27 сентября 1941 года - 98 день войны
СССР официально признал национальный комитет "Свободная Франция" (с июля 1942 г. - "Сражающая Франция") и сделал заявление о готовности оказать ему и его руководителю Ш. де Голлю всестороннюю помощь и содействие в борьбе против фашистской Германии и ее союзников. [1; 74]
В Москве заключено военное Соглашение между Верховным Командованием СССР и Верховным командованием Чехословакии в соответствии с советско-чехословацким Соглашением от 18 июля 1941 г. [3; 72]
Береговая артиллерия во взаимодействии с торпедными катерами разгромила десант немецко-фашистских частей, пытавшийся высадиться на о. Эзель. Торпедные катера потопили в бухте Лыу два миноносца противника типа «Либерехт Маас» и один повредили. [3; 72]
При Ленинградском обкоме ВКП(б) был создан штаб партизанского движения во главе с секретарем обкома М.Н. Никитиным. К этому времени в тылу противника действовало 400 партизанских отрядов и групп численностью 18 тыс. человек; 36 подпольных райкомов и районных центров возглавляли борьбу партизан. [3; 72]
Опубликовано сообщение о том, что трудящиеся Армянской ССР внесли в фонд обороны Родины 5 млн. 225 тыс. рублей деньгами, на 16 млн. 166 тыс. рублей облигаций госзаймов и 54 кг серебра. [3; 72]
Немецкие войска оккупировали г. Гадяч Полтавской области; г. Новомосковск Днепропетровской области. [1; 74]
Хроника блокадного Ленинграда
Днем вражеская авиация совершила три воздушных налета на Ленинград. Особенно сильной бомбардировке подвергся район Невской заставы. Здесь разорвались 102 фугасные бомбы. Повреждены некоторые жилые дома, водопровод, канализация. Погибло 28 человек, ранено свыше 100.
В 20 часов 43 минуты на «Электросилу» враг сбросил 16 фугасных бомб.
Снова обстрелян Торговый порт. Но все 40 выпущенных по нему снарядов попали в воду и на пустыри, не причинив порту никаких повреждений.
При Ленинградском обкоме партии создан штаб партизанского движения. Возглавил его секретарь обкома М.Н. Никитин. Поле деятельности у работников вновь созданного штаба немалое. В тылу врага действуют уже сотни партизанских отрядов и групп, насчитывающие 18 тысяч бойцов и командиров. Партизанский штаб разместился в доме № 4 по улице Восстания [в сентябре 1943 года штаб переехал на улицу Герцена, 59].
27 сентября в Ленинград, в Астрономический институт Академии наук СССР, прибыла необычная для военного времени телеграмма: «Наблюдение прошло удачно... Получено пять фотографий солнечной короны и восемь — спектров ее лучей».
Телеграмму прислала экспедиция, посланная Астрономическим институтом в Казахстан для наблюдения солнечного затмения. Приборы, которые дали возможность получить новые ценные сведения о физической природе солнечной короны, в частности мощный спектрограф, были созданы в Ленинграде.
На Невском плацдарме, ширина которого всего 2 километра, а глубина не превышает 600 метров, продолжаются тяжелые бои. Вместе с бойцами 115-й стрелковой дивизии здесь сражаются три батальона 4-й бригады морской пехоты. [5; 66-67]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Опубликована статья Ильи Эренбурга «Киев». Столько в ней боли и гнева, что и сегодня ее невозможно читать без волнения!
«На войне нужно уметь переносить горе. Горе питает сердце, как горючее — мотор. Горе разжигает ненависть. Гнусные чужеземцы захватили Киев. Это — горе каждого из нас. Это горе всего советского народа. Его звали «матерью русских городов». Он был колыбелью нашей культуры. Когда предки гитлеровцев еще бродили в лесах, кутаясь в звериные шкуры, по всему миру гремела слава Киева. В Киеве родились понятия права и справедливости. В Киеве расцвело изумительное искусство, славянская Эллада. Берлинские выскочки, самозванцы топчут сейчас древние камни. По городу Ярослава Мудрого шатаются пьяные эсэсовцы. В школах Киева стоят жеребцы-ефрейторы. В музеях Киева бесчинствуют погромщики Гитлера.
Киев был светлым и пышным — он издавна манил к себе голодных дикарей. Его много раз разоряли. Его жгли. Он воскресал из пепла. Давно забыты имена его случайных поработителей, но бессмертно имя Киева.
Здесь кровью были скреплены судьба России и судьба Украины: истоки одной реки, корни одного леса. И теперь горе украинского народа — горе всех советских людей. В избах Сибири и в саклях Кавказа женщины с тоской думают о городе-красавце.
Мы помним героев Киевского арсенала — это были первые бои за свободу. Бури революции освежили Киев. Я был там этой весной. Я не узнал родного города. На окраине выросли новые кварталы. Липки стали одним цветущим садом. В университете дети пастухов сжимали циркуль и колбу — перед ними раскрывался мир, как раскрываются поля, когда смотришь вниз с крутого берега Днепра.
Настанет день, и мы узнаем изумительную эпопею защитников Киева. Каждый камень будет памятником героям. Ополченцы сражались рядом с красноармейцами, и до последней минуты в немецкие танки летели гранаты, бутылки с горючим. Подступы к городу залиты вражьей кровью...
Сожмем крепче зубы. Немцы в Киеве — эта мысль кормит нашу ненависть. Мы будем за многое мстить, мы отомстим им и за Киев. В восемнадцатом году они тоже гарцевали по Крещатику. Их офицеры тогда вешали непокорных и обжирались в паштетных. Вскоре им пришлось убраться восвояси. Я помню, как они убегали по Бибиковскому бульвару. Тогда они унесли свои кости. Их дети не унесут и костей...
Мы освободим Киев. Вражеская кровь смоет вражеский след. Как птица древних Феникс, Киев восстанет из пепла, молодой и прекрасный. Горе кормит ненависть. Ненависть крепит надежду. Сомкнем ряды. Нам есть за что драться: за Родину, за наш Киев».
Со временем забывается многое. Но есть события, над которыми время не властно. С первых же дней войны наши газетные страницы обильно заполнялись материалами с Юго-Западного фронта. Конечно, нам тогда неизвестен был пресловутый гитлеровский «план Барбаросса». Не знали мы, что на оперативной карте немецкого генштаба одна из главных стрел нацелена на Киев и помечен даже срок его захвата — всего несколько дней! Но и не зная этого, не надо было долго задумываться, чтобы понять, куда рвутся фашистские танки на юго-западном направлении.
Еще в августе меня вызвали в ЦК партии и спросили, кто освещает положение на Юго-Западном фронте? Я доложил, что там работают писатели Борис Лапин и Захар Хацревин, журналисты Александр Шуэр и Сергей Сапиго. Мне посоветовали усилить эту группу:
— Сталин сказал, что Киев надо отстаивать любой ценой... С Киева глаз не спускайте!..
Мы командировали туда еще троих спецкоров — Якова Сиславского, Бориса Абрамова и Алексея Крылова. Густо пошли материалы с Юго-Западного фронта. Правда, печатались они с грифом «Действующая армия», изредка указывался фронт. Но когда гитлеровцы прорвались ближе к Киеву, мы прямо и открыто сказали, что над столицей Украины нависла грозная опасность.
Впервые Киев был упомянут на страницах «Красной звезды» (без туманного обозначения «К») 7 сентября. Статья называлась «Ночные действия артиллерии на подступах к Киеву». В ней рассказывалось об опыте артиллеристов", но вынесенных в заголовок слов — «на подступах к Киеву» — было достаточно, чтобы читатель понял что к чему. В последующие дни на страницах газеты появились более конкретные материалы о битве за Киев. В их числе — репортаж Абрамова и Сиславского «Защитники Киева», очерк Лапина и Хацревина «Киев в эти дни»...
Это был последний очерк о сражающемся Киеве и последнее печатное слово Лапина и Хацревина.
«Проезда нет! — говорит постовой. Мы слезаем с грузовика и некоторое время идем вдоль оврага.
Вот он — передний край киевской обороны. Неровная линия башен и крыш. Дорога ведет прямо к немецким позициям. Она желта и светится на солнце».
Так начинается этот очерк. В нем немало щемящих сердце точных деталей из жизни Киева, ставшего прифронтовым городом. И много лирики.
«Прекрасен Киев в сентябрьские дни. На каштанах и липах пробиваются первые желтые листы. Их подожгла осень. На тротуарах новая киевская толпа — ополченцы в военных гимнастерках... Мостовые перегорожены баррикадами.
Начались занятия в школах. Дети учатся прилежно, старательно, но старшеклассников тянет туда, на окраины и в пригороды, откуда доносятся глухие удары орудий, где вспыхивает внезапный огонь ночного боя.
— У меня вчера шесть ребят собрались бежать на фронт. Все взбудоражены. Один говорит: «Пустите бить фашистов, буду шесть дней воевать, а седьмой учиться»,— рассказывала нам учительница Анна Федоровна Русова.
Несколько дней назад по Крещатику своим ходом прошел захваченный под Киевом тяжелый немецкий танк. На танке нарисована военная эмблема: буйвол с задранным вверх хвостом. Танк этот стоит в городском саду на забаву детям. Они... снова берут его в плен, подкрадываются к его гусеницам с бутылками. Маленькие киевляне — такой же смелый народ, как и взрослые.
...Сегодняшний Киев — суровый, трудовой, яростный, бессмертный советский город. И ополченцы, и санитарки, выносящие раненых, и старые рабочие-арсенальцы, снова приготовившиеся к боям по прошествии двадцати с лишним лет... и пушки, стоящие в глубине дворов, и части Красной Армии... и очередь у кассы цирка — все это наш Киев, героический Киев».
О том, что Киев может быть скоро сдан, и мысли не допускали. Мне сказали, что одно только упоминание о возможности оставления Киева приводило Сталина в ярость. Из Ставки в те дни одна за другой следовали на Юго-Западный фронт директивы: «Во что бы то ни стало удерживать Киев...», «Киев не оставлять и мостов не взрывать». Но когда на киевском направлении обстановка катастрофически осложнилась и над войсками, оборонявшимися там, нависла угроза окружения, Ставка приняла — увы, с опозданием! — решение об отводе наших армий. 19 сентября Киев был оставлен. Сообщение об этом опубликовано 22 сентября. Всего две газетных строки: «После многодневных, ожесточенных боев наши войска оставили Киев».
Это горестное известие настигло меня на Северо-Западном фронте. Когда вернулся в Москву, сразу же перелистал «Правду», «Известия», другие центральные газеты. Кроме сообщения Информбюро, ничего там не нашел — никаких комментариев, никаких подробностей. Секретарь редакции сказал, что было указание всем редакторам «в подробности не вдаваться».
А мы и не располагали подробностями. Ни один из семи корреспондентов «Красной звезды», работавших на Юго-Западном фронте, не прислал ни строчки. Связь с ними оборвалась.
Отправился я в Генштаб, но и там мало что узнал.
Вернулся в редакцию в тягостном настроении. В это время и зашел ко мне Илья Григорьевич. До того он успел уже просмотреть корреспондентские папки, ничего там не нашел о последних днях Киева. Спрашивает меня:
— Что же будем печатать?
Сказал я ему о том указании, насчет подробностей. Он молча сел против меня в глубокое кресло, задумался. Киев — город его детства и юности, там остались близкие ему люди. Долго сидел, опустив голову. Потом, словно стряхнув с себя оцепенение, сказал:
— Я все же напишу о Киеве... Без подробностей...
Через час-полтора Эренбург принес статью, выдержки из которой я привел выше. Статья Эренбурга «Киев» произвела столь сильное впечатление, что «Красная звезда» не отмалчивалась и в последующем, когда нашим войскам приходилось оставлять города. В одних случаях мы печатали корреспонденции спецкоров, уходивших из этих городов, как правило, с последними его защитниками. В других — опять выступал Эренбург. Эти свои статьи Илья Григорьевич озаглавливал всегда именем сданного города: «Одесса», «Курск», «Севастополь»... И потом, когда началось изгнание гитлеровцев с нашей земли, его же статьи о взятии городов печатались под аналогичными заголовками, только чередовались они, так сказать, в обратном порядке: «Орел», «Курск», «Харьков», «Киев»... Забегая вперед, отмечу, что была в «Красной звезде» еще и другая статья Эренбурга с заглавием «Киев». Появилась она так. Где-то в середине сентября сорок второго года беседовал я с Ильею Григорьевичем о разных наших редакционных делах. Вспомнили его статью, которой мы откликнулись на захват противником Киева.
— Да, вот уже год хозяйничают там оккупанты,— сказал раздумчиво Эренбург.
— Невеселая дата,—откликнулся я.— Но, может быть, надо что-то сказать по этому поводу в газете?..
Илья Григорьевич встрепенулся:
— Конечно, надо!.. И сейчас как раз нужны «подробности», документы...
За этим дело не стало. Немедленно ушла телеграмма нашим фронтовым корреспондентам, а иностранному отделу было поручено посмотреть, что пишут о Киеве немецкие газеты и журналы. 26 сентября на стол Эренбурга легла толстая пачка разнообразных материалов. В том числе — несколько фотографий. Не помню точно, то ли их прислали с Юго-Западного фронта, то ли они были опубликованы в каком-то немецком журнале. Развалины домов, босая девочка, изможденный старик на улицах Киева. На другом снимке — снова развалины, флаг со свастикой, и на угловом доме табличка: «Эйхгорнштрассе». Все это было передано Эренбургу. Из других документов мы узнали, что есть в Киеве и улица Гитлера, и улица Геринга...
В тот же вечер Илья Григорьевич принес мне статью под знакомым названием — «Киев». Горестную и яростную.
В здании украинского Совнаркома оккупанты разместили, оказывается, «Центральное торговое общество для Востока». Эренбург комментирует: «Там сидят колбасники, которым поручено содрать с Украины семь шкур и восьмую».
Из этой же его статьи миллионы людей — у нас и за рубежом — впервые узнали о существовании зловещего Бабьего Яра. «В Бабьем Яру,— писал Илья Григорьевич,— расстреляли пятьдесят пять тысяч киевлян. Расстреливали из пулеметов. С тех пор не проходит дня без казней».
Выдержка из дневника венгра Киша Иштвана о том, каким он увидел Киев: «Разрушенные дома, разбитая мебель. И все это идет на топку. На Днепре затонувшие пароходы, мост взорван. Жизни нет». И сразу вслед за этим — крик души Ильи Григорьевича: «Я вспоминаю живой Киев, веселую толпу на Крещатике, золото сентябрьских деревьев. Днепр с Владимирской горки — пристань, пароходы, гудки заводов, детский смех и прекрасные, чуть изумленные глаза девушки. Где она? Расстреляна на Бабьем Яру или чистит свинарню у прусского колбасника?».
Еще один документ и комментарии к нему писателя: «Немцы захватили Киев, но не поставили на колени древний город. Раздраженно пишет колонизатор в «Кракауер цейтунг»: «Спокойствие киевлян невозможно побороть, оно сделало их нечувствительными к любым средствам принуждения». Мы знаем, что это значит,— морят голодом, пытают в гестапо, отбирают дочерей и шлют их в Германию, расстреливают, вешают...».
Эренбург не был бы Эренбургом, если бы, рассказав об ужасах в оккупированном Киеве, поставил на этом точку. Он продолжает:
«Почему «спокоен» Киев? Киев ждет. Ждет среди развалин, среди запустения, среди немецких окриков... среди обид и виселиц. Киев слушает: что на Волге? Что на Тереке? Что на Неве?.. Мы мстим за тебя, Киев. Этим мы дышим, этим живем...» Дошел голос писателя и в оккупированный Киев. Многострадальные киевляне слушали его статью по радио, читали в листовках и подпольных газетах.
Вернусь, однако, к событиям тех дней, когда вышла газета с первой статьей Эренбурга «Киев».
Танковые группы Клейста и Гудериана, наносившие одновременный удар с юга и севера, соединились 15 сентября в районе Лоховиц, сомкнув кольцо вокруг киевской группировки наших войск. А непосредственно на Киев навалилась самая мощная из немецких полевых армий — 6-я, имевшая в своем составе двадцать одну дивизию. Ожесточенные бои продолжались до 27 сентября. Многим удалось вырваться из вражеского кольца, многие ушли к партизанам, но десятки тысяч советских бойцов и командиров погибли в неравной борьбе.
Не миновала беда и корреспондентов «Красной звезды», работавших на Юго-Западном фронте. Из окружения удалось выбраться лишь двоим — Сиславскому и Абрамову. Кроме Шуэра и Сапиго, о которых я уже рассказывал, погибли тогда же писатели Борис Лапин и Захар Хацревин. Нашлись очевидцы последних дней их жизни. До нас дошли потрясающие подробности.
Хацревин давно был нездоров. Я узнал об этом еще на Халхин-Голе, хотя он старательно скрывал свою болезнь. Перед вторым своим отъездом в Киев Хацревин вдобавок еще простудился, подскочила температура. Когда он зашел ко мне вместе с Лапиным попрощаться, я не заметил ухудшения в его здоровье. И, думаю, не потому, что мне отказала элементарная наблюдательность, а потому, что Хацревин артистически разыгрывал роль здорового человека: внешне был бодр, жизнерадостен, остроумно шутил.
При выходе же из киевского котла он окончательно выбился из сил: задыхался от кашля, горлом хлынула кровь. Идти самостоятельно уже не мог — его несли на плащ-палатке. Какой-то полковник с танкистскими петлицами приказал Лапину отнести Хацревина в лес, где «должен быть врач», а самому вернуться и продолжать попытки выйти из окружения. Лапин ответил на это так, как мог ответить только преданный друг:
— Я не могу, я не имею права оставить его...
В ноябре мне принесли проект приказа об исключении Лапина и Хацревина из списков личного состава «Красной звезды», как пропавших без вести. На чудо я уже не надеялся, но, щадя Илью Григорьевича Эренбурга и его дочь Ирину — жену Лапина, подписал такой приказ лишь в феврале сорок второго года.
Погиб в киевском окружении и Абрам Слуцкий — самый молодой из наших фоторепортеров. Профессиональные азы он постигал в фотокружке Московского Дворца пионеров. В «Красную звезду» пришел незадолго до войны, едва ли не со школьной скамьи. В штат редакции был зачислен учеником.
Длинноногий, по-мальчишески угловатый, с нежными чертами лица и не менее нежной душой, он производил впечатление не оперившегося еще птенца. По этой причине его звали только Абрашей. Тем не менее у Слуцкого уже тогда угадывались задатки будущего фотомастера. Он был одержимо влюблен в свою профессию. Необыкновенно воодушевлялся при появлении его снимков на страницах газеты. Обладал такими немаловажными для фоторепортера качествами, как быстрота и настойчивость. Рассказывали мне о таком эпизоде. Как-то мы командировали Слуцкого на чкаловский аэродром обслуживать какой-то важный перелет. Как ни строги были тамошние порядки, он оказался у самолета первым и оставался на аэродроме всю ночь, хотя все остальные фотокорреспонденты до утра разошлись по домам.
На фронт мы впервые пустили Слуцкого только в начале августа и то на пару с кем-то из бывалых фотожурналистов. Да и в дальнейшем он сопутствовал обычно Дмитрию Бальтерманцу, Михаилу Бернштейну, Федору Левшину, прошедшим боевую закалку на Халхин-Голе, на финской войне. Старшие товарищи заботливо оберегали его, не разрешали лезть в пекло. Иногда подшучивали при этом:
— Ты же у нас «сын полка».
Первый фронтовой снимок Слуцкого был напечатан 5 августа с таким пояснительным текстом: «Действующая армия. Орудийный расчет сержанта Дембовского громит фашистские укрепления». Это все же вдали от переднего края. Затем появилась фотография «Минометный расчет ведет огонь». Это уже поближе к передовой. Позже пошли снимки с самого «передка». Неизменно за двумя подписями — Слуцкого и кого-либо из его шефов. 21 сентября из-под Киева он прислал фотографии, подписанные только своей фамилией. Из них мы опубликовали одну: «Пулеметчики Д. Зубов и И. Сангин ведут огонь по противнику из захваченного у немцев пулемета».
Это был последний снимок Слуцкого. Где, когда, при каких обстоятельствах он погиб — неизвестно. [7; 174-180]
От Советского Информбюро
Утреннее сообщение 27 сентября
В течение ночи на 27 сентября наши войска вели бои с противником на всём фронте.
* * *
По неполным данным, на подступах к Ленинграду за несколько последних дней уничтожено свыше 4 тысяч немецких солдат и офицеров, 66 вражеских самолётов, 34 танка, свыше 30 орудий, 30 пулемётов. 20 миномётов, до 100 автомашин, много винтовок, автоматов и боеприпасов. На одном из участков Ленинградского фронта противник пытался 25 сентября перейти в наступление, но был отброшен с большими для него потерями. На поле боя осталось более 200 трупов немецких солдат и офицеров.
* * *
В трёхдневных упорных боях части командира Кривенко, действующие на Северо-Западном направлении фронта, уничтожили первый батальон 6 пехотного полка, второй батальон 3 полка дивизии «СС» и несколько рот противника. В бою убито до 1500 немецких солдат и офицеров, уничтожено 4 танка и несколько противотанковых орудий. Бойцы подразделения захватили у противника 4 противотанковых орудия, 2 миномёта, 3 автомобиля и радиостанцию.
* * *
Звено бомбардировщиков части майора Щеголеватых совершило успешный налёт на аэродром противника. С высоты 700 метров звено подвергло бомбардировке около 50 немецких самолётов, находившихся на аэродроме. Уничтожено и повреждено более 20 самолётов типа «Хейнкель» н «Мессершмитт».
Авиация, действующая на Западном направлении фронта, уничтожила за 24 сентября на земле и в воздушных боях 30 немецких самолётов, разбомбила 65 танков, больше 220 автомашин, склад с горючим, разрушила 3 казармы и 2 ангара, подавила 10 зенитных установок и батарею, сожгла железнодорожный состав.
* * *
На одном из участков Западного направления фронта наши части уничтожили более 300 немецких солдат и офицеров, 17 танков, 16 автомашин, 4 миномёта и 13 пулемётов. Захвачены многочисленные трофеи. В упорном бою на другом участке Западного направления фронта противник потерял 3 танка, 4 танкетки, одну бронемашину и несколько орудий.
* * *
Каждый день поступают сообщения о беззаветной храбрости советских партизан, наносящих беспощадные удары по фашистским оккупантам. 20 сентября группа партизан из отряда тов. С. совершила налёт на захваченную немцами железнодорожную станцию Днепропетровской области. Партизаны взорвали путевые стрелки и железнодорожный мост. Убито несколько десятков немецких солдат и офицеров.
Партизаны карело-финского отряда под командованием тов. П. взорвали мост через реку и подорвали дорогу через заболоченный участок. Когда раздались взрывы, белофинны начали артиллерийский и миномётный обстрел леса в зоне, взорванного участка дороги и моста, но партизаны уже скрылись в безопасном месте. Недавно бойцы отряда подорвали штабную грузовую машину, шедшую под большим конвоем. Истребив конвой, партизаны захватили много оперативных документов. Успешно действует также и партизанский отряд тов. П. За несколько дней партизаны уничтожили четыре белофинских транспорта с солдатами, оружием и боеприпасами. На днях партизаны уничтожили легковую машину с тремя белофинскими офицерами.
Бесстрашные советские патриоты, действующие в одиночку, также наносят ощутительные удары немцам. В одной из временно захваченных деревень Ленинградской области фашисты сожгли дом старого колхозника Б., убили его жену и дочь — жену красноармейца. Тов. Б. добыл себе немецкий автомат, ручные гранаты и стал партизанить, скрываясь в лесах и болотах. За две недели тов. Б. ручными гранатами и из автомата уничтожил 16 немецких солдат, 2 мотоциклистов, разведчика и одного офицера.
* * *
На территорию, занятую Красной Армией, перешла группа жителей г. Черкассы, захваченного немецкими войсками. Вырвавшиеся из фашистского ада советские граждане рассказывают о невероятных зверствах, чинимых фашистами в городе и его окрестностях. Старый рабочий сахарорафинадного завода И.И. Гринько был свидетелем расправы немцев над пятью рабочими завода им. Фрунзе. Офицер из гестапо долго пытал рабочих с целью выведать у них место, где спрятаны заводские машины. «Я видел, как во дворе дома, где агенты гестапо устроили свою канцелярию, горели костры у ног рабочих, подвешенных за руки к деревьям. Фашисты поджаривали рабочих на огне, кололи их раскалёнными прутьями. Не получив ответа, офицер приказал солдатам зарубить несчастных тесаками».
Шофёр санатория для туберкулёзных больных Г.В. Шпунтов и медицинская сестра этого санатория В.И. Ломанова рассказывают о диких сценах, происшедших в санатории. «В санатории к приходу немцев оставалось восемь тяжело больных. Всех их немецкий отряд, прибывший в санаторий, переколол штыками, а трупы бросил в Днепр».
* * *
Строго экономя топливо, металл и электроэнергию, трудящиеся дают Красной Армии огромные дополнительные материальные средства для разгрома врага. Коллектив Ревдинского завода, снизив себестоимость продукции, сберёг государству в августе 331 тысячу рублей, сэкономил за месяц свыше 218.000 киловаттчасов электроэнергии и 173 тонны топлива. Экипаж нефтевоза «Коллективизация» сэкономил за один месяц 40 тонн топлива и 500 килограммов смазки. Машинисты-паровозники одного из депо Пензенской железной дороги т.т. Кашев и Ларин сберегли в августе свыше 11 тонн топлива, т.т. Лаушкин и Васильев — 30 тонн, т.т. Рябов и Плегин — около 9 тонн. Всего машинисты этого депо сэкономили больше 80 тонн каменного угля. Шахтинская электростанция имени Артёма, улучшив очистку поверхностей нагрева котлов, только за один месяц сэкономила 1.463 тонны топлива. Коллектив Студеневского каменного карьера Воронежской области сократил расход взрывчатых веществ на 18 процентов. Директор Ковровского хлебозавода т. Пронин и механик т. Глухов с начала войны стали применять в качестве топлива опилки. За полтора месяца сэкономлено около 200 тысяч рублей.
Вечернее сообщение 27 сентября
В течение 27 сентября наши войска вели бои с противником на всём фронте.
За 25 сентября уничтожено 44 немецких самолёта. Наши потери — 19 самолётов.
* * *
Отряд командира Жукова на одном из участков Северо-Западного направления фронта разгромил батальон 392 немецкого полка. В бою убито около 100 и ранено свыше 200 немецких солдат и офицеров, захвачено 850 ящиков мин, 70 тысяч патронов, 40 ящиков ручных гранат, 2 пулемёта, 1 миномёт и штабные документы 392 немецкого пехотного полка. В числе захваченных документов имеется строевая записка другого батальона этого полка, в которой отмечено, что 23 сентября батальон потерял убитыми и ранеными 13 офицеров, 47 унтер-офицеров и 350 солдат.
* * *
Одна наша авиачасть, действующая на Юго-Западном направлении фронта, за два дня уничтожила 46 танков и более 145 автомашин противника.
* * *
На одном из участков Северо-Западного направления фронта наши лётчики 24 сентября уничтожили 5 танков, 4 батареи, 5 зенитных установок, 6 бронемашин и 155 автомашин противника, рассеяли до 3 батальонов фашистской пехоты. В воздушных боях сбито 8 немецких самолётов.
* * *
В захваченных немцами районах Витебской области партизанские отряды добились серьёзных успехов. Партизаны пользуются широкой поддержкой населения, оставшегося в оккупированных городах и сёлах. Жители немедленно сообщают партизанским разведчикам о всех передвижениях германских войск, транспортов и автоколонн. Недавно командиру партизанского отряда тов. Г. крестьяне сообщили, что немцы восстановили автотракторную мастерскую в совхозе и свозят туда повреждённые танки и автомашины для ремонта. Партизаны ночью напали на совхоз, перебили более 20 фашистских солдат и техников, взорвали помещение мастерской и сожгли 24 автомашины и 7 танков.
Старик крестьянин И. сообщил командиру партизанского отряда, что в их деревню приехали фашистские штурмовики. Вечером немцы согнали на площадь всех женщин и отобрали 20 молодых девушек. Офицер заявил, что они будут отданы в публичные дома для солдат. На утро фашисты посадили девушек в грузовые машины и увезли из деревни. В десяти километрах от деревни автомашины остановились перед большим завалом из брёвен н камней, преграждавшим лесную дорогу. Когда немцы занялись разборкой завала, партизаны выскочили из засады и перебили офицеров и солдат. Все девушки были освобождены.
По сведениям, полученным от партизанских отрядов и групп только из двух районов Витебской области, за сентябрь месяц партизаны уничтожили более 200 немецких солдат и офицеров, несколько танков, бронемашин и более 40 автомобилей. Захвачено и взорвано 7 обозов с боеприпасами. Взорвано или подожжено 13 цистерн с горючим и 11 мостов.
* * *
В числе документов, захваченных нашими частями на Западном направлении фронта, обнаружен дневник немецкого военного священника Эриха Никеля. Автор не лишён наблюдательности. Приводим некоторые выдержки из дневника.
«27 февраля. Прибыл в Намюр. Вечером беседа с Лейтенантом Райсе о проблеме актуализации проповедей.
28 февраля. Как бесполезно проходит время. С каждым шагом — ближе к смерти. Обед почти несъедобный: бобовый суп, жёсткие бобы и вода.
2 марта. Мы все голодаем. Чтобы приучить нас к голоду, разок на обед ничего не дали. Ужин заменили бравой выправкой.
7 апреля. Служба, служба, служба и слишком мало еды.
25 июня. Выступление маршевой команды в Польшу.
5 июля. Опять поход всю ночь. Настроение, так же как и питание, очень плохое.
14 июля. Русские истребили целую роту (199 человек).
16 июля. Обеда не было.
17 июля. Русские предприняли стремительную и сильную атаку. Мы понесли большие потери. У русских хорошее оружие. Нам не хватает превосходства в воздухе.
3 августа. В час ночи мы отступили. Потери. С 12 часов сильный артиллерийский огонь. Кажется, что плотина, у которой мы окопались, взлетит на воздух. Просто чудо, что я ещё жив.
17 августа. Солдаты потеряли бравый вид. Лица измятые, изнурённые. Дисциплина ослабла. Стрелки нехотя идут в атаку.
27 августа. Страшный, незабываемый день... Для воодушевления солдат, не желающих итти в атаку, пустили в ход пулемёты. Я и раньше слыхал нечто подобное, но не хотел верить этому. Значит, это правда».
* * *
Трудящиеся Калининской области стахановским трудом укрепляют обороноспособность родины. Одно из крупнейших предприятий области, фабрика имени Ворошилова, систематически перевыполняет план. Ткачихи-стахановки т.т. Кузнецова, Седова, Гордеева, Базанова и Воронова ежедневно дают от 120 до 150 процентов нормы. Намного увеличила выпуск ткани по сравнению с довоенным временем ситценабивная фабрика «Пролетарка». Многие калининские стахановцы в дни Отечественной войны увеличили производительность труда в несколько раз. Кузнец вагоноремонтного пункта тов. Макеев, изготовляя срочный оборонный заказ, выполнял по 8 норм в смену. Стахановец калининского Энского завода тов. Емельянов систематически вырабатывает по 6 норм.
Завершая уборку урожая, калининские колхозы боевыми темпами ведут обмолот хлебов и сдают зерно государству. Хорошо проведён сев озимых. В Сандовском районе сверх задания засеяно 600 гектаров, в Овинищенском — 400, в Кимрском — 350.
Трудящиеся области овладевают военным делом. В отрядах народного ополчения и истребительных батальонах состоят десятки тысяч трудящихся области. Ополченцы Энского калининского завода, швейной фабрики им. Володарского, драматического театра и педагогического института хорошо владеют винтовкой, пулемётом, гранатой, изучили приёмы штыкового боя. Все работницы швейной фабрики имени Володарского сдали нормы ПВХО первой ступени. Свыше 200 из них состоят донорами, около 250 обучаются санитарному делу. [21; 265-268]
