Лев Эммануилович Курман родился в 1932 г. в местечке Грицев Хмельницкой области. Узник гетто в местечке Черневцы Винницкой области с июля 1941 по март 1944 г. По окончании в 1956 г. Первого медицинског о института в Ленинграде работал врачом-терапевтом в сельской больнице на Украине, с 1961 г. — участковым врачом в ленинградской поликлинике № 13, с 1964 г. в городской больнице № 40 г. Сестрорецка. Заместитель главного врача.
Как только началась война, мой страший восемнадцатилетний брат ушел в армию и мы остались вчетвером: папа, мама, бабушка и я. Брат окончил в Томске военное училище, воевал и погиб в бою под Синявином. Нас ждала своя судьба.
Мы пытались эвакуироваться, но сначала отцу как управляющему аптекой в райцентре не разрешили уехать, потом началась неразбериха. Бабушка болела. Наконец отцу удалось раздобыть двух лошадей с подводой, и мы двинулись в сторону Ванпярки — железнодорожной станции, до которой было 60 километров. Отъехали километров 35-40, и тут начался обстрел. Кругом рвались снаряды, ехать дальше было нельзя. Там нас и настигли немцы.
У немца, лицо которого показалось хорошим, добрым, отец попросил закурить. «Юден фернихтен вир», — ответил тот и ударил отца. Мы бросили подводу, лошадей, вещи и пошли домой. Шли полями, прячась в кукурузе, благо, урожай в тот год был хороший. Кукуруза стояла высокая. На третий день мы вернулись в местечко.
В Черневцах были немцы и румыны. Квартира наша стояла пустая, разграбленная. Было очень страшно. На ночь мы забирались на чердак и поднимали за собой лестницу.
Утром я проснулся от криков. С чердака сквозь щели был виден мост через реку Мурафу, построенный еще турками над тем местом, где вода с пятнадцатиметровой высоты падает на скалы. Немецкие солдаты тащили за бороды стариков-евреев и сбрасывали с моста. У меня на глазах погибло 15 или 20 человек.
Через два дня прошел слух, что сбежал военнопленный. Немцы искали его по местечку и не нашли, взяли заложниками 30 евреев, вывели их за околицу и расстреляли.
В соседних селах — Боровка, Бабчинцы, Моевка — специальный немецкий отряд расстрелял всех евреев поголовно. Как это происходило, мы узнали от подростка, сумевшего спастись.
Немцы собрали всех украинцев и спросили: «Що нам робыты з жидамы?» И большинство ответило: «Кинчайтэ их!»
Тогда евреев заставили вырыть ямы и стали их расстреливать, а затем засыпали землей еще живыми.
Потом тот же немецкий отряд пришел к нам в местечко; они собрали украинцев и спросили, что делать с евреями.
— Воны нам нэ мэшають, нэхай живуть! — ответило большинство. И отряд ушел.
В начале войны немцы, видимо, хотели выглядеть исполнителями воли народа.
Когда этот отряд ушел из местечка, нас загнали в то место, где Мурафа, изгибаясь подковой, образует мыс. Перемычку его перегородили колючей проволокой, у мостов поставили по два поста (жандармские и местных полицаев) — вот и гетто.
Несколько тысяч евреев из Черневцов жили здесь в 200 домах, по 10-15 человек в комнате, а с конца осени 1941 года сюда стали поселять евреев, изгнанных из Бессарабии.
Настали холода, топить было нечем. Люди умирали от голода и холода. Но из гетто было не выбраться даже после смерти: комендатура по нескольку дней задерживала вывоз трупов на кладбище, находившееся за зоной.
Мы были приговорены. У нас почти ничего не осталось, что можно было бы поменять на еду. Нас спасли местные жители: среди них было очень много хороших людей. Отца хорошо знали и уважали местные фельдшера (помню среди них Ивана Ивановича Малиновского); они приносили нам еду.
Из гетто гоняли под конвоем на работы - мы расчищали дороги, уносили мраморные плиты с еврейского кладбища и мостили ими дорогу к комендантскому дому. Солдаты зверски избивали людей.
Когда образовалась Транснистрия, немцы ушли, остались румыны. Эти были особенно жестоки к евреям из Бессарабии — те были первыми кандидатами в концлагерь в Печоры. Вернулись оттуда немногие.
Периодически всех выгоняли прикладами на площадь у школы на проверку. Напротив толпы устанавливали пулеметы, и администрация с жандармами проверяли по спискам. Если бы вдруг кого-то не оказалось, всех бы расстреляли. Но, к счастью, этого не случилось.
Когда началось наступление нашей армии, в местечке снова появились немцы с казаками. Мы прятались, где могли. Однажды казак увидел еврейского мальчика: «Ба! Жиденок!» — и погнался за ним, но мальчишке удалось убежать. А потом влетели наши танки. Была стрельба, все горело, сгорели и жандармерия и дом коменданта. Почему-то не успел убежать с немцами полицай Жмут. Он вышел навстречу танкистам с хлебом-солью. Но солдатам сказали, кто он такой, и его раздавили танком.
Когда нас освободили, в живых осталось не больше половины, все истощенные, как скелеты. [10; 190-192]