24. Листовки. Из воспоминаний Георгия Арутюнянца
Осторожно, от дома к дому, пробирались по ночному Краснодону Володя Загоруйко и Тося Мащенко, незаметно оставляя листовки у дверей или приклеивая их к заборам. Когда они, наконец, наклеили последнюю листовку на дверь двухэтажного дома, Тося облегченно вздохнула.
- Ну, кажется, все! Завтра прочтут. Немного помолчав, она спросила:
- Слушай, Володя, неужели под Сталинградом так фрицев прижали?
- Ты что, не веришь тому, о чем писали в листовках?
И они оба рассмеялись.
- У меня осталась еще одна листовка, - сказал Володя, - и нужно ее приклеить на мельнице. Завтра мы с матерью понесем туда ячмень; попробую разузнать, что говорят о листовке люди. Это задание штаба.
Когда юные подпольщики подходили ко двору мельника, все вокруг было тихо и спокойно, но было в этом безмолвии что-то зловещее. Казалось, все вокруг вымерло. Тося крепко держала Володю под руку. Лишь издали временами доносился то протяжный вой, то хриплый лай неугомонных собак.
- Ну, вот мы и пришли, - пытаясь казаться спокойным, сказал Володя... Они, крадучись, приблизились к калитке, Володя слегка нажал на нее. Скрипнув ржавыми петлями, калитка отворилась. Мгновение, другое... все кругом тихо. На цыпочках, держась за руки, они пробрались к сараю. Володя вытащил листовку и просунул ее в щель внизу, под дверью.
Утром Володя пошел на мельницу. Работа здесь уже шла полным ходом. В углу на лавке сидела в ожидании своей очереди его мать, рядом с ней стояло ведро с ячменем. Скрипнула дверь. Вошел Максим Петрович, хозяин мельницы, степенный пожилой человек с густыми впроседь усами, быстрыми веселыми глазами. Говорил он, мешая русские слова с украинскими:
- Здорови булы.
Присев на лавку, он произнес, неизвестно к кому обращаясь:
- Бис его знает, що воно кругом робыться? Мельник хлопнул ладонью по колену, приподнялся и, направляясь к двери, сказал:
- Пойдем покурим, Володя, покуда тут бабы мелют.
Они вышли. Солнце поднялось уже высоко. Мельник медленно, но твердо ступая, направился к дому, где стояла небольшая скамейка. Смахнув рукой шелуху подсолнечных семечек, он сел и жестом пригласил Володю сесть рядом. Чувствовалось, что хозяин хочет высказаться, но не решается. Молчал и Володя, хотя ему и не терпелось узнать о судьбе вчерашней листовки.
- Ну, хлопец, что слышно нового? - спросил Максим Петрович, раскуривая трубку.
- Ничего особенного, - пожал плечами Володя и как бы невзначай добавил: - Слыхать, будто генерал Краснов приедет к нам.
- Черта ему тут делать? - озлобленно прервал Володю мельник. - Мало он крови пролил, что ли, на Донщине в ту войну? - Затянувшись так, что трубка даже захрипела, он добавил: - Теперь дураков не осталось, щоб идти за этим немецким прихвостнем.
Немного успокоившись, он спросил напрямик:
- Так ты ничего не слыхал?
«Клюнуло», - обрадовался Володя, не подавая виду, спросил равнодушно:
- Нет, не слыхал. А что?
- Да как же? Сегодня ночью партизаны в городе булы.
- Какие партизаны?
- Из-за Донца, мабуть. Луна уже дюже высоко була, вдруг слышу - собаки захлебываются, чую, кто-то идет, много их было, хлопчик! Утром в сарае смотрю - листовка! Здорово там все написано, що воно робыться на фронти! И дочка радовалась дюже, взяла листовку сестре моей показать.
И таким душевным теплом повеяло на юношу от этих слов, произнесенных Максимом Петровичем с украинским акцентом, с легким придыханьем! И все же, помня о конспирации, молодогвардеец не стал больше расспрашивать мельника, а решил подождать возвращения его дочери. Разговор зашел о фронте. Володя больше молчал, слушая своего собеседника. А старый шахтер, теперь поневоле ставший мельником, раскрыл свои сокровенные думы этому не по летам серьезному пареньку.
- Вот я и говорю, мы всеми корнями вросли в нашу власть, как вон тополь тот в почву нашу донецкую врос, - кивнул старик на могучее дерево, росшее на пригорке близ его хаты. - Сын у меня, Петр, в армии нашей, дочку старшую немчура в Германию увезла, сгинула, видно, бедная... Подумать тильки - сердце щемит, а кулаки вот как крепко-крепко свэрблять. Меньшая дочка училась, а теперь, гляди, якбы и ее не угнали. А все мовчишь и мовчишь, да и кому скажешь? Вот партизанская листовка только и порадовала.
...Мать уже засыпала зерно и сняла стеганку, готовая начать работу. Мололи молча, каждый думал о своем. Когда закончили, Володя осторожно спросил:
- Мама, ты сама донесешь муку? Я хотел еще поговорить с Максимом Петровичем.
- Донесу, донесу. - Она посмотрела сыну в глаза и добавила тихо: - Береги себя, сынок. На мельнице, говорят, партизаны ночью были, а?
Володя успокоил мать, проводил ее до калитки и вернулся к мельнику.
- Дочка вернулась, - сказал мельник. - Настя, дэ той листок, що ты брала с собой на базар?
Дочь взглянула на отца, на незнакомого юношу и недоуменно пожала плечами.
- Це хлопчик свой, ему можно показать, - сказал ей отец.
Девушка достала измятую, в несколько раз сложенную бумагу и протянула ее отцу. Мельник развернул листок, передал его Володе. Да, это была их листовка! Володя внимательно прочел лишь вчера написанный текст: «Дорогие товарищи краснодонцы! Сегодня, 21 ноября 1942 года, войска Красной Армии, расположенные на подступах к Сталинграду, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Железные дороги, снабжающие войска противника, прерваны. В ходе наступления наши войска полностью разгромили шесть пехотных и одну танковую дивизию противника. Захвачено 13 тысяч пленных и 360 орудий, много других трофеев. Убито более 14 тысяч фашистов.
Наступление Красной Армии продолжается! Враг будет разбит!
«Молодая гвардия».
- А может, порвете, а то кто-нибудь увидит и донесет? - спросил Володя.
- Ты до конца дочитал?
- Здесь написано: «Прочитай и передай товарищу». Опасно все же, а?
- А тот, кто писал да привозыв ее до нас в Краснодон, наверное, понимав, що цэ опасно? - в упор глядя на него, громко спросил мельник.
Тогда Володя ответил таким же уверенным, твердым тоном:
- Вы бы дали листовку мне, я кое-кому почитал бы ее.
- Вот это другое дело! Но не могу, хлопец! У меня договор с сусидом: хто достанет новую листовку, должен показать. Ты уж не взыщи, нияк не могу.
- Ну, что ж поделаешь. - И Володя, свернув вчетверо уже измятый листок, протянул его старому мельнику.
