4 января 1943 года - 562 день войны
В районе Среднего Дона советские войска вели успешные наступательные бои и освободили г. Чернышковский и ст. Чернышков Сталинградской области. [1; 194]
Войска Северной группы Закавказского фронта освободили г. Нальчик. [3; 308]
Опубликовано сообщение о том, что колхозы Бурят-Монголии выполнили план хлебопоставок за 1942 г. и сдали государству на 135 тыс. пудов хлеба больше, чем в 1941 г. [3; 308]
Хроника блокадного Ленинграда
Под Ленинградом противник чуть ли не ежедневно предпринимает разведку боем. Под прикрытием артиллерии и минометов гитлеровцы и сегодня попытались пробиться к нашим траншеям, но опять потерпели неудачу и повернули вспять. Комсомолец Дмитрий Солнцев настиг одного из вражеских солдат и захватил его в плен.
На другом участке фронта наши морские пехотинцы установили наиболее удобные подходы к вражеским позициям и местонахождение землянки, в которой после смены отдыхало боевое охранение врага. Небольшая разведгруппа проникла на позиции противника. Входившие в группу захвата старший сержант И. Горев, младшие сержанты М. Канев и Н. Шишкин ворвались в землянку. Фашисты, пытавшиеся оказать сопротивление, были уничтожены. Два солдата противника подняли руки и были взяты в плен. [5; 292]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Снова после небольшого перерыва пошли сообщения «В последний час» с других фронтов. На Центральном фронте наши части овладели старинным городом Великие Луки. Освобожден не только еще один советский город, но и важный узел обороны противника и коммуникаций: от Великих Лук отходят десятки шоссейных и четыре железнодорожных пути, в том числе и к Ржевскому плацдарму. Недаром немецкое командование поручило оборону города одной из сильнейших своих дивизий — 83-й пехотной.
Операция наша была проведена с большим тактическим искусством. Об этом мы узнали из корреспонденции «Как были взяты Великие Луки» спецкоров Павла Слесарева и Павла Арапова. Особенно интересен и поучителен их рассказ о боях в самом городе. Здесь не было, пишут они, линии, разграничившей расположение наших и немецких войск. Стрельба велась и впереди, и сзади, и на флангах. Но к такому виду боя наши части были заранее подготовлены. Впереди каждой штурмующей роты шла группа захвата, которая, как правило, уничтожала противника на своем пути. Там, где ей это было не под силу, группа обходила очаги сопротивления и продолжала двигаться вперед, захватывая новые дома и кварталы. В тылу оставалось немало таких очагов сопротивления, с которыми вели борьбу так называемые группы обеспечения. Противнику порой удавалось укрываться от преследования и переходить из дома в дом, перегруппировывать огневые средства и свои силы. Были случаи, когда немцы переодевались в гражданское платье, чтобы пробраться к отвоеванным нашими бойцами кварталам и внезапно атаковать. Для борьбы с ними в частях были созданы отряды закрепления. Словом, применялась многослойная тактика. Мы также узнали, что немецкий гарнизон, отказавшийся сложить оружие, был истреблен.
Рассказ об уличных боях! Как он был нужен! Сколько будет их еще впереди...
Еще одно официальное сообщение: освобождена .столица Калмыкии город Элиста. Наши войска оставили ее еще 12 августа, но никаких сообщений в печати об этом не было. И только сегодня читатель впервые узнал, как далеко на юг проник враг в этих краях. Четыре месяца немцы свирепствовали в Калмыкии, а наши сводки молчали...
О том, как проходила операция по освобождению Элисты, сообщил наш корреспондент Василий Коротеев в репортаже «В степях Калмыкии»: «Дорога к югу от Сталинграда идет заснеженной безлесной степью. Дует злой восточный ветер, он гонит по небу тяжелые тучи, пронизывает до костей... Калмыцкая степь малолюдна. Здесь много дорог, но надо проехать 40, 50, а то и 70 километров, прежде чем доберешься к колодцу с водой».
Все это спецкор написал не по штабным донесениям. Вместе с одной из дивизий он прошел весь путь наступления наших войск в крае, написал то, что видел своими глазами, что пережил.
Как же проходила операция? Равнинный характер местности, пишет он, представляет широкие возможности для маневра механизированных войск. Война в Калмыкии стала в подлинном смысле войной на колесах и гусеницах. Наши подвижные части, перерезав коммуникации противника, громя его штабы и тылы, быстро продвигались вперед. Стремительно подошли к Элисте, атаковали город с юга, севера и юго-востока и освободили его.
И в Калмыкии фашисты остались верны себе: грабежи и расстрелы пленных красноармейцев и жителей. В городе корреспондент увидел виселицу, на которой гитлеровскими карателями были повешены четыре девушки «за партизанские действия»...
Вернусь к Сталинграду. И прежде всего — к Мамаеву кургану. Не забыть мне тот день и ту ночь середины сентября сорок второго года, когда мы вместе с Константином Симоновым были на его вершине, где разместился наблюдательный пункт 62-й армии. Мы стояли рядом с начальником штаба армии генерал-майором Н. И. Крыловым и членом Военного совета дивизионным комиссаром К. А. Гуровым. Бой шел близко, его панорама была отчетливо видна без стереотрубы. Видно было, как немцы все ближе подходят справа и слева; в центре они находились несколько дальше. В наступавших сумерках резко выделялась огненная дуга переднего края.
Удастся ли удержать Мамаев курган? Этого мы не спрашивали. Такие вопросы я вообще старался не задавать. В памяти у меня засел один очерк Евгения Петрова. Летом сорок второго года редакция командировала его в осажденный Севастополь. В присланном оттуда очерке были такие слова:
«Когда моряков-черноморцев спрашивают, может ли удержаться Севастополь, они хмуро отвечают:
— Ничего, держимся.
Они не говорят: «Пока держимся». И они не говорят: «Мы удержимся». Здесь слов на ветер не кидают и не любят испытывать судьбу. Это моряки, которые во время предельно сильного шторма на море никогда не говорят о том, погибнут они или спасутся. Они просто отстаивают свой корабль всей силой своего умения и мужества».
Эти слова запали мне в душу, и где бы на фронте я ни был, какой бы критической ни была обстановка, я никогда не спрашивал: удержитесь ли?..
Мы прекрасно понимали, что здесь, на Мамаевом кургане, обстановка крайне тяжелая и станет еще тяжелее. Не могли мы, да и не только мы, тогда знать, что Мамаев курган станет навеки священным и что именно здесь, на этом клочке родной земли, политой кровью наших воинов, израненной, перепаханной снарядами и минами, будет через четверть века после войны сооружен величественный памятник-монумент героям Сталинградской битвы, что сюда благодарные потомки придут, чтобы склонить свои головы перед мужеством советского солдата, сражавшегося за Родину, за свободу и мир всех народов.
Василий Гроссман еще тогда почувствовал это и уже в конце октября напечатал очерк, в котором заглянул в будущее. Были там такие строки:
«Много хороших людей погибло в этих боях. Многих не увидят матери и отцы, невесты и жены. О многих будут вспоминать товарищи и родные. Много тяжелых слез прольют по всей России о погибших в боях за курган. Недешево досталась гвардейцам эта битва. Красным курганом назовут его. Железным курганом назовут его...»
После войны я впервые побывал здесь спустя тридцать лет. Вместе с делегацией журналистов мы выехали в Волгоград. Не узнал я город: он действительно «возник из пепла». Пришли на Мамаев курган, к памятной стене и неожиданно для себя увидел выгравированные на ней слова: «Назад от Сталинграда для нас дороги больше нет. Она закрыта велением Родины, приказом народа». И под этими строками два близких моему сердцу слова: «Красная звезда».
Вспомнил, откуда эти строки. Дело было так. В сентябре сорок второго года мы с Симоновым выехали в Сталинград. Прибыли на КП фронта, где нас встретил командующий фронтом А. И. Еременко. Затем поспешили в глубь подземелья у берега реки, в котором размещался КП, к члену Военного совета фронта Н. С. Хрущеву. Вид у него был довольно кислый. У меня сложилось впечатление, что он не был расположен к разговору с кем бы то ни было. Эту сцену «с натуры» очень точно записал Симонов:
«В одном из отсеков с койкой и столом сидел Хрущев и подписывал какие-то бумаги. Я сел в сторонке, а Ортенберг довольно долго расспрашивал Хрущева о положении дел... Положение дел было тяжелое. Хрущев был мрачен и отвечал односложно. Потом вытащил папиросы и стал чиркать спичку за спичкой. Но спички мгновенно гасли, в тоннеле была плохая вентиляция. Он чиркнул подряд, наверное, спичек двадцать и раздраженно отшвырнул спичечный коробок и папиросы. В это время ему снова принесли на подпись какие-то бумаги, и он, кажется, был доволен, что это дает возможность прервать разговор и углубиться в чтение. Чувствовалось его явное нежелание говорить с нами, да и говорить в тот момент с корреспондентами было тягостно...»
Отсюда мы направились в подземелье у реки Царицы, где разместился штаб фронта, и, усталые, завалились спать и сразу же заснули как мертвые. Утром проснулись—все тихо. Вышли из отсека. Машинок нет. Телефонисты сматывают линии связи. Людей мало. За ночь штаб в чрезвычайном порядке эвакуировался на противоположный берег реки, в лесок возле деревни Ямы. Лица у тех, кто еще остался, постные, настроение скверное — люди не скрывали своей тревоги за судьбу Сталинграда. Остался у нас тревожный осадок и от встречи с Хрущевым и штабными офицерами: все ли уверены, что отстоим город?
В таком настроении мы отыскали отсек, где осталась еще одна линия связи с Москвой. Я вызвал дежурного по узлу связи Генштаба и просил передать в редакцию Карпову, что жду его для переговоров. Пока Карпов добирался с Малой Дмитровки, мы сделали набросок передовой статьи. Назвали ее просто и лаконично: «Отстоять Сталинград!» Передовую мы передали по проводу, можно сказать, прямо в руки Карпову, и я попросил напечатать ее в завтрашнем номере газеты и доставить несколько сот экземпляров самолетом на Сталинградский фронт.
В передовой открыто и прямо говорилось о смертельной опасности, нависшей над Сталинградом. И были в ней как раз выделенные жирным шрифтом те самые слова: «Назад от Сталинграда для нас дороги больше нет. Она закрыта велением Родины, приказом народа». Могли ли мы думать, что эти, я бы сказал, огненные строки появятся на стенах монумента?! Можно себе представить мое волнение, когда я их здесь увидел!
Через два дня после того, как мы побывали на Мамаевом кургане, немцам удалось захватить его. А через день, 16 сентября, 13-я гвардейская дивизия генерала А. И. Родимцева, переправившись через Волгу, вместе с частями 112-й стрелковой дивизии отбила курган. В середине октября немцы вновь овладели им. А сегодня наши части начали новые атаки. Об этом и рассказывает в своей корреспонденции «Бои за Мамаев курган» наш спецкор Леонид Высокоостровский. Сначала — о системе обороны, созданной противником на кургане. Затем — о самом штурме кургана:
«Еще до рассвета наши бойцы в трех направлениях внезапно атаковали врага. Первой ворвалась в кольцеобразный ров правофланговая группа под командованием лейтенанта Жамышкова. Она достигла противника без единого выстрела... Атакующие завязали рукопашную схватку... Немцы открыли сильный фланговый и перекрестный огонь... Ударила наша артиллерия... Под ее прикрытием на врага обрушились новые отряды атакующих... С рассвета начались сильные контратаки противника... Окопы и дзоты переходили из рук в руки. Рукопашный бой шел за каждый квадратный метр земли. К вечерним сумеркам контратаки противника стали ослабевать. Всю ночь продолжалась яростная перестрелка, но к утру она смолкла. Наши бойцы, значительно продвинувшись вперед, перевалили через гребень Мамаева кургана и закрепились на новых рубежах... Сейчас в этом районе грохочут наши орудия, разбивая одно за другим вражеские укрепления...»
Бой за Мамаев курган продолжается...
На Северном Кавказе уже много месяцев работает наш специальный корреспондент писатель Петр Павленко. Мы подружились с ним еще на войне с белофиннами, вместе работали во фронтовой газете. Уже тогда мне было видно, что он не пышет здоровьем. Худой, с больными легкими, всегда покашливающий, он, однако, стоически выдерживал все невзгоды войны. Мы и отправили его на юг подлечиться в теплых краях. Но отлеживаться он не хотел, курсировал по городам и станицам, селам и аулам между поездками в боевые части и присылал нам свои «тыловые» очерки.
Сегодня получили его очерк «Газават» — о том, как ингуши и чеченцы подымались на войну с немецко-фашистскими захватчиками. Когда война подошла к этим краям, посланцы из многих селений приехали в село Базоркино за советом к трем уважаемым старцам ингушского народа Гази-Мулле, Товси-Мулле и Мочко. В годы гражданской войны, когда большевики во главе с Серго Орджоникидзе защищали Владикавказ, они встали в строй наших бойцов. Сейчас же трое друзей вели широкую агитацию за газават против гитлеровцев. Собрав в Базоркино до восьмисот представителей сел и аулов, они держали перед ними речь. Вот что записал Петр Андреевич:
«От имени троих Гази-Мулла прочел народу стих из Корана, на основании которого они вводят газават...
— Если небо обрушится на нас,— говорили они,— если земля начнет проваливаться под ногами, если теснины гор сомкнутся вокруг нас, и тогда мы скажем, что нет пути отступления. Забудем кровные распри. Нет для нас другого врага, кроме пришедшего разорять наш очаг, глумиться над стариками и обесчестить женщин...
Толпа заволновалась. Раздались крики:
— К оружию! Газават! Выйдем все до единого!
Но Гази-Мулла не захотел признать эти крики равными клятве:
— Не надо никаких слов сейчас, когда нас много. Подумайте,— сказал он,— потом по одному приходите ко мне и дайте каждый личную клятву крови...
С той поры у него нет времени ни для молитвы, ни для сна. С утра до ночи осаждают люди, желающие стать мстителями за общие обиды, он принимает их клятвы и благословляет оружие:
— Не вынимай его без нужды.
— Не вкладывай со стыдом.
И движение начинает захватывать селение за селением...»
Но прошло полтора года, и мы узнаем, что чеченцы и ингуши гнусным приказом Сталина выселены в далекие края якобы за... службу у немцев. Целые народы!
Позже, когда Павленко узнал об этом злодеянии Сталина и его подручных, себе места не находил. Он своими глазами видел патриотизм народов республики, мужество, проявленное в бою его сынами. И только смог сказать:
— Я же был там, я их видел, я их знал... [9; 9-14]
