22. Боевая молодость. Из воспоминаний Георгия Арутюнянца
Это было еще до войны. На заседании комитета комсомола школы шли бурные споры. Наш старший вожатый Ваня Земнухов резко выступил против приема в комсомол двух ребят, за которыми установилась слава озорных, недисциплинированных школьников. Выяснилось, что к приему в комсомол они тоже отнеслись недостаточно серьезно, не знали Устава ВЛКСМ.
Земнухов считал: в комсомол надо вступать, отчетливо сознавая, какие высокие обязательства налагает это на тебя. И если с первых же шагов допустить какие-то поблажки, отступления, парни в дальнейшем будут нарушать эти обязательства.
Помню, я, как член комсомольского комитета, сражался за этих ребят с Ваней Земнуховым. Я был в девятом классе, казался себе взрослым, и мне хотелось быть снисходительным к семиклассникам: вырастут - поймут. Кроме того, я считал, что молодежь легче воспитывать в рядах комсомола. Спорили мы яростно, до хрипоты. И любопытная вещь: все члены комитета, готовые сначала поддержать мою точку зрения, постепенно соглашались с Ваней Земнуховым. Он умел убеждать.
Сразу же после заседания Ваня подошел к обоим семиклассникам, которые, насупившись, красные, растерянные, сидели в углу, и предложил им свою помощь. Да, он будет с ними заниматься. Надо знать Устав. И вообще, пусть они зайдут к нему домой.
В шахматы играют? Нет? О, это увлекательная игра, он их научит! А книги любят читать? У него есть интересная книга. Земнухов говорил дружелюбно, как близкий товарищ; ребята подняли головы и смотрели на него глазами, полными доверия и надежды.
Я с интересом прислушался к разговору. Вот он какой, Ваня. Решил поближе узнать ребят, привлечь их к себе, повлиять на них! Я понял это, и мне стало вдруг жаль, что я так шумно, несдержанно спорил, настаивал на своем, наговорил всяких колких слов, и вот теперь наши отношения, наверное, навсегда испортились. Мне было грустно и тревожно: Ваню любила вся школа. Машинально я складывал в портфель какие-то бумажки; портфель разбух, замок не закрывался. И вдруг Ваня повернулся ко мне.
- Ты куда, Жора? - спросил он. - Пойдем в кино.
Я не мог сдержать удивленной улыбки. А он ясно и просто посмотрел на меня, словно никакой ссоры не было. И действительно: ведь деловой спор - не ссора. А как часто мы, мальчишки, не понимали этого, обижались, сердились друг на друга, чуть не дрались.
Ваня Земнухов выделялся среди своих сверстников. Он был весь какой-то собранный, сосредоточенный. В школе его прозвали «профессором». И за то, что он иного читал, много знал, и за его внешний вид: очки, в руках книжка. Он казался замкнутым, но в нем всегда кипел интерес к чему-то, он был полон внутренней энергии, заражал ею всех, с кем беседовал, работал. Поговорить, поспорить о жизни, о человеческих характерах и поступках, о книге - было его любимым занятием. Бывало, в клубе танцы, все ребята здесь. Он, яростный враг пустых развлечений, все-таки приходил - любил быть вместе со всеми - и сейчас же затевал с кем-либо в уголке задушевную беседу.
В школе выпускалась литературная газета «Парус». В числе одиннадцати членов редколлегии был и Земнухов. Случайно сохранилась маленькая записочка, написанная им во время одного из заседаний редколлегии. Он хотел организовать выпуск рукописного журнала - приложения к газете. Вот эта записка:
«Название журнала «Парус»... На 1-й странице фотокарточка литкружка. Разделить журнал на две части: художественную и критическую...»
И тут же, внизу, - наскоро написанные, очевидно, на заседании кружка, стихи:
Но вижу я, что вы скучаете,
Друзья, прошу вас, не зевайте,
Но если скучно, я готов
Убраться прочь; но знайте, знайте:
Мораль читал вам Земнухов.
Как-то в первые дни фашистской оккупации Краснодона мы условились встретиться в парке. Земнухов привел с собой ребят - Василия Левашова, Бориса Главана, Анатолия Лопухова.
- Знакомьтесь, - сказал он.
Мы рассмеялись.
- Что ты? Ведь мы в одной школе учились.
- Знаю, - спокойно ответил Земнухов, - но сейчас мы знакомимся заново не со школьными приятелями, а с людьми, для которых нет ничего выше идеи.
Поговорили откровенно. Поделились соображениями, как создать группу. Ведь никакого опыта подпольной работы у нас не было. А борьба предстояла с врагом опасным, коварным, способным на подкупы и обещания, на пытки и убийства.
- Подбор людей - вот главный вопрос организации, - сказал Земнухов. - Подбор людей и конспирация.
- Надо собраться группой, человек 10-12, и перейти линию фронта, к своим, - предложил кто-то.
- Значит, главное - самим спастись от оккупации? Только и всего? - строго спросил Земнухов.
Все стало ясно. Надо бороться. Другого пути не было. Ваня, как никто из нас, умел организовать молодежь, всегда находил возможность собраться, не привлекая внимания фашистов и полицаев. Подпольная работа требовала большого напряжения душевных и физических сил. Нужны были изобретательность, осторожность и вместе с тем оперативность.
В те дни Ваня Земнухов внутренне как-то очень заметно повзрослел. Ему всегда было свойственно высокое чувство ответственности. Вероятно, оно становилось еще сильнее после встреч с Налиной Георгиевной Соколовой - связной подпольной партийной организации. О значении этих встреч я догадался позже. Тогда же особенно не задумывался, почему Соколова сама разыскала Ваню, время от времени о чем-то разговаривала с ним.
Способности Вани проявлялись во всех сторонах деятельности «Молодой гвардии». Он проверял людей, вступающих в организацию. В его ведении были шифры, коды, он сочинял большинство листовок. Сейчас уже трудно вспомнить их содержание; тут были и сводки военных действий, и разоблачение фашистской лжи, и призывы к действиям, и разъяснения событии. Земнухов говорил: «Чем конкретнее обстоятельства, о которых идет речь в листовке, тем лучше. Главное - надо сообщить людям правду».
Однажды Ваня предложил распространить листовки в церкви. Там, говорит, старичок один текст молитв продает, попробуем незаметно подсунуть ему. Действительно, при входе сидит дряхлый, полуседой дед, продает свечки и листки с напечатанными молитвами. Ребята заранее раздобыли в церкви один листок и на бумаге такого формата, с такой же рамочкой отпечатали наши прокламации. Вошли в полутемную церковь кучкой. Подошли к деду, шепчут ему: «Дедушка, дедушка!» Он увидел молодых парней, испугался, решил, свечи пришли воровать. Вскочил, загораживает свечи и на стопу молитв не обращает внимания. Ребята тем временем и подложили туда кипу листовок. Повернулись и ушли. Позже слышали: в тот вечер большой спрос был на «молитвы», народ все раскупил, старика осаждали, спрашивали, будут ли еще «молитвы», и когда...
Земнуховым, как и многим другим семьям, очень тяжело жилось во время оккупации. Дома не было ни продуктов, ни денег. От постоянного недоедания и холода заболел отец Вани. Поднять его можно было только хорошим питанием. Но где достать молока, масла? Об этом в то время нельзя было и мечтать.
Ваня нежно любил родителей. Бывало, мать его, неграмотная, добрая женщина, с тоской спросит: «Ваня, что ж будет дальше? Как будем жить?» Ваня обнимет ее за плечи, прижмет к себе голову и успокаивает: «Ничего, мамочка, все будет хорошо, все идет к лучшему».
Мать хоть и не видела пока улучшения, сердцем верила сыну: он должен знать, он умный, учился, у него хорошие друзья. Если уверяет, что будет лучше, значит, нужно ждать.
Однажды врач, выслушав отца, попросил листок бумаги, чтобы написать рецепт. Мать, обычно никогда не трогавшая книг и тетрадей Вани, подошла к его столу и открыла ящик. Там лежали деньги. Их было много, как ей показалось. Она захлопнула ящик, удивленная и расстроенная: отец так болен, не за что купить хлеба, не то что молока. Ее Ваня, такой ласковый и добрый, чуткий и внимательный, как мог он скрыть от нее эти деньги? Почему он это сделал? Она не могла его понять. Ее материнская любовь была оскорблена.
Вечером пришел Ваня. Снял шапку, протер очки и, потирая руки от холода, быстро прошел в комнату матери. Та молча, укоризненно смотрела на сына и думала, как сказать ему о своей обиде. Наконец, не выдержала и заговорила о деньгах. Ваня сразу потемнел, ссутулился, будто на него взвалили тяжелую ношу. Потом подошел к матери и, нежно обняв ее худые плечи, твердо сказал: «Это чужие деньги, мама, я не имею на них никакого права. Это деньги моих друзей. Я отвечаю за каждую копейку».
Он сказал это с такой искренностью, так правдиво, что мать поняла: не надо ничего спрашивать. На душе у нее стало легче, сын ее был честным перед людьми, верным товарищем, а это самое важное. Она не стала допытываться, чьи это деньги и долго ли будут находиться у него. Она знала: раз Ваня сделал это, значит, так нужно, значит, он не может иначе.
Ей было неведомо, что деньги, принадлежавшие подпольной организации, по поручению штаба «Молодой гвардии» хранились у Вани Земнухова. Эти средства шли на разные нужды: молодогвардейцы помогали оставшимся на оккупированной территории семьям коммунистов, печатали листовки. На эти средства Люба Шевцова подкупила однажды немецкую охрану, чтобы освободить двух советских военнопленных.
Ваня, конечно, ни словом не обмолвился товарищам о том, что дома у него тяжелое положение. Но друзья не оставили его в беде. Узнав о болезни Ваниного отца, штаб «Молодой гвардии» решил выдать определенную сумму для помощи семье Земнухова.
Дома Ване пришлось сказать, что он одолжил деньги у товарищей. Мать так и не узнала, что это из тех денег, которые она видела у Вани в столе.
Только сейчас, вспоминая свою юность, я вижу, какое значение для нас имел в то трудное время Ваня Земнухов. Всего на два года старше меня, он был другом моей юности, советчиком, руководителем. До сих пор, когда мне нужно решить какой-либо сложный вопрос, я спрашиваю себя, а что бы посоветовал Ваня Земнухов? Его образ, полный горячей убежденности, искренности и человечности, - самое прекрасное воспоминание моей комсомольской юности.
