27 мая 1942 года - 340 день войны
Продолжались тяжелые бои советских войск с наступающим противником в районах Лозовая, Изюм и Барвенково. [3; 196]
Опубликовано обращение рабочих, инженеров, техников и служащих судостроительного завода № 199 ко всем работникам судостроительных заводов и заводов морского вооружения с призывом об организации Всесоюзного социалистического соревнования предприятий Народного Комиссариата судостроительной промышленности СССР. [3; 196]
Хроника блокадного Ленинграда
Туман, стоявший на Ладоге с начала навигации, сегодня рассеялся. Этим не преминула воспользоваться вражеская авиация. Она совершила налеты почти на все ладожские пункты погрузки и разгрузки. Свыше 70 самолетов появилось над Кобоной. Спустя несколько часов бомбардировке подвергся Осиновец.
Наша зенитная артиллерия в значительной мере помешала прицельному бомбометанию. При этом семь фашистских самолетов было сбито. Однако портовые сооружения все же получили некоторые повреждения. Их удалось быстро устранить, и погрузочно-разгрузочные работы продолжались. Причем именно 27 мая, в день массированных налетов авиации противника на ладожские порты, был достигнут первый с начала навигации значительный успех: в Ленинград доставлено 820 тонн продовольствия и 923 тонны других грузов.
Сегодня гитлеровцы выпустили по городу 269 снарядов. 13 из них разорвалось на 12-м хлебозаводе. Разрушена лаборатория, 11 человек ранено. Один снаряд попал в родильный дом на проспекте Газа. От обстрела пострадали также шесть ленинградских госпиталей. В одном из них, на набережной реки Ждановки, двое раненых убито, семеро ранено. А всего сегодня в Ленинграде убито и ранено 75 человек.
Состоялось заседание Объединенного ученого совета гуманитарных институтов Академии наук СССР. Рассматривались планы работы институтов востоковедения, истории материальной культуры и Ленинградского отделения Института истории. [5; 191]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
В сводках Совинформбюро не упоминается наше наступление на Харьков. Вместо этого указывается, что советские войска «закрепились на занимаемых рубежах». Главным направлением сейчас стало Изюм-Барвенковское, там наши войска ведут тяжелые оборонительные бои. В газете это нашло отражение в репортажах К. Буковского и Т. Лильина. Сообщения крайне тревожные: «Вчера происходили крупные танковые бои... Вражеские танки почти не уходят с поля боя... Танковые бои идут почти непрерывно, они носят исключительно ожесточенный характер...» О масштабах сражения можно судить и но корреспонденции майора В. Красноголового. Только на одном участке, сообщает он, противник бросил в бой около 250 танков.
В этих условиях понятно, почему сразу же в газете появились передовицы: «Всю мощь огня против немецких танков», «Вся артиллерия должна бороться с немецкими танками», статья «Пехота против танков» и др.
Вернулся из Мурманска Симонов и положил мне на стол последний северный очерк «Американцы». О летчиках союзных держав у нас уже печатались очерки, в том числе и самого Симонова. А этот — впервые о моряках. Я позволю себе рассказать о нем подробнее, ибо читатель не найдет его ни в сборниках, ни в Собрании сочинений писателя. Очерк начинается такой зарисовкой:
«По русскому городу ходят веселые рослые парни в кожаных, проеденных морской солью пальто, в толстых бархатных морских куртках с пестрыми шарфами, небрежно повязанными на загорелых шеях. К ним уже привыкли здесь — к их веселым любопытным глазам, к отрывистой речи, к их любви покупать бесконечные сувениры. Больше всего они любят игрушечный магазин: они заходят туда и покупают раскрашенных деревянных лошадок, кустарные игрушки, деревянные чашки, разрисованные яркими цветами, — всякие забавные пустяки, которых мы давно не замечаем и которые они видят впервые... Ничего, что это пустяк,— он станет памятью о суровом времени, об их первом боевом крещении».
Много у Симонова было встреч с американскими моряками в те дни. «Все они смелые моряки и хорошие ребята». Но особенно запомнились писателю двое из них. С капитаном Кларенсом Маккой он беседовал па борту его корабля.
— О, жаль, что вы не были здесь час назад.— сказал капитан Симонову,— в то время, когда русский истребитель сбил над гаванью немца. В этот момент стоило посмотреть на ребят. Давно, наверное, ни одного немца так весело не провожали в могилу. Все ребята кричали и свистели, а Саймон, кок-филиппинец, вот этот, который сейчас в белой куртке идет по палубе, такой просто плясал от удовольствия...
Не менее колоритной фигурой оказался Норман Эдвард Дорленд. Он стал солдатом уже давно, в 1936 году, когда поехал сражаться в батальоне Линкольна в Испании. Воевал там больше года. Когда его ранили под Мадридом, у него в руках была только винтовка. Выздоровев после ранения, он попросил, чтобы его сделали пулеметчиком. Да, он злопамятен, не без юмора замечает Симонов, он хотел отплатить за свою рану так же, как за раны друзей. И он отплатил!
В очерке нет живой речи моряка, Симонов ее пересказывает, но и в этих строках чувствуется живой голос американца:
«Нет, он не будет говорить, что всем легко и что это был легкий рейс. Нет, рейс был трудный, но все, кого он знает в команде, готовы пойти в следующий рейс, и еще в следующий. Они готовы снова и снова ходить сюда и возить оружие для своих русских товарищей. Если бы это зависело от него, то он бы возил этого оружия еще больше, чем его возят сейчас, несмотря ни па какие опасности».
Эта последняя фраза, как говорится, с подтекстом. [8; 200-201]
