Кареглазый весельчак Яков Варламов, бывший мастер-станочник, рационализатор, изобретатель, депутат Симферопольского горсовета, делал в лагере «остовцев» Мюнхен-Аллах кольца и зеркальца. Подкупив полицая, обменивал в Мюнхене свои изделия у немцев на хлеб. Осенью 1942 года он повстречал в городе Ивана Корбукова, старшего лейтенанта, бежавшего из плена, который, живя нелегально, руководил Мюнхенским центром Братского сотрудничества военнопленных.
Собрав близких товарищей, Варламов сказал, не вдаваясь в подробности, что ему поручено создать в лагере группу Сопротивления. В нее вошли бежавший из плена пограничник Григорий Денисов (настоящая его фамилия Маров), инженер-белорус Иосиф Урбанович, рабочий Савва Батовский и я.
Мы начали с акции, так сказать, местного значения. Кормили нас отвратительно, и повар, чех Вацлав Давид, крестьянин из-под Праги, горячо нам симпатизировавший, ничего не мог поделать. Он сказал Варламову, что на складе нет никаких продуктов, кроме гнилой капусты и брюквы. Жиры забирает шеф лагеря Тит. Вацлав советовал отказаться от вонючей баланды. Мы устроили голодную забастовку и добились улучшения пищи.
С восточной стороны лагеря стоял барак чешских рабочих. Вацлав собирал там продукты для находившихся среди нас детей и двух старушек, передавал нам одежду и обувь. Он был активным членом нашей подпольной группы.
На западе нашим соседом была рабочая команда военнопленных № 2920. Там был, так сказать, центр нашей подпольной прессы. Политрук Василий Шахов редактировал журнал «Борьба продолжается», который переписывали наши девушки.
Первый номер открывался сообщениями о разгроме немцев на Волге. На фото, вырезанном из листовки, фельдмаршал Паулюс поднял руки. Затем шла статья, призывавшая срывать работу на врага, тормозить колеса войны. Несколько острых заметок клеймили выходившую па русском языке власовскую газетенку «Клич». Последние страницы Шахов отвел сатирическим рисункам. Вот бесноватому Гитлеру подносят автомобиль. «Вождь» открывает капот. «Где мотор?» - вопит он. «Не волнуйтесь, фюрер. Мотор не нужен, когда катишься с горы...» -успокаивает генерал.
Мы с увлечением читали журнал.
Однажды в Аллах приехали Корбуков, член центрального комитета БСВ Василий Козлов и чешский инженер Карел Мерварт, один из организаторов немецких подпольщиков в Мюнхене. Корбуков, не имея лоскута с буквами «ОСТ», проник в лагерь через дыру в заборе. Мерварта и Козлова провел в ворота Вацлав Давид.
После свидания более тесная связь с военнопленными наладилась через Николая Курицына, по кличке Атлет. Завязались также отношения с иностранными рабочими и с АГНФ - Антифашистским германским народным фронтом. Мерварт и Корбуков предложили направить кого-нибудь на работу к Метцу, державшему в Аллахе, на Банштрассе, 7, в полукилометре от лагеря, гараж и ремонтную мастерскую.
- Пойдешь, Арсен? - спросил Варламов. Меня прозвали так за большие усы, которые я отпустил в лагере, за смуглое лицо и черные волосы.
Как попасть к Метцу? Я посоветовался с Татьяной Березко, медсестрой ревира. Ее мать спасала меня в 1941 году. Раненый и контуженный, в очень тяжелом состоянии, я скрывался у нее в домике на окраине Симферополя. Ночью лежал за гардеробом, днем - в сарае. Ко мне вернулась речь, окрепли ноги. Мария Андреевна, оказавшаяся подпольщицей, переправила меня к своим друзьям.
Тайной группой руководил Василий Новицкий, бывший начальник штаба противовоздушной обороны Симферопольского пединститута. Он работал на немецкой бирже труда и «выдал» мне паспорт. Не меняя фамилии, Новицкий превратил меня в Данилу Захаровича, караима, не подлежавшего, по расистским законам, уничтожению. Наша группа была интернациональной. В ней состояли грек Федор Тамбулов, болгарин Владимир Степанович Петров, впоследствии погибший в Евпатории при попытке установить связь с нашим десантом, и татарин Михаил Османов. По решению товарищей и с моего согласия я получил задание попасть в Германию для организации антифашистской борьбы в лагерях советских граждан. Перед отправкой эшелона увозимых на запад я и познакомился с Татьяной Березко, попавшей в ту же облаву.
Узнав, что я хочу работать у Метца, она сказала:
- Покалечь руку.
Рубанув себя долотом, я попал в ревир, и Татьяна послала меня в мюнхенскую больницу на консультацию. Ходил туда с полицаем, а затем без него.
В больнице поджидал Мерварт, в очках, в черном резиновом плаще. Он работал в Мюнхене, в железнодорожной лаборатории. Произошел такой разговор:
- Русский?
- Да.
- Откуда?
- Из Мюнхен-Аллаха.
- Есть там чехи?
- Повар Вацлав.
- Метц будет просить у шефа лагеря шофера Левина,- шепнул Мерварт.
Он в совершенстве владел русским языком, говорил по-французски и по-немецки. Его отец, военнопленный и первую мировую войну, защищал республику Советов от белогвардейцев.
Месяц спустя рука зажила, и я поступил в распоряжение Матиаса Метца, черноволосого тучного баварца, ненавидевшего гитлеровцев. У него было большое семейство. Он нежно любил свою восьмую дочурку, называя ее: «Мой сынок Макс». Самой старшей дочери было четырнадцать лет. У Метца имелись четыре грузовика и «опель-пикап», который он водил сам. Шоферами у него работали француз Жан Рено, итальянцы Рапелио и Марио. Я подружился с этими замечательными ребятами и скоро бойко разговаривал с ними по-французски. Жана называл Иваном, а он меня - Данько. Метц говорил о нас: «Интернациональная бригада».
Возле гаража жил у бауэра югославский коммунист Юрий из Субботицы. Он спросил итальянцев:
- Кто это к вам пришел?
- Коммунист! - ответили Рапелио и Марио.
Юрий поинтересовался моей профессией. Узнав, что я учитель физики, сказал:
- Так ты профессор! С тобой я могу говорить откровенно.
Он не хотел мне польстить. Преподавателей средней школы в Югославии называют профессорами.
Юрий рассказывал, что читал «Капитал» Маркса, «Государство и революция» Ленина. Он хорошо знал настроение иностранных рабочих в Аллахе. «Неплохо бы обратиться к ним с листовками, - предложил он, - призвать к активным действиям».
Юрий попал в точку. Мы получали от связного Саввы Батовского тексты и сводки Совинформбюро. Татьяна Березко и другие патриотки переписывали их в лагере.
Этого было мало. Яков Варламов принялся делать на медных пластинках клише, и мы печатали листовки синей притирочной мастикой. Бумагу доставали Денисов и я. Между прочим, я участвовал в перевозке двух принадлежавших фирме «Краусс Маффей» громадных рулонов французской бумаги для типографии антифашиста Хубера.
- Эта бумага послужит нашему святому делу,- сказал мне Матиас Метц.
Югослав Юрий переводил листовки на сербский язык, Мерварт - на чешский и французский, Жан Рено - на французский. Листовки передавались на завод «Краусс Маффей» Ивану Саутину, который обслуживал раздевалку и клал листовки в одежду иностранных рабочих. Оп родился в селе Городищеве, Рязанской области, и сейчас там живет.
Множество листовок попадало в мюнхенские лагеря «остовцев» - 4, 6, 25-й, на Фрайманштрассе.
Рапелио купил по случаю пишущую машинку «MAN». В мастерской Метца сделали по эскизам Урбановича русские литеры. Рапелио и я приехали на грузовике в лагерь. Сгружая около ревира уголь, передали машинку Татьяне. Она спрятала ее в подготовленное Денисовым углубление под полом, на том месте, где был стол главного врача.
Главный редко навещал лагерь, и Татьяна в ночные дежурства печатала листовки вместе с завсегдатаем ревира болезненным Урбановичем.
Я возил с Метцем баллоны метана на городские автозаправочные станции. Шоферы разных национальностей охотно брали листовки.
Однажды мы приехали на маргариновую фабрику в Мюнхен. Метц послал меня забрать у бухгалтера Эммы Хутцельман похищенный для военнопленных и «восточных рабочих» маргарин. Так я познакомился с храброй немецкой подпольщицей, худенькой подвижной блондинкой в голубой кофте и плиссированной юбке. Эмма немного говорила по-русски.
- Моя сестра - учительница в Ленинграде,- сказала она.- О вас мне говорили Мерварт и Корбуков.
Мы беседовали возле «опеля-пикапа». Метц стоял рядом, посматривая вокруг.
Месяца через два я увидел мужа Эммы - Ганса Хуцельмана, руководителя АГНФ. Он пришел в воскресенье к лагерю с Мервартом, Корбуковым, Курицыным и Козловым. Мы отправились к Метцу слушать Москву и договориться о перевозке оружия.
Накопилось немало пистолетов и винтовок. Петр Наджога, бежавший из плена, и его команда из 25-го лагеря, сортируя на главном почтамте посылки фашистских мародеров из Франции, Бельгии, Голландии, отыскивали ящики потяжелее и разбивали их, извлекая иногда браунинги и маузеры. Плечистый болгарин Ивко Попович, предки которого сражались в Добрудже против турок, был связан с Мервартом и переправлял оружие с главного почтамта на чердак маргариновой фабрики, к Эмме Хутцельман. Рапелио, Марио и Жан Рено доставляли его к Метцу. Упакованные в свинцовую фольгу, пергамент и пергамин - пропитанную смолой бумагу, обшитые тесом, пистолеты закапывались в Аллахе, в лесу, где русские корчевали пни, отвозимые потом нами на лесопилку.
Смазчики вагонов из 6-го лагеря проникали в составы, приходившие с фронта, доставали парабеллумы и винтовки. Разобранное оружие стекалось в Мюнхен-Пассинг, в чешский лагерь, а затем - к Метцу.
Николай Громов, Александр Тюрин, Антонюк и другие выносили детали с оружейного завода. Детали шли в ревир лагеря югославов-военнопленных, сборочный же цех находился в теплице бауэра, где работал Юрий. Рапелио и я закапывали это оружие в ямы от пней.
- Лес, слава Аллаху,- арсенал восстания! - шутил Корбуков...
6 января 1944 года в четыре часа ночи полицаи увели из лагеря Якова Варламова и Савву Натовского. 13 января арестовали меня, Денисова и Саутина. Избили и привезли в Дахау, пометив на карточках: «Nicht aus Lager». («Из лагеря никуда»).
Порывшись в толстенных книгах, гестаповцы выяснили, кто такой караим, и на допрос меня больше не вызывали. Я с благодарностью вспоминал Василия Новицкого.
Никаких материалов, доказывающих мою принадлежность к БСВ, в Дахау не было. Гитлеровцы вообще очень мало знали о нашей нелегальной деятельности и деятельности АГНФ, тем более что здание гестапо в Мюнхене, где пытали многих подпольщиков, было разрушено авиабомбой. Благодаря конспирации даже мы, непосредственные участники событий, не знали всего. Лишь в концлагере Корбуков и Наджога рассказали мне о крупной операции БСВ и АГНФ - поджоге фабрики «Лутц и сыновья», находившейся близ маргариновой фабрики. Эмма Хутцельман и Корбуков окончательно договорились осуществить намеченное двумя братскими организациями. Молодой «восточный рабочий» Гаврила Рыбалкин и другие товарищи, работавшие на фабрике, выполнили боевое задание.
Австриец Франц и военнопленный матрос, мой земляк, Николай Хризантов, которые взяли к себе в кюбель-команду, развозившую по баракам суп, многих подпольщиков БСВ, сообщили мне горестную весть: гестапо арестовало Карела Мерварта, Ганса и Эмму Хутцельманов, а также типографа Хубера.
Расправившись с 92 героями БСВ, эсэсовцы отправили остальных в Маутхаузен, а оттуда в Мельк.
В конце войны узников эвакуировали в другой «филиал» лагеря смерти - Эбензее. В пути из вагона бежали тридцать французов, русских, венгров, югославов.
Союзники приближались к концлагерю. Главный писарь шрайбштубы немецкий коммунист Ганс и югослав, старшой лагеря, предупредили нас, что не следует идти в подготовленные к взрыву штольни. В самый напряженный момент к воротам подкатил американский танк. Эсэсовцы сдались без боя.
Мы вышли на волю. Я сел за руль брошенной на дороге трехтонки БМВ. Рядом со мной на переднем сидении расположился шрайбер Ганс. В кузов набились русские, поляки, чехи, испанцы. Я привел машину в Линц. Переехали мост. На той стороне реки была Советская Армия...
Данид Левин, г. Долгопрудный Московской области.
Источник: «Сильнее смерти. Воспоминания, письма, документы». Москва, Госполитиздат, 1963 год. С. 21-27.