Чёрный январь
Когда до смерти оставалось пять шагов.
Когда бессмертье рядом с ними встало.
Им Уля после пыток, зло, без слез,
О гордом Демоне стихи читала...
Анна Караваева
"Вы пали с честью!" - Надпись на могилах.
Александр Прокофьев
Январь 1943-го года стал трагическим в жизни героев "Молодой гвардии". В результате предательства подавляющее большинство подпопьщиков было брошено в фашистские застенки.
Аресты начались первого января, а уже через несколько дней стали повальными. Полицейские врывались в дома, на глазах у растерянных родителей хватали жертву, бесцеремонно устраивали обыск, переворачивая в доме все вверх дном. Делали это обычно поздно вечером или ночью. Со связанными руками арестованных везли на санях или вели под конвоем к зданию полиции. Там ими занимались следователи.
Многочасовые допросы, жестокие побои, изощренные пытки... Действительность оказалась намного страшнее и жестче, чем представлялась юным патриотам еще несколько месяцев тому назад, когда они только вступали в борьбу с врагом. Нет, тогда они даже не могли осознать всей опасности избранного ими пути. Для них тогда было ясно лишь одно: вместе со всем советским народом они должны защитить свою Родину.
Может быть, потому в действиях многих, особенно самых молодых, присутствовало больше романтики и дерзости, чем расчета и хладнокровия. А вера в идею и надежда на неминуемую победу вообще отодвигали на второй план мысль о возможности попасть в руки палачей. И вот теперь свершилось самое страшное... Молодогвардейцы понимали свою обреченность, однако хотели умереть достойно, как умирали герои революции, о которых они так увлеченно читали ранее. Они мужественно встретили свой последний час. После жестоких пыток и истязаний ночью 15, 16 и 31 января 1943 года все арестованные были казнены. Местом гибели юных патриотов стал шурф шахты №5, где установлен мемориальный комплекс "Непокоренные".
О мужестве и стойкости краснодонских патриотов рассказывают многие архивные документы. Но самыми убедительными свидетельствами высокого человеческого духа и несгибаемости являются последние слова узников, обращенные к живым: это надписи на тюремных стенах, записки на обрывках бумаги. В них - искреннее желание успокоить своих близких, оградить родных людей от душевной боли. Поэтому и нет в этих строках панических ноток, безнадежности, пессимизма. Тон посланий бодрый, часто даже обычный, без эмоций.
Записки на свободу ухитрялись передавать все заключенные, но, к сожалению, не все те послания-листочки сохранились. Некоторые уничтожались сразу же после прочтения, чтобы в случае новых обысков не подвергать опасности всю семью: ведь дома оставались еще младшие сестры и братья. Какие-то записки затерялись впоследствии или были переданы родителями кому-то из собирателей материалов о "Молодой гвардии" (то пи для музеев или личных коллекций, то ли для несостоявшихся публикаций).
Мы расскажем лишь о нескольких сохранившихся документах, ставших бесценными реликвиями, и об их авторах. Здесь нет никаких литературных допущений. Свидетельствуют документы.
Записки из фашистских застенков
Анатолий Попов
"Мама, я получил сегодня и вчера табак, за что тебе благодарен. Спасибо всем, кто мне помогает. Получил майку. До свидания, жду".
"Мне не холодно, в камере тепло. Белья не нужно. Привет деду, Лиде. Спасибо за табак, присылай побольше. До свидания. Жду".
Анатолий Попов был арестован одним из первых, и более 10 суток провел в тюрьме. Домой сумел передать несколько записок, пряча их то в белье или в пустой посуде, то в складках плетеной корзинки. Писал коротко и очень обыденно: получил... спасибо за помощь... жду...
А что иное мог сказать парень своим родным? Что его избивают резиновым шлангом и от побоев невозможно пошевелиться? Или что за участие в "Молодой гвардии" всем им грозит смертельная расправа? Нет, конечно. Он жалел свою любимую заботливую маму, понимая, что ей и так невыносимо тяжело.
Теперь она осталась без сыновней поддержки, вдвоем с младшей дочерью Лидой. Отец - на фронте. Анатолий помнил, как мать волновалась за отца, с нетерпением ждала солдатских треугольников. Последнее письмо от Владимира Ивановича пришло 10 мая 1942 года. Отец писал; "Вчера освободили одно село, в нем не осталось ни одного целого дома, ни одного жителя. Около сарая я увидел девочку то ли убитую, то ли истерзанную. Она такая, как наша Лида..."
В письме было обращение лично к нему: "Анатолий, сынок, меня беспокоит твое пребывание дома. Я ведь твой отец и знаю тебя. Ты умен, честен, принципиален и немного самолюбив. Крепко любишь все то, что тебя окружает, и вдруг немец рядом с тобой... Не делай опрометчивых шагов, война не кончилась, и твои силы еще пригодятся..."
Анатолий не раз задумывался над словами отца. Что тот имел в виду, предупреждая не делать "опрометчивых шагов"? Не поступать необдуманно, неосторожно? Но Анатолий всегда тщательно взвешивал все обстоятельства, прежде чем принимал решения. И в "Молодую гвардию" вступил не под влиянием внезапно нахлынувших эмоций - негодования, ненависти. Решение зрело давно, еще с первых месяцев войны, когда не только газеты, но и людская молва доносила страшные вести о зверствах фашистов, когда вся страна мобилизовала свои силы на разгром врага.
"Люблю ли я свою Родину и готов ли я защищать ее до последней капли крови, как подобает советскому воину? - писал Анатолий в школьном сочинении. - Да, люблю... И, когда нужно будет принести себя в жертву Родине, я, не задумываясь, отдам свою жизнь".
И хотя это всего лишь школьное сочинение десятиклассника, мы верим в искренность каждого написанного слова, ибо у человека умного, честного и немного самолюбивого, как характеризовал Анатолия отец, не может быть раздвоенности в мыслях, поступках, выборе действий. В подполье он вступил сознательно. Более того, он возглавил группу поселка Первомайка. А отцовы слова постоянно уберегали его от поспешности, мальчишества - от всего того, что неминуемо могло привести организацию к провалу.
Мысли Анатолия снова возвращались к матери. Тогда она волновалась за отца, теперь - за него. Ему очень хотелось облегчить ее страдания, ни словом не выдать себя, хотя в последние дни его физическое состояние резко ухудшилось. Он не мог даже переодеться, и очередную смену чистого белья, которую принесла мать, отказался принимать. В записке объяснил, что в камере тепло. Но мать-то уже знала, в чем причина. Полицейский с раздражением сказал: "Не будет же он со шкурой сдирать то, что на нем! На животе лежит, не поднимается".
Последнюю записку Анатолий передал 15 января. Это был день его рождения. Ему исполнилось 19 лет. Записка не сохранилась. О ее содержании мы узнаем из воспоминаний сестры героя - Лидии Владимировны. К этой дате они с мамой решили приготовить маленький сюрприз. Ведь даже в тюрьме должны быть какие-то радости.
"Мама выменяла немного муки, испекла маленький пирог, подсластила его свекольным соком, - рассказывает Лидия Владимировна, - поспешили к полиции. И увидели под окнами камер грузовую машину с будкой из железных прутьев. Взяли у нас передачу. Толя переоделся. Мама не шла, а бежала, чтобы скорее прикоснуться к белью, еще хранившему тепло сына. Дома сразу же вытащила сверток из кошелки, развернула и закричала: белье сплошь было покрыто кровавыми полосами. Выпавшая из белья записка лежала на полу. Я схватила ее, пробежала глазами: "Поздравьте меня с днём рождения. Спасибо за пирог. Нас рас... Утрите слезы". Вместо "расстреляют" я прочитала "выпустят".
Стоявшая у тюрьмы грузовая машина имела прямое назначение. Поздно вечером в "будку из железных прутьев" втолкнули арестованных (в их числе оказался и Анатолий Попов) и повезли на казнь. Жизнь оборвалась...
Ненамного пережил сына отец. Он погиб в феврале 1943 года у деревни Дубовка Орловской области. Краснодон тогда еще был во власти оккупантов и о судьбе своей семьи Владимир Иванович так и не узнал...
Виктор Петров
Вступая в "Молодую гвардию", Виктор Петров, как и каждый из подпольщиков, давал клятву: "Я клянусь мстить беспощадно за сожженные города и села, за кровь наших людей, за мученическую смерть тридцати шахтеров-героев..."
Для него эти слова были наполнены особым смыслом. Среди шахтеров, которых фашисты закопали живыми в городском парке за отказ дать уголь гитлеровской Германии, был и его отец - Владимир Петрович, коммунист, участник гражданской войны. И Виктор мстил... Мстил за отца, за разрушенную семью, за убитую горем мать, за несбывшиеся мечты. Юноша устроился учителем немецкого языка в хуторе Нижнегерасимовке. Удостоверение, выданное "новой властью", позволяло юноше свободно передвигаться по району и выполнять задания подпольной организации - проводить агитационную работу среди населения, распространять листовки.
"Витя расклеивал и подбрасывал их. Случалось, хуторские парни тайком приносили ему читать написанное его же рукой. Однажды на конном дворе, в хате, где размещалась контора старосты и полицаев, хуторяне, которые сошлись здесь перед работой, обнаружили листовку. Кто-то поднял ее, передал другому, а читать боялись. Виктор наблюдал за ними, потом подошел и спросил, что они рассматривают. Люди попросили прочитать. Тогда Витя громко, чтобы все слышали, прочел сообщение о разгроме гитлеровцев под Сталинградом", - так вспоминали Мария Петровна и Наталья Владимировна, мать и сестра Виктора.
В ночь с 6 на 7 ноября 1942 года вместе со своими товарищами по подполью юноша вывесил флаг на здании райпотребсоюза, где до войны работал его отец. Домой он вернулся рано утром. Мать поругала его за то, что ходит ночью. А он сообщил, что в городе висят красные знамена, что весь народ радуется. "Праздновали, - говорит, - и будем праздновать наш великий праздник".
В декабре Виктор, как и большинство молодогвардейцев, становится "артистом" клуба имени Горького. Участие в струнном кружке давало ему возможность беспрепятственно бывать в городе, встречаться с друзьями, не вызывая подозрений, участвовать в разработке планов боевых операций. Случалось, что прямо отсюда он уходил на задание.
6 января 1943 года к Петровым приехал полицай и сказал, что ему приказано доставить Виктора в полицию. "Мы стали прощаться, - вспоминает Наталья Владимировна. - Витя надел теплое пальто, шапку, ботинки и вышел вслед за полицаем. Я и мама смотрели в окно. Полицай сел на лошадь, хотел уже ехать, вдруг слез, связал брату руки за спиной, а другой конец веревки привязал к своему поясу и повел.
Мария Петровна ежедневно в зимнюю стужу, по бездорожью, за восемнадцать километров ходила в Краснодон к сыну. Шаг за шагом по глубокому снегу шла она вперед, намечая себе цель: дойти до бугорка, до того дерева, до встречного человека, потом отдохнуть и опять вперед - она несла передачу сыну, и это придавало ей силы. Как хотелось матери спасти, защитить своего первенца! Просила у следователя Кулешова пощадить его. Но ответ был кратким и убийственным - сыну коммуниста помилования не будет!
14 января Мария Петровна в очередной раз пришла в тюрьму. Передала нехитрую еду: печеную тыкву, бурак, картофель. Взамен получила окровавленные вещи. Трясущимися от волнения руками стала перебирать каждый шов, разглаживать каждую складочку, пытаясь ощутить тепло, запах родного тела. Воротничок футболки был еле заметно надорван по шву. В нем мать обнаружила крохотную записочку: "Мама, прости, что заставляю много ходить..."
Витя всегда был любящим, заботливым сыном. И теперь он опять думает не о себе, а о маме и маленькой сестренке. Ничего не просит для себя, не жалуется.
"Променяй или продай мои валенки и еще что-нибудь из моих вещей. Если найдется хороший купец на часы, то и их продай, чтобы не пришлось голодать". Часы - это последняя память об отце. Он отдал их Виктору в день своего ареста. Как будто этим хотел сказать: "Ты теперь в семье за старшего. Я верю в тебя, сынок! Ты не подведешь".
Виктор с детства мечтал о небе. Любил книги и рассказы о Чкалове, о папанинцах. Часами просиживал в мастерской, оборудованной своими руками, конструируя модели самолетов. Сознательно готовился к жизни, к трудностям. Будущее казалось ему бесконечным, ясным, содержательным. Но жизнь уготовила юноше иную судьбу. Отомстив за отца, он сам пал жертвой фашизма...
Клавдия Ковалева
"Мамочка! Если папа будет жив, то пусть отомстит по лозунгу: "Кровь за кровь, жизнь за жизнь". Домой не вернусь. Спрячь дневник. С приветом, Клава".
Эту записку родным Клава сумела передать незадолго до казни. Она понимала, что пути назад нет. Удивляет в ее записке, как и в прощальных посланиях других узников фашистских застенков, необыкновенное спокойствие, будто бы речь идет вовсе не о них, будто бы не они ежедневно подвергаются чудовищным пыткам и не они считают последние часы жизни.
Возможно, их поддерживало то, что девушки находились по несколько человек в одной камере, могли общаться, помогать друг другу морально и физически. Минуты забытья чередовались с тяжелыми периодами, когда медленно возвращалось сознание и вновь приходило понимание страшной действительности. Наверное, поддерживали и мысли о близких людях, о любимых, воспоминания о радостном прошлом.
Клава училась в школе №4, увлекалась литературой и поэзией, участвовала в литературном кружке. Красивая, всесторонне развитая, она обращала на себя внимание своих сверстников. В их числе оказался и ученик школы имени Горького Иван Земнухов. Ваня посвятил ей чудесные стихи:
Прекрасный облик сердце покоряет,
И кровь по телу движется быстрей.
Улыбка на лице играет и сияет,
Улыбки той, друг, не найдешь ясней.
Как и Ваня, в первый год войны Клава уже работала, была телефонисткой в пожарной охране и считала, что вполне справилась бы с этими обязанностями и в армии, поэтому и просилась, чтобы ее взяли на фронт. Но ее направили лишь на строительство оборонительных сооружений вблизи Красного Луча, то есть рядом с фронтом.
В дни оккупации они с Ваней снова были вместе, он рекомендовал принять ее в ряды подпольщиков. С заданием она справилась, создав группу в селе Новоалександровке, где жила во время оккупации.
Анатолий Николаев
"Здравствуйте, дорогие!
Сижу за наган, автомат, за партизанщину. За всеми очень соскучился. Не знаю, вернусь или нет.
Анатолий".
Из воспоминаний Марии Андреевны Борц,
находившейся в тюрьме вместе с молодогвардейцами
"В камеру кроме меня вошли две женщины - пожилая и молодая. Дверь за ними захлопнулась, стало очень темно. Рассмотреть ничего не удалось.
Я решила лечь на пол, но не успела сделать это, как вдруг услышала душераздирающие крики, затем глухие стоны. Я подошла к двери, опустилась на колени и через замочную скважину стала наблюдать за коридором. Пожилая женщина горячо молилась Богу. Молодая кого-то возмущенно ругала.
По коридору пробежал полицейский с ведром в руках, пронесли шомпола, какие-то широкие ремни и веревки. Где-то недалеко снова раздались душераздирающие вопли.
Я не выдержала, встала и отошла от двери. Избивали и мучили людей часов до двух ночи, затем все стихло. Весь следующий день прибывали арестованные: приводили парней и девушек. В смежной с нами камере "занимался" следователь. Оттуда также доносились стоны, крики, ругань, удары об пол, возня, топот, лязг железа. Стена дрожала... Истязания продолжались примерно до полудня.
Наступила вторая ночь. Она ничем не отличалась от первой..."
Из показаний
начальника краснодонского жандармского поста Отто Шена
"Во время допросов все без исключения молодогвардейцы подвергались всяческим пыткам... Избивались до потери сознания, им ломали ноги, руки, затем обливали холодной водой и бросали в карцер, инсценировав там казнь через повешение, а также применяли другие пытки. Тела арестованных были сплошь в кровоподтеках и ссадинах. Мучения молодогвардейцев усиливались еще и тем, что мы морили их голодом. На всех арестованных я не затратил ни одного килограмма хлеба, не говоря уже о других продуктах питания, хотя они у нас содержались по 10-12 суток. Им не давали вволю воды".
Михаил Дудин
"Костер на перекрестке"
(отрывок из поэмы)
Так, значит, смерть!
Как тяжело и просто
Она подходит.
Наплывает чад...
Стропила развороченного моста
Ощеренными зубьями торчат.
Вот их ведут, их гонят вниз с откоса,
Через бугры и рытвины, туда,
Где ржавые валяются колеса,
Оборванные вьются провода;
Где самый край в подтеках желтой глины
Тяжелыми сосульками обвис...
Прикладами окованными в спины
Их друг за другом сталкивают вниз.
В сырую бездну медленно и глухо
Срываются и падают тела...
Безлюден мир. По-человечьи стонет
Железными глубинами земля...
В освобожденном Краснодоне
14 февраля 1943 года город Краснодон был освобождён от фашистских захватчиков. Отступая, полицаи и жандармы постарались уничтожить все документы о своих злодеяниях, но избежать наказания им не удалось. Против них свидетельствовали стены тюрьмы, улицы города, шахтные шурфы. Свидетельствовали краснодонцы.
Тяжелыми, горькими были те февральские дни для родителей молодогвардейцев. Мария Александровна Виценовская вспоминала, что сразу же после освобождения она вместе с другими матерями погибших пришла к зданию полиции: "Вошли в камеры. Бросились в глаза черные пятна на полу. Следы крови наших детей".
Потом все поспешили к шурфу шахты №5. Уже прошёл слух, что дети казнены там. Перед ними предстала страшная картина: чёрная пропасть, талый снег, кровь и земля смешались и превратились в сплошное месиво. Вокруг валялись обрывки одежды, обувь, носки, гребешки. Матери узнавали вещи своих детей, плакали, теряли сознание.
Через несколько дней начали извлекать из шурфа тела погибших. Горноспасатели работали в специальной одежде, респираторах, потому что опасность заразиться трупным ядом или задохнуться от газа метана была большой. Установили ворот, лебёдку. По двое в бадье спускались в глубину. Наступила абсолютная тишина. Такая, что было слышно собственное сердцебиение. Со скрипом поднимается бадья. Раздаются выкрики детей с террикона: "девушка" или "парень". И сразу же чьё-то отчаянное рыдание: это мать узнала сына или дочь.
А иногда и опознать было тяжело. Ольга Петровна Загоруйко увидела знакомую латочку на брюках сына. Макар Тимофеевич Андросов признал свою дочь по зелёным буркам, которые сшил сосед. Кто-то узнавал по родинкам, волосам, форме тела.
Наталья Владимировна Петрова каждый день по очереди с матерью ходила в город. "Молодогвардейцев доставали и доставали, а Вити все не было. 28 февраля, когда мама подошла к шурфу, толпа людей расступилась, и по огромному молчаливому коридору она подошла к останкам своего сына. Узнать его было трудно. По виду это был восьмидесятилетний старик. Не было левого уха, обоих глаз, зубы выбиты, волосы остались только на затылке. Вокруг шеи черные полосы, видно, следы подвешивания. Все пальцы на руках изломаны, кожа на подошвах поднялась пузырями. На груди - глубокая рана..."
Из глубины шурфа извлекли 71 человека и похоронили в братских могилах города и поселка Краснодона. Эти места стали священными для краснодонцев и для всех, кто приезжает на родину "Молодой гвардии", чтобы поклониться памяти героев.
Свидетельствуют тюремные стены
Снимки этих четырех надписей были сделаны 15 февраля 1943 года. В такой компоновке впервые опубликованы 18 апреля в армейской газете "Сын Отечества". Военный корреспондент газеты дал свой комментарий. Он писал, что после освобождения Краснодона в камерах полицейского управления побывали многие жители города. Они искали следы погибших или пропавших без вести дорогих и близких им людей.
На одной стене синим карандашом были написаны стихи. Читали их девушки и плакали, вспоминая свою веселую подружку Нюсю Сопову. А на другой было нарисовано сердце, пронзённое стрелой. Сердце - его рисовали раньше девчата в своих черновых школьных тетрадях, им украшали они свои потаенные любовные письма, вышивали в уголках платочков. И вот теперь его силуэт на этой жуткой стене... И вписаны в него четыре фамилии: Бондарева, Минаева Н., Громова, Самошина...
Рядом: "Погибшие от рук фашистов 15.1.43 года в 9 часов ночи". А внизу той же твердой рукой крупными буквами три грозных слова: "Смерть немецким оккупантам!".
В воспоминаниях других свидетелей приводится еще несколько текстов настенных надписей, но, к сожалению, говорить с документальной достоверностью мы можем лишь о тех четырех, с которых начали свой рассказ. Они была отсняты на фотопленке корреспондентом газеты "Сын Отечества" Л.И. Яблонским и таким образом обрели статус подлинника.
Леонид Исаакович попал в камеру перед вечером. Здесь и днем царил полумрак, а теперь было совсем темно. Для съемки нужна была подсветка. Пришлось пожертвовать запасной пленкой. Она горела тускло, сильно чадила, но снимки все же были сделаны.
"В других камерах поснимаю завтра", - решил Л. И. Яблонский. Но утром никаких надписей не обнаружил. По-видимому, чья-то предательская рука, опасаясь возмездия, уничтожила все улики.
Итак, первая публикация состоялась в апреле 1943 года. Не упомянув фамилии автора (как, кстати, и не назвав имени военного журналиста Владимира Смирнова, подготовившего комментарий к этим снимкам), армейская газета дала прецедент и для других изданий, да и для музея "Молодая гвардия" считать снимки безымянными. Авторство было установлено лишь в 70-е годы благодаря усилиям фронтовых коллег Л. И. Яблонского.
Фоторепродукции уже давно стали музейными экспонатами. Как и любой архивный документ, они подвергались тщательному изучению, исследованию, обрастали легендами, и все же в них остались свои, пусть небольшие, тайны, которые, по-видимому, уже никогда не удастся раскрыть.
Нам не известны, например, конкретные авторы надписей, хотя вряд ли эти надписи были сугубо индивидуальными, личностными. Более вероятно, что они стали выражением общих чувств и мыслей,Несомненно одно: фразу о погибших 15 января написали те, кто еще оставался в живых. Они зафиксировали даже время - 9 часов вечера. Что обозначает этот час: арестованных вывели из камеры или казнили? Если учесть, что место казни находилось в получасе небыстрой езды и что палачи, опасаясь побега арестованных, совершали карательные акции чрезвычайно оперативно, - уточнение минут не имеет смысла.
Следственные документы по делу предателей "Молодой гвардии" подтверждают этот факт: в ту ночь были расстреляны или сброшены живыми в шурф шахты № 5 более 20 патриотов. Казнены Ф.П. Лютиков, М.Г. Дымченко, Н.Г. Соколова, Евгений Мошков, Виктор Третьякевич и другие. Погиб и Василий Гуков. Настенные надписи свидетельствуют о двух трагических датах в его жизни: взят 6.1.43 года, расстрелян 15-го.
Участь остальных заключенных тоже была предрешена. Еще более многочисленную группу коммунистов и молодогвардейцев фашисты казнили сутки спустя. В последний путь ушли и девушки из поселка Первомайки, чьи фамилии обрамлены контуром сердца.
"Поздним вечером 16 января я был во дворе и видел, как мимо проехало насколько грузовых машин, - рассказывал Иван Арсентьевич Шкреба. - Ехали они одна за другой медленно, с потушенными фарами. Вдруг с одной из машин послышалось пение "Замучен тяжелой неволей...". Через некоторое время со стороны шахты № 5 донеслась беспорядочная стрельба, которая продолжалась несколько минут".
В тот миг оборвалась жизнь и Александры Емельяновны Дубровиной, 23-летней коллеги Ивана Арсентьевича. Она разделила участь своих воспитанников и вместе с ними мужественно приняла смерть.
Январь стоял холодный и морозный. Вьюга с завыванием не прекращалась и ночью. В темени и снежной круговерти, как за ширмой, прятались палачи от людского ока, совершая свои кровавые расправы. Заметали следы, боялись возмездия. Чтобы не слышать стона из-под земли чуть живых людей, а быть может, унять собственную дрожь, они забросали шурф гранатами, камнями, вагонетками.
Они боялись даже героического духа тех, с кем уже расправились. В показаниях предателей, представших впоследствии перед судом, неоднократно называлось имя коммуниста С. Г. Яковлева, который со связанными руками шагнул в разверзшуюся бездну шурфа и во весь голос крикнул: "Умираю за партию".
В последнее мгновение...
Лидия Савельевна Жданова ежедневно находилась у шурфа, где шли спасательные работы. От матери одного из полицаев она узнала о последних минутах жизни своего сына. Ее Володя уже стоял у края пропасти и вдруг в мгновение ока схватил начальника полиции и крикнул: "Хоть один паразит пойдет с нами!".
Эти слова чужой женщины несколько смягчили горе матери. Боль в душе оставалась, но появилось какое-то новое чувство - восхищение сыном, гордость за то, что он совершил такой дерзкий поступок. Ведь не случайно одноклассники считали, что среди них он всегда выделялся "суровостью и серьезностью".
...Володя родился 13 августа 1925 года в поселке Краснодоне. Детство и юность будущего молодогвардейца ничем не отличались он жизни поселковых ребят. Учился в школе № 22 имени Т.Г. Шевченко, любил музыку, мечтал стать артистом, увлекался радиотехникой. Последнее увлечение впоследствии пригодилось юноше в подпольной работе, когда на квартире Н. Сумского молодогвардейцы монтировали радиоприемник.
Война круто изменила судьбу юноши. Как и многие его сверстники, он учился стрелять, обращаться с противогазом, оказывать первую помощь пострадавшим. В период оккупация стал одним из руководителей подпольной группы в родном поселке.
Арестовали его в числе первых - 3 января. Вначале держали в поселковой полиции, а затем перевели в город Краснодон. На следующий день пешком по морозу отправилась туда и Лидия Савельевна в надежде что-то узнать о судьбе сына. Понесла передачу, а получив назад пустую посуду, зашла к знакомым погреться. На вопрос, передает ли он записки, ответила - нет. Тогда ей посоветовали внимательно осмотреть Володины вещи. Лидия Савельевна здесь же стала пересматривать посуду и в бидончике обнаружила записку. Долгие годы она хранила ее дома, а затем передала в музей. Прощальные слова сына, написанные за день до казни, мать уже знала наизусть, но снова и снова вчитывалась в дорогие строки и за ними слышала голос своего Володеньки, видела его, высокого, плечистого, русоволосого, с красивым чубом.
"Здравствуйте, дорогие папа и мама, Валечка и Светочка. Я пока жив. Судьба моя неизвестна. За остальных я ничего не знаю. Я сижу ото всех отдельно в одиночной камере. Прощайте, папа, мама и сестрички Валечка и Светочка. Крепко целую. 15. 01. 43 г.".
Из рассказа матери
Арестовали Юрия Виценовского вечером 27 января. В эту ночь он дежурил охранником в горноспасательном отряде, где в последнее время работал. Марии Александровне показалось тогда, что ему очень не хотелось идти на работу... "Уходя, он остановился, прислонился к косяку двери, долго смотрел на всех нас, как будто прощаясь с нами...".
И вот Юрий оказался в тюрьме. До последней минуты в душе теплилась надежда, что скоро придут наши. Ведь бои шли в нескольких километрах от Краснодона, и гул орудий был слышен в камерах. В записке родным писал: "Судьбу нашу решает фронт. Этот гул может сделать свое дело. Надежд на освобождение нет. Расстраиваться сильно не стоит. Берегитесь сами… Если отгонят фронт - попадем в лагерь. Юра".
Мария Александровна, мать Юры, обнаружила записку в термосе, в котором приносила сыну еду. Небольшой листок бумаги, несколько строк, написанных торопливым, неровным, но таким дорогим для матери почерком. Несмотря на физические мучения, ожидание близкой казни, юноша беспокоился о судьбе близких: матери и младшего брата Лени. Это и понятно, ведь Юра был самым старшим мужчиной в семье. Когда ему исполнилось девять лет, умер отец. Много забот по дому легло на худенькие мальчишечьи плечи. И в первую очередь - это забота о Лене, которого он нежно любил. Несмотря на разницу в возрасте, характерах, их связывала большая дружба, общие интересы, любовь и бережное отношение к матери.
Марию Александровну знал в городе буквально каждый. Еще в 30-е годы началась ее педагогическаядеятельность в Краснодоне. Она очень любила школу и всю душу вкладывала в подрастающих мальчишек и девчонок. Среди них были и будущие молодогвардейцы.
Время летит незаметно. Повзрослевший Юра мечтает стать военным, увлекается музыкой, радио, футболом, хорошо рисует. 20 июня 1941 года сдает последний экзамен за десятый класс.
С первых дней войны стремится на фронт, но мобилизуют юношей 1923 года рождения. Юра же родился на год позже. Ему пришлось эвакуироваться. Мария Александровна вспоминала: "При переправе через Дон ему удалось сесть в машину с солдатами, и так он проехал с ними до Ставрополя. Но, попав в окружение, вынужден был вернуться в Краснодон, где уже хозяйничали фашисты со своими зверскими "законами".
Всей семьей советовались, как жить дальше. У Юры решение было готово - борьба с врагом. По заданию организации идет работать слесарем на шахту № 2-4. Узнав об этом, мать очень встревожилась за старшего сына. Опасения подтвердились, когда ее вызвали в дирекцион и пригрозили, что, если сын будет плохо работать, то его повесят. Рассказав об этом Юре, услышала в ответ: "Иначе работать не могу".
А многие месяцы спустя Мария Александровна узнала, что ее сын совершил диверсию на шахте № 1 "Сорокино". Это было единственное предприятие, которое сумели восстановить фашисты. Но перед пуском Юрий ночью пробрался на копер шахты и подпилил канат подъема. Оторвавшаяся клеть полностью разрушила 250-метровый шахтный ствол...
Леня тяжело переживал гибель старшего брата. После освобождения Краснодона хотел только одного - поскорее попасть на фронт. В один из апрельских дней радостный прибежал домой и сообщил, что в военкомате приняли его заявление: "Хочу мстить за брата и его товарищей".
Вскоре Леня одел военную форму. В последнем письме от 23 июля 1943 года двоюродному брату Эмилию Виценовскому, также находившемуся на передовой, он писал: "В армии я уже четыре месяца, уже многому научился, на днях вступаем в бой... Знаешь ли ты о гибели Юрочки, которого немцы замучили в подвалах жандармерии за партизанскую деятельность, его расстреляли 31.1. 43 г. За две недели до освобождения нашего города от немецких оккупантов... Узнали мы его только лишь по рубахе и по расческе, которую вытащили у него из кармана".
А у Марии Александровны лишь одна мысль: как пережить смерть старшего сына, как уберечь младшего. Каждый день ждала весточки от Лени, по несколько раз заглядывала в почтовый ящик. И вот, наконец, долгожданный треугольник. Леня писал, что жив-здоров, что его воинская часть находится почти рядом с домом, под Красным Лучом.
А через некоторое время в дом снова пришла беда: извещение о том, что Леонид пропал без вести на реке Миус. Ему было всего лишь семнадцать лет.
Из воспоминаний П. Бутко,
Героя Советского Союза, участника освобождения краснодонской земли
Начальник политотдела дивизии построил несколько подразделений бойцов. Мы пошли строем к шурфу шахты №5, куда были сброшены фашистами герои-краснодонцы. Речь начальника политотдела была очень короткой: продолжали ее мы потом - автоматами и пулеметами, до самого рейхстага.
- За кровь и муки молодогвардейцев отомстить клянемся! - прозвучал голос начальника политотдела.
- Клянемся, клянемся, клянемся! - звучала над Краснодоном гневная клятва солдат. И пусть в ту минуту нас было несколько сот, но позже нашу клятву подхватили миллионы советских воинов. Там, над шурфом, прогремел наш траурный залп. Строем мы шли через весь Краснодон. Далеко за его окраину нас провожали краснодонцы.
- Возвращайтесь с победой! - желали они нам.
А через несколько часов мы снова были в бою. И с нами всегда незримо присутствовали молодогвардейцы: в боевых листках, выпускавшихся в окопах, в нашей ненависти к врагу, в нашей ежеминутной готовности отдать всё для победы.
