ходу повернул орудие, сделал короткую остановку и ударил по замеченной пулеметной амбразуре раз, другой, третий. В воздух полетели снег и обломки бревен.
Немцы замолкли. Штурмовая группа поднялась и рванулась вперед еще на тридцать шагов.
Скова то же самое. Пулеметные очереди из следующей землянки, короткий рывок танка, несколько снарядов и летящие вверх снег и бревна.
Немцы отступали по траншее. Но танк, то лавируя между деревьями, то ломая их, тоже двигался вдоль траншей, посылая туда снаряд за снарядом.
Сначала немцы, пробежав несколько шагов по траншее, пробивали дырку в бруствере и, просунув в нее ствол автомата, били по нашей пехоте, сами оставаясь неуязвимыми. Теперь им все чаще приходилось выскакивать из одной траншеи и, проваливаясь по пояс в снегу, пытаться дойти до следующей.
Но в эти секунды поднимались наши, шедшие впереди танков бойцы, и одна за другой темными пятнами оставались лежать на снегу немецкие шинели.
В роще, казалось, свистел сам воздух, пули врезались в стволы, рикошетили и бессильно падали в снег.
Первая линия траншей была занята. Артиллеристы, с помощью пехоты расчищая рыхлый весенний снег, на руках волокли свои пушки вслед за танками и с каждой остановкой били, без конца били по землянкам и блиндажам.
Все уже стало так близко, что стоявшие на противоположной опушке немецкие минометы были приведены в молчание, иначе им бы пришлось бить по своим.
Впереди была вторая линия траншей. Огонь оттуда стал яростным.
Немцы потеряли остатки выдержки и, уже не боясь себя обнаружить, истерически и беспрерывно обстреливали все находившееся перед ними пространство.
Под этим огнем трудно было поднять голову. Но первая траншея без второй — это была бы не половина успеха, а едва десятая доля его. В бою обыкновенная арифметика неприменима.
И усталые бойцы, как им ни хотелось хоть минутку отсидеться, передохнуть в только что отбитой траншее, все-таки вылезали и шли дальше рядом с танками и впереди них, вызывая на себя огонь автоматов.
К семи вечера часть полка, пройдя с боем восемьсот снежных и кровавых метров, дошла до противоположной орушки. Роща Дубовая была взята. Несколько сот убитых немецких солдат, восемь пленных, пулеметы, автоматы, винтовки — сколько их, еще не знали, еще продолжали считать, но уже знали, что много.
Землянок было до сорока, частью брошенных, частью разбитых. У их входов обломки дерева были смешаны с почерневшим от орудийных разрывов снегом.
Санитары выносили раненых. День выдался тяжелый, раненых было много.
Мимо командира полка пронесли на носилках командира штурмовой группы политрука Александренко.
Он лежал, смертельно раненный, бледный, со стиснутыми губами.
Майор Грищенко остановил носилки и взглянул ему в лицо.
— Хорошо, хоть отомстил им, это хоть хорошо,— с трудом раздвигая губы, сказал Александренко и, застонав от боли, закрыл глаза.
Носилки понесли дальше.
Теперь роща целиком наша, и немцы открыли по ней ураганный минометный огонь.
Уже темнело. Между стволами теперь были видны не только снежные столбы, но и вспышки разрывов.
Усталые люди, тяжело дыша, лежали в отбитых траншеях. У многих от усталости, несмотря на оглушительный огонь, смыкались глаза.
А по лощине к опушке рощи, пригибаясь и перебегая в промежутках между разрывами, шли термосоносцы с обедом. Был восьмой час, кончались сутки боя.
В штабе дивизии писали оперативную сводку, в которой среди других событий дня отмечалось взятие Дубовой рощи.
А ночью в редакции газет поступила очередная скромная сводка Информбюро: «На фронте за день ничего существенного не произошло».
«Красная звезда», 16 апреля 1942 г.
[13; 63-71]
В течение ночи на 16 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.
* * *
Наша часть, действующая на одном из участков Западного фронта, за один день боёв захватила 11 немецких орудий, 59 пулемётов, 250 винтовок, 16 автоматов, 300 снарядов, 60.000 патронов, 3 радиостанции и другое военное имущество. На другом участке фронта гвардейская кавалерийская часть заняла два населённых пункта.
* * *
На одном из участков Северо-Западного фронта наши части, отбили контратаки противника, в результате которых немцы потеряли 750 солдат и офицеров убитыми и ранеными.
Подразделение, где командиром тов. Загольев, контратаковав противника, заняло укреплённый населённый пункт. На поле боя осталось свыше 100 трупов гитлеровцев.
* * *
Наши зенитчики, действующие на Южном фронте, за время боевых действий сбили 386 вражеских самолётов.
* * *
Немецкий танк прорвался на участок, где находился командный пункт нашего батальона. Старший лейтенант Семёнов подпустил вражескую машину на близкое расстояние и противотанковой гранатой подорвал её.
* * *
Снайпер Георгий Волков за последний месяц уничтожил 20 немецких солдат и вывел из строя 3 пулемётных расчёта.
* * *
Партизанский отряд тов. Д., действующий на оккупированной немцами территории Витебской области, за последние два месяца успешно провёл ряд операций. В одной операции партизаны уничтожили немецкий гарнизон. На улицах осталось 80 трупов гитлеровцев. Через несколько дней партизаны сожгли пущенный немцами лесопильный завод и все склады с материалами. В бою уничтожено 80 солдат и полицейских из охраны завода.
В конце марта отряд тов. Д. объединился с другим партизанским отрядом, действующим в соседнем районе. Объединёнными силами партизаны разгромили немецкий гарнизон в большом населенном пункте.
Гитлеровцы потеряли более 300 солдат и офицеров. Командование отряда провело через линию фронта из оккупированных немцами районов свыше 1.500 советских граждан, решивших встать в ряды Красной Армии.
* * *
У немецкого лейтенанта, фамилия которого не установлена, найдено письмо от Эмиля Гертнера из Белграда. Гертнер — махровый фашист, именующий себя доктором, пишет: «Здесь до сих пор не удаётся наладить нормальную жизнь. Несмотря на строжайшие меры наказания, акты саботажа всё ещё имеют место. К сожалению, у нас не хватает солдат для того, чтобы призвать к порядку непокорный сербский народ. Мне жаль наших солдат, которые здесь гибнут. Цены на товары бешено растут. Предметов первой необходимости не найти».
В течение 16 апреля на фронте чего-либо существенного не произошло.
За 14 апреля сбито не 14 немецких самолётов, как об этом сообщалось ранее, а 20 самолётов.
За 15 апреля уничтожено 32 немецких самолёта. Наши потери — 5 самолётов.
* * *
За 15 апреля частями нашей авиации уничтожено и повреждено около 30 немецких автомашин с войсками и грузами, 7 полевых и зенитных орудий, 2 зенитно-пулемётные точки и 8 миномётов.
* * *
В результате боёв с противником наши части, действующие на отдельных участках Ленинградского фронта, за последние два дня уничтожили свыше 2.000 вражеских солдат и офицеров. Захвачены трофеи.
* * *
Наши бойцы под командованием капитана Зеленского (Северо-Западный фронт), преодолев упорное сопротивление врага, выбили гитлеровцев из укреплённого населённого пункта. Немцы несколько раз пытались вернуть утерянные позиции, но каждый раз откатывались назад с большими потерями.
* * *
Часть, где командиром тов. Куприянов (Калининский фронт), успешно отразила контратаку противника. Немцы оставили на поле боя 450 убитых солдат и офицеров.
* * *
Наша часть, действующая на одном из участков Западного фронта, в ночном бою заняла важный пункт обороны противника. Гитлеровцы потеряли большое число солдат убитыми и ранеными. Захвачено у противника 3 орудия, 25 пулемётов, 150 винтовок, 3 радиостанции и другое вооружение. Взяты пленные.
* * *
Красноармеец-снайпер Д. Третьяк за три месяца уничтожил 65 фашистов.
* * *
11 красноармейцев под командованием сержанта Бирюкова во время разведки вражеских огневых позиций подверглись нападению 50 немецких солдат. Отважные бойцы приняли неравный бой. Красноармеец тов. Малахов несколькими очередями из автомата уничтожил расчёт вражеского пулемёта. Вслед за этим разведчики бросились в атаку на врага. Немцы не выдержали и бежали. Преследуя противника, разведчики уничтожили 30 немецких солдат.
* * *
Пленный обер-ефрейтор 7 роты 468 полка 268 немецкой пехотной дивизии Вильгельм Цвингель рассказал: «В феврале из города Байрета был отправлен на фронт маршевый батальон в количестве 1.200 человек. Этот батальон, в который я попал, был укомплектован рабочими военных заводов. Мы прошли краткосрочную подготовку, во время которой нас обучали главным образом стрельбе из винтовки. В первом же бою мы понесли большие потери. Из 50 резервистов, прибывших в 7 роту, осталось в живых только 10. Но и у уцелевших не было никакой надежды на благополучное возвращение домой. Я даже написал посмертное завещание, так как решил, что дни мои сочтены. Такие же завещания написали после боя и многие другие солдаты. На другой день русские снова предприняли атаку. Наша рота отступила, а я остался на месте и сдался в плен».
* * *
Немецкий ефрейтор Рихард Нриферт писал недавно из Парижа ефрейтору Гергарту Бекман, находившемуся на советско-германском фронте: «...За последнее время здесь стало неспокойно. Несколько солдат нашей роты убито. Представь себе, что их убивали в оживлённых и людных местах. В солдат стреляли даже на станциях метро с другой стороны платформы, разделённой рельсами, непосредственно перед приходом поезда. В отместку за это было расстреляно много французов. Но кто же может рассчитывать, что эти нападения прекратятся?».
* * *
Военный заём в Румынии, выпущенный ещё в августе прошлого года, позорно провалился. Для того, чтобы добиться хотя бы видимости успеха займа, власти были вынуждены объявить, что облигации займа продаются с большой скидкой. Но и это не помогает. Заём реализован на ничтожную сумму. Срок окончания подписки переносится уже четвёртый раз. Несмотря на все уговоры и репрессии, население Румынии не хочет поддерживать грабительскую войну, начатую по указке Гитлера.
[22; 231-233]