Глава 12. Кашук
Родился он в Киеве в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Прилуки, Полтава, Канев - города, где он рос и учился. Но память о Каневе была, пожалуй, самой дорогой. С гурьбой школьных друзей он целыми днями пропадал на Днепре, озорничал. С крутых берегов камнем бросался в воду. Шли секунды - не всплывал. Дружки неистово спорили на берегу:
- Утоп!
- Вынирне!
- А я кажу - утоп!
И далеко от берега он выплывал в речную гладь, и тогда крики на берегу усиливались:
- Оце хлопець!
Но больше Днепра любил он высокий холм, под которым был погребен Тарас Шевченко. Сюда, на кручу над Днепром, он приводил своего однокашника Василия и не окрепшим еще голосом читал стихи Кобзаря:
Было время - на Украйне
Пушки грохотали.
Было время- запорожцы
Жили, пировали.
Пировали, добывали
Славы, вольной воли.
Все то минуло - остались
Лишь курганы в поле;
Те высокие курганы,
Где лежит зарыто
Тело белое казачье,
Саваном повито...
Семья Кошевых жила в опрятном, беленьком домике на берегу Днепра. Больше всех в семье любили Олега. Самое сильное влияние оказывала на него бабушка. Из ее уст Олег многое узнал о человеческом страдании и унижении, о тяжелом горе, какое пришлось вынести людям, чтобы завоевать свободную жизнь.
Когда семья переселилась в Краснодон, Олег первое время сильно тосковал по днепровскому приволью, и не мудрено: места здесь оказались бугристые, голые, скучные.
Учился Олег много; как губка, впитывал в себя знания. Превыше всего почитал он товарищество. Негодованию его не было предела, если кто-нибудь из школьных друзей совершал проступок. Олег увлекался спортом, был в городке лучшим волейболистом, легко крутил на турнике «солнце». Страстно любил музыку. Идет бывало по улице, услышит музыку, остановится и стоит, как завороженный, до тех пор, пока не замрет последний аккорд.
В классе однажды раздали опросные листки: «Кто кем хочет быть?» Олег написал крупными буквами: «Творцом музыки, она лучше всего передает настроение человека».
Это была мечта. Но вдруг пришла война. Появились искалеченные люди. Налетали немецкие самолеты и сбрасывали бомбы на мирные кварталы городка.
- Детишек губят, злыдни! - негодовал Олег. Мечты, которыми он когда-то жил, заменились новыми стремлениями, новыми чувствами.
Ему не было семнадцати лет, когда немцы заняли Краснодон.
Мать стала замечать, что к сыну зачастили друзья. Раньше этого не случалось. И разговоры у ребят пошли странные - не поймешь, о чем...
Но мать все поняла, когда нашла в карманах сына листовки.
- Что это, Олег?
- Я больше не Олег, мама. Меня теперь зовут Кашук.
Потекли тревожные, полные всяких неожиданностей дни.
Елена Николаевна волновалась за сына. Она понимала: он стал капитаном корабля, плывущего меж подводных скал. Но вместе с тревогой росла в сердце матери и гордость: ее кареглазый Олег, еще совсем ребенок, - сегодня революционер, вожак подпольщиков!
В черные дни нашествия иноземцев шестнадцатилетний Олег бросил смелый вызов врагам. Он много писал стихов, вкладывая в них всю свою ненависть к немцам.
Я решил, что жить так невозможно, -
Смотреть на муки и самому страдать.
Скорей, скорей, пока еще не поздно,
В тылу врага - врага уничтожать.
- Ты видишь, мама, что немцы делают с нашим народом? Нельзя больше терпеть. Надо бороться и только бороться, - говорил он матери.
Целыми ночами Елена Николаевна простаивала у изголовья сыновней кровати.
- Кашук!..
Трудно привыкнуть к новому имени сына...
В начале августа в квартиру Кошевых вселился барон фон-Вельзель. Он занял лучшую комнату, велел наводнить ее цветами. Денщики привезли машину цветов, - еле вместились они в комнате.
Утопающая в цветах квартира Кошевых была вне подозрений. Олег учитывал это. Он смастерил в какой-то полуразвалившейся бане радиоприемник и принес его домой.
- Погубишь и себя и нас! - испугалась мать.
- Я так его спрячу, что сам чорт не найдет!
- Куда?
- Под кровать господина фон-Вельзеля.
Это было не озорство, а точный расчет.
- Барон настолько ленив, что и сапог сам не натягивает. Станет ли он заглядывать под кровать! Там ведь не розы лежат, а старое тряпье да валенки отца...
Собирались друзья: один сторожил в коридоре, другой - у калитки. Олег забирался под кровать, включал приемник, и начиналось путешествие по эфиру. Вот монотонные немецкие марши. Вот плачут гавайские гитары в Риме. Вот, наконец, спокойный и величавый голос Москвы.
И краснодонцы узнавали правду.
Кашук непосредственно участвовал во многих операциях подпольщиков. Каждая из них продумывалась, подготавливалась и контролировалась Кашуком. Девушки согласовывали с ним тексты листовок. Он узнавал о письмах, поступающих на «биржу труда», раньше, чем ее управляющий. Ему было известно, сколько в городе полицейских, кто эти предатели и чем они вооружены. Хорошо разбираясь в людях, он вербовал в «Молодую гвардию» только самых крепких и надежных ребят, испытывал их, что называется, огнем. И на временных комсомольских билетах, которые печатались в типографии "Молодой гвардии", стояла подпись Кашука.
В эти дни в комсомол вступили шахтерские дети. Их не запугали немцы. Не страхом, а ненавистью и гневом были наполнены юные души. Олег видел этот огонь ненависти к врагу в глазах подростков, когда в карьере вручал им комсомольские билеты. Карьер был излюбленным местом собраний. Здесь не писали протоколов, но помнили каждое произнесенное слово, потому что речь шла о жизни и смерти.
Однажды Кашук вручал билеты двум паренькам из поселка. Говорил тихо:
- Обычай наш знаете - один за всех, все за одного. Принимаем мы в комсомол только тех, кто нашел уже способ как-нибудь отомстить врагу. Ваш налет на машину был смелым. Но я хочу вас предупредить, ребята, - излишний азарт может иногда принести беду.
Свист за бугром прервал его слова. Он насторожился: звонко ударили о какой-то металлический предмет, послышались шаги. Ребята и глазом не повели, не спеша спрятали билеты за пазуху и застыли в ожидании.
«Не из робкого десятка», подумал Кашук и велел им итти за вагонеткой. Сам же пошел на звук шагов.
Промелькнула чья-то фигура.
- Кто? - спросил Кашук.
- Гриб.
Это был связной.
- Что случилось?
- Туркенич просил притти, и как можно скорей.
