Глава 1. В донецкой степи
Надрывно, захлебываясь, ревел рудничный гудок. Никогда еще его звуки не казались Артему Бучме такими зловещими. Артем пришел на шахту сменить в забое товарища, как приходил тридцать лет подряд: с карбиткой за поясом, в брезентовой куртке и длиннополой панаме, закрывавшей половину лица.
Шахту взрывали. Еще вчера здесь бурлила жизнь, дымился лиловый террикон; на угрюмой эстакаде, похожей на готового к прыжку зверя, с грохотом опрокидывались вагонетки с углем; резвой птицей сновала по стволу вниз и вверх клеть. А сейчас омертвел рудничный двор: срублены столбы, вагонетки валяются в канавах, дымятся обуглившиеся балки, и красавец-копер, согнутый, изуродованный, прильнул к земле.
На глаза Артема навернулись слезы. Все это ему казалось дурным сном. Он выпустил из рук кайло и побрел по запыленной дороге к городу.
Второй раз в своей жизни переживал Артем Бучма шахтерское горе. Он хорошо помнил, как в 1918 году уходили из Донбасса отряды Клима Ворошилова. Домик Бучмы стоял у самой дороги. Ночью, когда на дворе бушевала метель, в дверь постучались. Вошли двое.
- Ну и ну, в хате тоже холодно, - потирая руки, проговорил высокий человек в кубанке, с саблей на боку. - Дай, что ли, огоньку.
Закурив трубку, спросил хозяина:
- О чем грустишь?
- А чему радоваться? - угрюмо ответил Артем. - Шахту завалили, сами мерзнем. А пласт у нас какой! Весь Донбасс обойди - такого не отыщешь. Сам наружу прет. Ткнешь пальцем в землю - на уголь напорешься. Угля тут видимо-невидимо. А вот рубать некому...
Выпуская сизый дымок изо рта, гость говорил:
- Вот погоди, прогоним ворога из Донбасса, тогда и за уголек возьмемся. И ваших пластов не хватит. Вёрстами будем грызть землю. Такая у вас тут жизнь потечет - умирать не захочешь. Попомни мое слово!
Утром, чуть свет, гость вышел на крыльцо. Ординарец подвел коня. Гость вскочил в седло и, поплотнее стянув на плечах бурку, понесся по запорошенной снегом степи. Это был Александр Пархоменко, проходивший здесь со своими эскадронами в тревожные дни, когда враг наседал на Донбасс. С тех пор прошло много лет. Слова Александра Пархоменко сбылись. На месте грязного, утопавшего в пыли поселка Сорокино вырос красивый город с прямыми улицами, обсаженными кленами и пахучими липами, с уютными кирпичными домиками, крытыми розовой черепицей и бледно- серым этернитом. В тенистом саду, разбитом на месте свалки, по вечерам играл оркестр, шумно веселилась молодежь. И трудно было вообразить, что совсем недавно здесь расстилалась широкая холмистая степь, шелестел на ветру ковыль и кланялись до земли ярко-красные головки репейника.
На глазах Бучмы менялся городок, выросший в степи. День и ночь к Краснодону подходили поезда. Шахтеры нагружали их углем и отправляли во все концы страны. И страна не оставалась в долгу перед горняками: на шахты прибывали новые механизмы, врубовые машины, транспортеры, моторы, открывались в городе школы, больницы, кинотеатры, строились новые, удобные для жизни дома.
А сейчас Артем Бучма не узнавал своего городка: дома вроде стали меньше, и деревья будто поредели в садах. Да и люди не те, что прежде: суровые, хмурые лица. За плечами - котомки, в руках - узлы. Молча бредут по улицам. Куда?
Он спросил об этом у белобрысого паренька, помогавшего девушке нести узел.
- Немец близко, дед! - бросил паренек на ходу.
Люди покидали родные гнезда, бежали неведомо куда. Уже открылись первые раны города. Вот разрушенная хата. У свежей глубокой воронки стоит малыш, повязанный темным платком. На поясе болтается шахтерская лампочка: видно, отец подарил, уходя на фронт. Ребенок не плачет. Страх сильнее слез. У мальчика не стало больше матери. Он не знал, куда итти, где приютиться.
Когда Артем вышел на Садовую улицу, сердце его болезненно сжалось. Навстречу двигались наши войска; бойцы были изнурены, черны от пыли и пота. Отражая натиск немцев, они с жестокими боями отступали из Ворошиловграда. Громыхая по мостовой, тянулись обозы.
Артем Бучма остановился у дороги, поднял руку, словно хотел задержать движение потока, хотел крикнуть - и не смог: слова застряли в горле.
И долго стоял он на мостовой - бледный, подавленный, немой от горя.
