17. Вспомним всех поименно. Диалог писателя Вадима Кожевникова и члена штаба подпольной организации "Молодая гвардия" Василия Левашова
Уроки жизни
Диалог писателя Вадима Кожевникова
и члена штаба подпольной организации
«Молодая гвардия» Василия Левашова
В. Кожевников. Василий Иванович, все знают историю создания легендарной уже «Молодой гвардии», знают, что вы были в числе ее организаторов в сентябре сорок второго года. Почти всем вам было по семнадцать-восемнадцать лет, вы даже о технике конспирации толком не слыхали, а о принципах подпольной борьбы — тем более. И все-таки подполье. И все-таки борьба. И все-таки риск. Так?
В. Левашов. А как иначе? И борьба, и подполье, и риск. Вы сами прошли всю войну, видели таких же мальчишек, как мы, которым тогда никто не делал скидку на возраст.
В. Кожевников. Война не спрашивала даты рождения...
В. Левашов. А Краснодон — это была война. В сорок втором году я вернулся сюда, где учился и вырос, где чуть-чуть не успел закончить школу. Город был уже оккупирован, и то, что враг был рядом с нами, да что там рядом — здесь же, в нашем городе, в наших домах! — все это торопило нас, заставляло действовать немедленно, не сидеть сложа руки, не ждать. Мы искали верное решение, единственно верное: или перейти линию фронта, или уйти к партизанам, или же самим создать подпольную организацию, которая бы действовала прямо под носом у фашистов. Как вы знаете, победил третий вариант... Ваня Земнухов, Уля Громова, Олег Кошевой и другие пытались уйти из Краснодона еще до оккупации, но не успели и, конечно же, не могли оставаться бездеятельными. Я был очень рад, что, вернувшись, встретил их — моих давних школьных товарищей. Нас столько связывало, что доверяли мы друг другу безоговорочно...
В. Кожевников. Война и здесь диктовала свои условия: сначала создавался штаб, а уж он сплачивал вокруг себя организацию. И «Молодая гвардия» в этом смысле ие исключение. Ее история хорошо известна всем советским людям благодоря прекрасному роману Александра Фадеева. Заметьте: роману, художественному произведению, допускающему и домысел, и переосмысление даже в тех случаях, когда речь идет о событиях и фактах подлинных, имевших место в действительности.
В. Левашов. И все же роман Александра Фадеева именно точен (хотя это роман, а не документальная повесть), точен не только в описании событий или героев, нет, точен в деталях. Помню, как поражался я этому, когда впервые читал книгу. Что это? Прозорливость таланта? Дар видения сквозь время, сквозь сухую скороговорку документов, сквозь сбивчивые рассказы свидетелей? Вероятно, так. Но, простите, я отвлекся... Организация наша насчитывала более девяноста человек, и, наверное, цифра эта могла быть и больше: желающих хватало. Но всегда — от первого до последнего дня существования «Молодой гвардии» — перед нами стоял вопрос: кому можно доверять? И как доверять: полностью или не совсем? Как же было просто и легко до войны! Безапелляционность мальчишеского мнения мгновенпо позволяла разделить одноклассников на «плохих» и «хороших», и в общем-то это деление почти никогда ие подводило — ни в учебе, ни в играх, ни даже в товариществе. Но вот пришла война, и мы с ужасом видим, что вчерашние «хорошие» мальчики служат сегодня в управе или даже в полиции, славят мощь фашистской армии или просто отсиживаются дома, памятуя вечный постулат обывателя: моя хата с краю, нас не трогай, и мы не тронем. С новоиспеченными полицаями все было, конечно, ясно. А как быть с теми, кто не надел на руку повязку, кричащую о лояльном отношении к оккупантам? Кто бы вам указал: этому можно доверять, а этому — не стоит? А если мы все же решились довериться человеку, а он отказался пойти навстречу, испугался? Всяко было. Но ведь он уже что-то знает о нас, хотя бы о том, что мы есть, что мы не смирились. Значит, появляется опасность провала. Нет, доверяться человеку можно было лишь в том случае, если верить ему на все сто. А кому верить на все сто? Это был один из самых трудных вопросов для нас.
В. Кожевников. Не только для вас. Этот же вопрос задавали друг другу подпольщики везде, где шла подпольная борьба. В ее условиях довериться постороннему — риск. Но ведь и сама борьба — тоже риск. Каждодневный, ежечасный, смертельный. Разве вы не рисковали с самого начала, создавая подпольную организацию, вы, мальчишки и девчонки, у которых не было никакого опыта подпольной борьбы? Рисковали, еще как рисковали! Но как иначе вы могли поступить? Сидеть сложа руки, размышляя трезво и разумно: а стоит ли рисковать? А не провалимся ли мы?
В. Левашов. Нет, конечно, не могли. А кто бы мог?
В. Кожевников. Вопрос, как говорится, и ответа не требует.
В. Левашов. Мы твердо знали: если мы начнем активную борьбу с оккупантами, то вполне возможен и провал. Да, мы знали, что такое гестапо, представляли весь ужас пыток, но это не могло нас остановить. И не потому, что мы все поголовно были героями. Какие герои? Обыкновенные ребята...
В. Кожевников. В том-то все и дело, что обыкновенные. Именно вы! Советские! Те, для кого слова «патриотизм», «любовь к Родине» с детства были чем-то естественным, если хотите, обычным. В этом истоки наших необычайных дел.
В. Левашов. А кроме того, мы с самого начала были не одни. Мы, естественно, долго размышляли, как нам формировать организацию, взвешивали варианты... Но одно решение было принято сразу: необходимо связаться с коммунистами. Мы даже знали с кем. Еще до войны у нас в школе выступал Филипп Петрович Лютиков, рассказывал о своем участии в партизанском движении на Украине во время гражданской войны. А тут его в городе видели. Выходит, не зря он остался. Не смущало нас и то, что он работает на немцев, догадывались: работа эта является прикрытием для нелегальной, подпольной деятельности. Помню, поручили мы Ване Земнухову связаться с Лютиковым и ие ошиблись: шаг оказался верным. Впоследствии мы были связаны с молодым коммунистом Евгением Мошковым — человеком, подчиненным Филиппу Петровичу. Так что мы всегда могли советоваться со старшими товарищами, с коммунистами, обсуждать с ними каждый шаг, каждую акцию. Иными словами, не чувствовали мы себя в вакууме, в одиночестве... И советы Мошкова по структуре организации, по методике работы (а мы понимали, что за ним стоит опыт многих коммунистов-подпольщиков) очень помогли нам с самого начала. Мы стали организацией.
А где-то рядом с нами боролись неизвестные нам люди, иной раз — в одиночку. Представьте: взрыв в городе. Ни мы, ни коммунисты-подпольщики к нему отношения не имеем. Значит, кто-то еще сражается с врагом — ежечасно, ежедневно, повсюду. И, поверьте, все это еще больше укрепляло нас в своей решимости стоять до конца. И не ждать конца, а сражаться. Вот так же ежедневио, ежечасно, повсюду — за Родину.
В. Кожевников. Вы, как и весь народ, боролись именно за Советскую Родину, за существование первого в мире государства социализма, которое воспитало нас всех коммунистами. Вы сражались за строй, который был завоеван вашими отцами. Как же дети их, тех, кто в семнадцатом году штурмовал Зимний дворец, сражался на баррикадах Пресни, могли отдать его иа разрушение врагу!
Мы высоко ценим движение Сопротивления во Франции, борьбу подпольщиков Италии. Но мы помним и то, что много колеблющихся, нестойких, соглашающихся было в годы второй мировой войны в европейском Сопротивлении. А до конца последовательными, до конца стойкими в нем были только коммунисты, вооруженные важнейшим оружием — марксистской теорией, коммунистическим духом.
В. Левашов. В «Молодой гвардии» боролись с фашистами мальчишки и девчонки, которые вчера и не думали даже, что им придется взять в руки гранату, револьвер или автомат и — стрелять, стрелять, стрелять...
Вы знаете, я не верю тем, кто якобы никогда не испытывал обыкновенного человеческого страха. Страха перед пыткой. Страха перед провалом. Страха перед смертью, наконец. Был страх, как же иначе. Днем еще ничего: дела, работа, суета. А вечером, ночью приходил страх, особенно перед выполнением задания. Мы очень тщательно продумывали каждую операцию — до мелочей, до секунд, старались предусмотреть любые неожиданности, ведь каждый на счету, каждый — твой товарищ. И все же побаивались и за себя и за других. Но показать страх — боже упаси! Вероятно, со стороны могло бы показаться, что нет людей бесстрашнее нас, когда мы шли на задание: и подшучивали друг над другом, и что-то веселое из школьной жизни вспоминали...
В. Кожевников. Вот это я и назову бесстрашием. Игра в войну для вас кончилась в июне сорок первого, и началась война настоящая, которая точно обозначила, кто бесстрашен, а кто трус. Но вы правы, и я в сверхгероев, так называемых суперменов, тоже не верю. И Матросов, и Гастелло и защитники Брестской крепости, и молодогвардейцы — люди отнюдь не железные. Но подвиг не терпит длинных рассуждений. Когда командир поднимал роту в атаку, он не читал солдатам лекций о долге, о смелости. Он просто кричал охрипшим голосом: «Вперед! За Родину!» — и люди не ждали других слов, потому что все другие слова были лишними. Подвиг — это действие.
В. Левашов. Когда мы уходили на операцию, группой или в одиночку, мы предполагали, что можем не вернуться домой. Предполагали, но верили — и как верили! — что вернемся. Матросов же точно знал, что погибнет, но смертью своей спасет товарищей, поможет им овладеть рубежом.
В. Кожевников. Конечно, что такое малый рубеж по сравнению с жизнью человека? И зачем бросаться под танк, если можно пропустить его? Один танк ие решит исхода сражения, а жизнь важнее. Живой солдат нужней для воюющей армии, чем мертвый, но остановивший один танк. Что ж, подобные подсчеты вроде бы рационалистичны. Но дело в том, что эта рациональная арифметика не для войны за правое дело, священной войны, войны за Родину. Ведь так рассуждая, можно было преспокойно договориться до того, что незачем, мол, мне идти на фронт, в партизаны или в подполье. Именно мое присутствие там ничего не решит. В старой песне на подобные аргументы герой, уходящий на гражданскую войну, отвечал родне: «Если б были все, как вы, ротозеи, что б осталось от Москвы, от Расеи?» Если эти аргументы принять, то, пожалуй, и вы, молодогвардейцы, были не нужны: что могли мальчишки решить в общей битве? Так, пустяки, проходной эпизод войны, и без него можно обойтись, зато все живы, все расчудесно.
Но великое счастье нашей социалистической Родины в том, что сыны ее рассуждали иначе. Пусть один эшелон, пусть один дзот, пусть один танк, пусть даже всего один фашист — уничтожь. Это приблизит нас к победе.
В. Левашов. Мы в Краснодоне вовсе не думали, что кто-то из нас будет брать Берлин. Но мы верили в грядущую победу и каждым своим шагом — от листовки до взрыва мины — приближали ее. Так это, так... Потому что победа сложилась из битв под Сталинградом и на Курской дуге и из ежедневных малых битв в Брянских лесах и в оккупированных деревнях — везде, как бы малы эти битвы ни казались сегодня. Да и, пожалуй, нет малых битв, нет малых подвигов. И Матросов, и Гастелло, и герои-панфиловцы шли на смерть, твердо зная: в сложившейся ситуации необходимо нанести наибольший урон врагу. О себе они не думали, не прикидывали с холодной логичностью: а стоит ли? Они боролись за победу, как бы далека она ни была. Так и учили, так и воспитывали — в школе, в семье, в пионерских лагерях. Их, новых людей нового типа, воспитала наша страна, во имя которой они жили и умерли.
Мы должны помнить их, своих героев. Всех. Поименно. Почему, к примеру, мы знаем подвиг Гастелло, бросившего свой бомбардировщик на колонну танков, но редко вспоминаем о том, что в его экипаже было еще трое воипов — Калинин, Бурдешок и Скоробогатый? Мне кажется, что в этом есть некая инерция изначальной ошибки журналиста, торопившегося воспеть на страницах армейской газеты подвиг летчика и второпях не узнавшего фамилий его товарищей, или усталого командира, пославшего в штаб соединения неточный рапорт. Впрочем, причины сейчас не найти, да и не обязательно искать. Важно помнить всех героев. Всех и каждого.
В. Кожевников. Вы, безусловно, правы. И сегодня не только историки восстанавливают имена героев. Очень много делается комсомольцами и пионерами для того, чтобы эти имена по праву заняли свое место в ряду славных имен героев минувшей войны. Вспомните Всесоюзный поход молодежи по местам боевой славы отцов, экспедицию под девизом «Моя Родина — СССР», музеи Великой Отечественной войны, созданные почти в каждой школе, поиски и находки юных следопытов — все это говорит о бережном отношении сыновей к подвигу отцов.
В. Левашов. Не так уж давно мне самому пришлось убедиться в действенности пионерского поиска. Дело в том, что в годы войны под Ленинградом погиб мой брат, командовавший артиллерийской батареей. Честно говоря, я и не думал, что следы его могилы можно отыскать. Но три года назад поисками занялись ребята из четвертого класса одной из школ Ленинградской области. У моей тети хранилось старое письмо, в котором командир брата сообщал о его гибели, называя место, где оп погиб. Копию письма она выслала школьникам, и спустя несколько месяцев они нашли могилу брата...
В. Кожевников. И, заметьте, никто ведь их не заставлял искать ее...
В. Левашов. Нет, конечно...
В. Кожевников. Память о подвиге отцов — общая память. Она не принадлежит кому-то одному. Все, весь народ бережет ее. Кое-кто в Европе предлагает забыть минувшую войну, перестать праздновать годовщину Победы над фашистской Германией. Но старая истина гласит: забыть свое прошлое — значит предать будущее. Мы не хотим забывать ничего и ие забудем никогда. И не случаен интерес к воинским подвигам у наших мальчишек и девчонок — и у тех, кто восстанавливает имена геров, и у тех, кто приходит поклониться братским могилам, местам, где шли тяжелейшие бои.
Вы заметили, как часто к теме подвига, к теме нравственной чистоты и цельности людей, прошедших войну, обращаются сегодня молодые писатели, кинематографисты — люди рождения военных лет. Они пишут стихи, повести, ставят фильмы о нашем поколении. И это хорошие стихи, и правдивые повести, и талантливые фильмы. Казалось бы, наша это тема — тех, кто знает войну в лицо. Молодым-то что к ней обращаться? Но ведь они не могут не обратиться. И их стихи, их фильмы, их повести — ответ тем, кто пытается похоронить память о войне, кто очень хотел бы, чтобы дети и внуки запамятовали подвиги своих отцов и дедов.
В. Левашов. По-моему, нельзя не учитывать еще одного: тема войны, тема героизма имеет огромное воспитательное значение. Наши дети на подвиге отцов, описанном в книгах, учатся беззаветной любви к Родине, учатся мужеству. И вам ли не знать, с какой страстью читают они книги о героях Великой Отечественной, как по многу раз бегают в кино на фильмы «про войну». Герои нашего поколения — их герои.
В. Кожевников. Вы знаете, некоторые молодые люди ошибочно полагают, что время обошло их подвигами, героикой. Вот-де отцам было легко проявить мужество на войне. А нам-то где? Конечно, наивность таких заявлений очевидна. Как бы ни была заштампована фраза: «В жизни всегда есть место подвигу» — она точна и жизнеспособна.
В. Левашов. Именно точна и жизнеспособна. И мне хотелось бы тут привести пример, так сказать, мирного героизма. Вот я недавно побывал в Кургане и познакомился с прекрасным, интереснейшим человеком — Гавриилом Абрамовичем Илизаровым. Вы помните: это он вернул в большой спорт Валерия Брумеля. Сегодня его метод лечения общепризнан, общеизвестен, многократно описан в прессе, у него уже есть ученики. Курганская больница превратилась в настоящий институт. А сколько тягот он перенес, пока сумел убедить коллег и общественность в правильности своего метода! Мог бы сдаться, работать потихоньку, даже пробовать иногда этот метод. А ведь не сдался. Боролся до конца. И победил. Вот вам мужество. Вот вам героизм. Героизм мирного времени.
В. Кожевников. Хорошие слова: мирный героизм. Я бы вложил в это понятие такие качества — честность, принципиальность, мужество, убежденность в своей правоте и в необходимости отстаивать ее всегда, в любых условиях. В конце концов именно в мирное время мы воспитываем в людях принципиальность, честность и прочие прекрасные качества. И если наше воспитание дает положительные результаты, то мы можем быть уверенными, что и на фронте молодые не подведут.
В. Левашов. Я бы вообще не исключал из нашего повседневного лексикона слово «фронт». Ведь и БАМ, и стройки Севера, Сибири — это тоже фронт, трудовой фронт, где его бойцам, нашей молодежи, приходится ежедневно сражаться с «врагом»: с тяжелыми климатическими условиями, с морозами, а иной раз с равнодушием, рутиной, авральщиной, с бракоделами, со штурмовщиной и так далее, и так далее. Они фронтовики, и должны помнить об этом и с гордостью нести это высокое звание.
Я приведу в пример трудную судьбу человека, совершившего в наши дни настоящий подвиг: уж не знаю, какой он — мирный или боевой. На XVII съезде ВЛКСМ я познакомился с Героем Социалистического Труда Картаузовым. Во время войны (а он тогда был совсем мальчишкой) в блокадном Ленинграде разрывом снаряда ему оторвало обе ноги. И мало того, что он научился ходить на протезах,— он добился, что ему выдали комсомольскую путевку, и с первыми эшелонами уехал осваивать целину.
В. Кожевников. Как же он ухитрился пройти медицинскую комиссию?
В. Левашов. Теперь это, пожалуй, не секрет: элементарный обман. Послал на медкомиссию друга вместо себя и по выданной тому справке уехал на целину. Но существа дела этот маленький обман не меняет: Картаузов стал Героем Социалистического Труда, живет и работает в Алтайском крае.
В. Кожевников. Это большой подвиг: суметь преодолеть себя. И, кстати, сила и величие подвига Николая Островского не только в его военных делах, а именно в том, что он себя преодолел, беспомощность свою победил, сумел жить и работать парализованным. И на своей жизни до сих пор учит молодежь героизму. А героизм действительно многообразен, многолик. Стоит ли, например, разделять по своему значению подвиг токаря, сутками не уходившего с завода во время войны, и подвиг — именно подвиг! — комбайнера, работающего сегодня в страду от зари и дотемна? По-моему, не стоит. Они равнозначны, и не время, не условия определили их — отношение советского человека к своему делу, к своему долгу, к Родине, о которой прекрасно сказал поэт: «С такою землею пойдешь на жизнь, на труд, на праздник и на смерть!»
