Лишь сильным побеждать дано
Аптекарь Р.
В архивах музея "Молодая гвардия" этот документ значится как предсмертное письмо Ульяны Громовой.
Почти полстолетия оно привлекает к себе внимание своей необычностью, исключительностью. Трудно совместить в нашем представлении такие понятия как тюремная камера и поэтический слог, рожденный в смятенной душе девушки-узницы, истерзанное тело и спокойный тон, которым написаны ею прощальные слова.
Этой девушке тогда, третьего января 1943 года, исполнилось 19 лет, но мужества, самообладания ей не занимать. Она была человеком возвышенным, романтичным, но и сильным, волевым, и как дитя своей эпохи не лишенным фанатизма в своих действиях и убеждениях.
В фашистской тюрьме она находилась целых 6 суток. Её арестовали 10 января, и вместе с другими подпольщиками из поселка Первомайка втолкнули в камеру.
По воспоминаниям Марии Андреевны Борц, матери участницы "Молодой гвардии" Валерии Давыдовны, Ульяна с первых дней, минут заточения держалась бодро, независимо.
- Борьба не такая простая штука, - говорила она, - надо в любых условиях, в любой обстановке не сгибаться, а находить выход и бороться. Мы в данных условиях тоже можем бороться, только надо быть решительнее и организованнее. Мы можем устроить побег и на свободе продолжать своё дело. Подумайте об этом".
Уверенность Ульяны передалась и её боевым подругам. Они немного успокоились и попросили её прочесть "Демона". Её декламирование перебил страшный крик. Громова перестала читать. "Начинается", - сказала она. Стон и крики всё усиливались. В камере воцарилась гробовая тишина. Так продолжалось несколько минут. Громова, обращаясь к нам, твердым голосом прочла:
Сыны снегов, сыны славян
Зачем вы мужеством упали?
Зачем? Погибнет Ваш тиран,
Как все тираны погибали.
Кто-то вздохнул и сказал:
- Трудновато добивать этих гадов.
- Ничего, - ответила Громова, - нас миллионы.
Прошло уже несколько часов после ареста, но Ульяна все еще в полной мере не осознавала нависшей над всеми ними смертельной опасности.
Она искренне верила, что человек способен преодолеть любые трудности, если только пожелает приложить усилия, проявить волю.
Это свое убеждение она почерпнула из книг, литературных диспутов, из общения со старшими - она была так воспитана.
Ей импонировали, например, слова Джека Лондона: "Поделом тому, кто сдался, сильным побеждать дано", или: "гораздо легче видеть, как умирают герои, чем слушать вопли о пощаде какого-нибудь жалкого труса".
Из строк Виктора Розова: "Смелый человек чудеса творить может и никакие пропасти ему не страшны".
Эти мысли она записала в свой личный дневник в октябре прошлого года, уже будучи подпольщицей. Записала потому, что их целиком разделяла. Мнение свое не изменила и теперь. Она по-прежнему думала о сплочении сил, а значит, и о продолжении борьбы, продолжении жизни. Действительность оказалась намного страшней и жестче, она способна была уничтожить любую надежду и веру, она посягала и на человеческую жизнь.
Девушек по одной вызывали на допросы, требовали признаний, били. Следователи работали днем и ночью. Чтобы заглушить крики и стоны истязуемых, включали патефон с бравурной музыкой.
Ульяну тоже допрашивали с пристрастием, бросали в камеру в полуобморочном состоянии. Но, придя в себя, она искала слова утешения для других, чтобы поддержать их морально.
Как руководитель она постоянно испытывала личную ответственность за всех. Возможно, это высокое чувство делало ее самоё сильнее и решительнее.
Из следственных документов по делу предателей "Молодой гвардии" мы знаем, что перед палачами Ульяна держалась с достоинством, на вопросы не отвечала, лишь однажды дерзко бросила: "Не для того я вступила в организацию, чтобы просить у вас прощения. Жалею только об одном, что мало мы сделали".
За эту дерзость вырезали на спине девушки пятиконечную звезду.
Из состояния шока Ульяна выходила медленно. Она уже окончательно поняла, что надежд на спасение нет - все будут расстреляны. Может быть, тогда и рождались последние строки, обращенные к самым близким и родным людям - матери, отцу, старшим сестрам. Особые слова она нашла для любимого брата.
С Елисеем они были дружны с самого детства, хотя и разница в возрасте составляла пять лет. Он играл с ней маленькой, потом вместе ходили в школу, дома за одним столом делали уроки.
Увлеченно читали книги, которые часто доставали у знакомых на одну ночь.
Ульяна закончила пятый класс, когда Елисей по особому комсомольскому набору стал курсантом Воинского Высшего Авиационного училища. Через два года, успешно закончив школу, Елисей получил направление в Ленинград. Обещал забрать с собой и Ульяну, когда она закончит девятый класс, чтобы погостить у него, а захочет - поступит учиться.
Домой приехал 21 июня 1941 года. Вечером собралась вся семья, друзья, а на утро с сестрой решил пойти в город, зайти в школу им. Горького, где учился в старших классах, побродить по парку, встретиться со знакомыми. Уля надела свою любимую светлую кофточку в полоску - подарок брата, серую шевиотовую юбку со встречной складкой на боку и темные туфли на низком каблучке, накинула черный пиджак.
На всякий случай прихватила книгу - это уже вошло в привычку: а вдруг выпадет свободная минутка. Настроение было радостное и приподнятое. Разговаривали, смеялись, вспоминали, строили планы. Когда поравнялись с фотографией, решили зайти сняться на память. Этот снимок оказался последним для них обоих. Через несколько минут они узнали, что началась война.
Елисей в тот же день уехал в Ленинград, потом на фронт. Ульяна осталась в родном поселке. Целый год еще училась - десятый класс закончила почти на отлично.
Часто бывала в госпитале, ухаживала за ранеными, помогала им писать письма. Работала, как и все школьники, в колхозе, на оборонительных рубежах, собирала на фронт посылки.
Потом Уля стала подпольщицей, а вот теперь - в тюрьме.
О гибели сестры Елисей узнал несколько месяцев спустя, когда, наконец, получил из дома долгожданное письмо. С горечью писал родителям: "Мои бедные старички! Чем я могу вас утешить в нашем общем горе? Я даже не придумаю, что же еще писать - нет мысли, только печаль и злоба в моем сердце. Ах, звери, что же они делают, какую же месть им нужно придумать, чтобы отплатить им за горе нашего народа, за невинную кровь наших отцов и матерей, сестер и братьев, малых детей. Нет у меня слов, мама, папа. Вы слышите меня, я клянусь вам, клянусь памятью моей сестры, клянусь своей жизнью, что я отомщу за неё. Мама, папа, и как же это случилось, что её смогли забрать, разве нельзя было спрятать её, ведь вы же знали, что это звери. Я чувствовал, что будет что-то ужасное. О, как я ругаю себя, что не смог её вызвать к себе. Может, со мной она и осталась бы жива. Ох, Уля, Уля, нет тебя, нет, не увижу больше. Эх, звери, фрицы, вы дорого заплатите за ее кровь, за кровь ее подруг".
Предсмертное письмо Ули Громовой имеет одну особенность, на которую всегда обращают внимание экскурсанты - оно написано чужим подчерком, и в тексте допущено несколько грамматических ошибок, что противоречит нашим представлениям об Ульяне, умной, образованной девушке.
Да, это не рука Ули и не фотокопия записи. Надпись была обнаружена после освобождения Краснодона и переписана Верой Кротовой, подругой и дальней родственницей Ульяны. Впоследствии Вера рассказала, как она обошла все камеры, в поисках каких-либо свидетельств, просмотрела все, что валялось на грязном полу, обследовала стены. Лишь в третьей камере на стене по левую сторону от двери, поближе к углу увидела что-то нацарапанное и подпись "Уля Громова".
- Увидев эти слова, я позабыла обо всем, бросилась бежать, чтобы сообщить родным, потом взяла карандаш и бумагу, быстро вернулась в камеру и переписала текст.
Этот листочек она сразу же передала родителям Громовой, а те в 44-м году отдали в музей на вечное хранение.
Письмо Елисея родителям с фронта
...Нет у меня слов... Мама, папа, Вы слышите меня: я клянусь Вам, клянусь памятью милой сестры, клянусь своей жизнью, что я отомщу за неё.
Где бы я ни был, что бы не делал - это будет месть проклятым фрицам-людоедам. Жизнь моя будет направлена лишь на это.
Мама, папа, и как же это случилось, что её смогли забрать... разве нельзя было спрятать её... Ведь Вы это знали, что это звери.
Я чувствовал, что будет что-то ужасное. Я только за неё, да за папу и беспокоился больше, чем за остальных...
О, как я ругаю себя, что не смог её вызвать к себе. Может со мной она и осталась бы жива.
Ох, Уля, Уля, нет тебя, нет, не увижу больше. Эх, звери-фрицы, вы дорого заплатите за её кровь, за кровь её подруг. Не будет пощады всему их поганому отродью...
Привет всем нашим.
Еля.
7.VI. 43.
Источник: газета "Слава Краснодона" за 8 мая 1990 г.
