Фронтовики
Их не согнули никакие беды.
И славить вечно вся земля должна
Простых людей, которым за победу
Я б звезды перелил на ордена.
Вадим Сикорский
Пропавшие без вести...
Воины Красной Армии, ставшие партизанами и подпольщиками... Сколько их было в годы Великой Отечественной войны, особенно в первый, самый тяжелый ее период, когда под натиском превосходящих сил противника обескровленные подразделения и отдельные группы людей вынуждены были отступать, вести неравный бой во вражеском кольце, в окружении. Но верные присяге, воинскому долгу, солдаты и офицеры, коммунисты и беспартийные продолжали борьбу в любых условиях, используя малейшую возможность.
Многие из них погибли безвестными, и лишь спустя годы и десятилетия были установлены их имена, собран о них материал.
Именно так случилось и с участниками краснодонского партийного подполья Николаем Румянцевым, Георгием Соловьевым, Николаем Талуевым, Евгением Мухориным, Колесниковым. С первых дней войны они находились на фронте, летом 1942 года в составе частей 18-й армии участвовали в кровопролитных боях в донских степях, попали в окружение. Их пути сошлись в оккупированном Краснодоне. Установив тесные контакты с коммунистами, в первую очередь с Лютиковым и Бараковым, они уже в августе стали рабочими механических мастерских.
В январе 1943 года они погибли от рук палачей, а 1 марта были похоронены в братской могиле в центре города Краснодона. Их имена золотом высечены на гранитной плите мемориального комплекса "Молодая гвардия". Но только через четыре десятилетия после победного залпа в портретной галерее появились их фотографии. Появились там, где ранее на чистых щитах стояли лишь фамилии и инициалы.
Целых четыре десятилетия мы не знали своих героев в лицо, располагали о них самыми минимальными сведениями. Знали лишь об их подвиге и вели кропотливый неустанный поиск. Подпольщики не были краснодонцами, и это обстоятельство затруднило в 1943 и последующих годах установление их личности, сбор материалов биографического характера, розыск родных и близких.
Кто эти люди? Что ими руководило, когда из окружения они шли прямо в Краснодон, а не осели где-либо на хуторе или в небольшом городке придонья? Кто их родители, откуда родом? Как складывалась их довоенная жизнь?
Эти и другие вопросы постоянно задавали посетители музея "Молодая гвардия". Эти вопросы интересовали и краснодонцев.
Да, кто они, герои, совершившие подвиг и оставшиеся почти безвестными? О них должны знать будущие поколения, и во имя этого стоило вести многолетнюю напряженную работу. К счастью, она дала положительные результаты: в военных архивах мы нашли документальные свидетельства (пусть нередко и скупые) о службе в армии, об участии в боевых действиях, разыскали родственников, хотя в живых остались лишь братья и сестры, а главное - получили бесценные снимки, к тому времени - единственные.
Так была исследована ранее почти неизвестная страница в истории краснодонского подполья. Дописаны биографии тех отважных солдат войны, которые существовали как бы в двух измерениях: в боевых донесениях 1942 года значились "без вести пропавшими", а в архивных материалах музея "Молодая гвардия" - просто "воинами-окруженцами", так сказать, людьми "без роду и племени". Соединительное звено в этой трагически разорвавшейся цепи человеческих судеб, наконец, появилось. К этому приложили усилия десятки неравнодушных людей, в их числе красные следопыты, коллеги ряда музеев, работники государственных архивов, частные лица.
В одном из писем Константин Матвеевич Соловьев писал: "Согревает сердце сознание того, что мой брат больше не числится в списках пропавших без вести, а геройски погиб, участвуя в подпольной борьбе в Краснодоне. Теперь есть его могила, можно придти и поклониться его праху..."
В этом глубокий смысл поиска.
И все-таки все начиналось с краснодонцев. Казалось, чем они могли помочь, если герои не из местных жителей. Однако их помощь оказалась неоценимой. Назвав воинов "ленинградцами", они как бы подсказали направление исследований. Впоследствии выяснилось, что эти товарищи действительно были связаны с городом на Неве: Георгий Соловьев родился и жил до призыва в армию, Николай Румянцев переехал к дяде после смерти отца и несколько лет работал, там жили сестра и братья Николая Талуева.
Но это было впоследствии, а в начале пути были поиски, запросы, тщательное изучение каждого поступившего сообщения. Случались и неудачи, бывало, шли по ложному пути, но не успокаивались, "просчитывали" возможные варианты, сопоставляли полученные данные, использовали малейшую зацепку для дальнейших исследований. Сбор материалов велся буквально по крупицам. К большому сожалению, мало что удалось выяснить о Евгении Мухорине и совсем ничего - о Колесникове, которые в первоначальных документах, как таковые, вообще не назывались, а лишь входили в число семи неопознанных, то есть без фамилий.
А вот о Соловьеве, Талуеве, Румянцеве выяснили многое.
Георгий Соловьев
В одном из военных архивов в картотеке по учету безвозвратных потерь рядового и сержантского состава значилось: Соловьев Георгий Матвеевич, 1918 года рождения, призван на действительную службу 1 ноября 1939 года, служил в 16-м ремонтно-восстановительном батальоне.
Из других источников известно, что Соловьев с первых месяцев войны участвовал в тяжелых оборонительных боях, а осенью 1941 года в составе воинской части прибыл в прифронтовой Краснодон. Ремонтные мастерские, где он служил, бесперебойно снабжали передовые позиции восстановленной боевой техникой.
Во второй раз он попал в наш город в августе 1942 года. "Был в окружении, бежал, больной, измученный, без документов пришел к нам, - вспоминает Елена Ивановна Тарасова. - Мы хорошо знали этого человека и раньше. Осенью 1941 года их воинская часть, стоявшая в Краснодоне, была расквартирована на нашей улице. Соловьев жил рядом у соседей, но часто приходил к своим ребятам, жившим в нашем доме. Тогда для меня это был просто веселый, умный, красивый парень (мне было 19 лет). Как брата, родственника, мы приютили Жору и в период оккупации".
Приютить красноармейца было большим риском для семьи, тем более, что она состояла из одних женщин: Елены, ее матери, Прасковьи Ивановны, у которой из четырех сыновей-фронтовиков двое уже погибли, невестки Натальи и ее малолетней дочери Аллочки. И все же эти женщины решились: приняли, подлечили.
Ближе, роднее, чем они, в то время у Георгия Матвеевича никого не было. Его родственники остались в поселке Лисий Нос под Ленинградом, и связь с ними прервалась. Он не знал, как сложилась их судьба. Впрочем, так и не узнал, что помимо Константина, кадрового офицера, фронтовиками стали еще три брата и две сестры. На троих пришли похоронки, а на него, Георгия, извещение - "пропал без вести". Умерла от голода в блокадном Ленинграде старшая сестра Ольга. И лишь младший брат Борис жил с матерью.
Мария Александровна, оставшись вдовой, вырастила и воспитала девятерых детей. Трудно было их ставить на ноги, но ещё тяжелее пережить их гибель.
Все военные и послевоенные годы она безвыездно находилась в родном поселке, вошедшем впоследствии в черту города. За добросовестный труд в период блокады награждена медалью "За оборону Ленинграда".
"У нас, ее детей, есть свои ордена и медали, полученные за участие в Великой Отечественной войне, - говорит Анна Матвеевна, сестра Георгия. - Но самой дорогой для нас является ее награда, даже единственная".
Умерла Мария Александровна в 1967 году, так и оставшись в неведении о судьбе пропавшего без вести сына...
Елена Ивановна знала, что Георгий работал в механических мастерских. С его слов знала также, что, как и все, он особо не утруждал себя работой, "делал санки, вилки и всякую мелочь". Однако тогда она не могла даже предположить, что этот парень уже стал подпольщиком, и что его работа была более серьезной, чем обычные обязанности кузнеца, и очень опасной.
Арестовали Георгия Матвеевича 8 января в два часа ночи. Двое полицейских ворвались в дом, двое охраняли вход со двора. "Очень страшной для всех нас была та ночь и все последующие дни до освобождения Краснодона", - вспоминает Тарасова. Но, несмотря на пережитое, женщины не оставили Георгия. Они ежедневно носили ему передачи, ждали весточку.
Сохранилось две записки из тюрьмы: "Здравствуй, дорогая Леночка! Я очень благодарю вас за вашу заботу. Привет мамочке, Наташе и Аллочке. До свидания. Соловьёв Г.М."
"Здравствуй, дорогая Леночка! И здравствуйте, мамочка, Ната и Аллочка. Поздравляю вас с Новым годом. Погадай про меня и напиши мне. До свидания" (13 января 1943 г.).
Эти два крохотных листочка долгое время хранились в семье Елены Ивановны, потому что ей, "дорогой Леночке", они и были адресованы. Просьба "погадай про меня и напиши мне" - не проявление слабости, говорит Елена Ивановна, ведь он был очень мужественным, сильным человеком. Это. скорее всего, таящаяся в глубине души надежда на освобождение, вера в счастливую судьбу, случайную удачу. Но случайности не произошло...
Ежегодно в начале мая в музей поступают денежные переводы от Анны Матвеевны, Елены Ивановны, Людмилы Федоровны Кочиной (племянницы Георгия) с просьбой купить цветы и возложить их в День Победы у братской могилы. Это дань памяти и глубокого уважения к героям Краснодона, в числе которых и близкий им человек - Георгий Матвеевич Соловьев.
Николай Талуев
Имена Николая Талуева и Николая Румянцева местные жители связывали со школой младших лейтенантов, что размещалась в Краснодоне в 1942 году. В военном архиве в денежных ведомостях курсов младших лейтенантов 18-й армии (таково их официальное название) действительно были обнаружены нужные нам фамилии: командир пулеметного взвода, старший лейтенант Талуев Н.Г., курсант, старшина, помощник командира взвода 1-й роты Румянцев Н.Н., курсант, красноармеец Мухорин Е.А. Но без дополнительных свидетельств и подтверждений эти архивные данные еще не могли обрести статус документа, тем более что по-иному, чем в материалах музея "Молодая гвардия", звучали фамилия Николая Талуева и отчество Николая Румянцева. Впоследствии мы получили необходимые подтверждения, в частности, из Главного управления кадров МО СССР:
Талуев Николай Григорьевич, 1920 года рождения, уроженец села Молодой Туд Калининской (ныне Тверской) области. Вступил на службу в Советскую армию 10.02.1940 года. Курсант 1-го Проскуровского стрелково-пулеметного училища - 15.02.1940 года. Окончил Томское пехотное училище с присвоением звания "лейтенант" - приказ от 10.06.1941 года. Этим же приказом назначен командиром пулеметного взвода 480-го стрелкового полка.
Вместе с официальным сообщением нам прислали фотографию Николая Григорьевича. Серьезное, волевое лицо, коротко острижены ("ежиком") волосы. Несколько позже сестра Татьяна Григорьевна, единственная из семьи Талуевых, оставшаяся к тому времени в живых, дополнила его внешнюю характеристику: среднего роста, смуглый, волосы и брови темные, глаза серые, физически крепкий - хорошо плавал, ездил на лошадях в ночное. И что для нас было особенно важным - по снимку краснодонцы признали в нем того самого Николая, который работал в электромеханических мастерских вместе с Лютиковым.
Накопленные документальные сведения и воспоминания позволили составить более полное представление об этом человеке.
Судьба Николая, подобно судьбе Георгия Соловьева, тоже не из легких. В 45-летнем возрасте умер отец. На руках матери осталось пятеро детей - две дочери и три сына. Самому старшему, Константину, исполнилось 15 лет, самой младшей сестренке, Настеньке, - один год. Николаю пошел шестой. Надеяться было не на кого, выводила их в люди сама. Помог ее сильный волевой характер.
"Семья жила бедно, - вспоминает Василий Бацев, друг детства и юности одного из братьев Николая - Ивана Талуева. - Никакой мебели, кроме стола и табуреток да двух простеньких кроватей, не было. Одеты и обуты в семье бедно, хотя чисто и опрятно. И только в самые предвоенные годы, когда дети уже выросли, а заработки в колхозе стали приличными, в семье появился достаток".
Мария Михайловна была большой труженицей, выполняла любую работу, не уступая мужчинам. Односельчане с уважением относились к ней. А то, что сама срубила баню для семьи, стало легендой на долгие годы. Иные ее побаивались. Не приведи господь, попасться ей на глаза нерадивому человеку, то так отчитает, что запомнится надолго.
В труде она воспитывала и своих детей и очень гордилась, что они сумели достичь чего-то в жизни: Константин стал учителем, Иван - кинооператором. Николай сначала выбрал учительскую профессию, закончил Ржевский педагогический техникум, полгода работал в одной из школ района. Затем пошел по военной части. Как писал впоследствии в автобиографии, 10 февраля 1940 года добровольно ушел в армию, военкоматом направлен на учебу в 1-е Проскуровское (Белоцерковское) стрелково-пулеметное училище Киевского военного округа (оно же в период войны - Томское пехотное). Кстати, неоднократное переименование этого учебного заведения также затруднило наши поиски.
2-го мая, в день своего двадцатилетия, Николай принял присягу. А в середине июня 1941 года, успешно сдав выпускные испытания и получив высокие оценки аттестационной комиссии, в звании лейтенанта был выпущен из училища. Последние документы оформлены 15 июня 1941 года. Подписано назначение в часть - 480-й стрелковый полк Забайкальского военного округа, командиром пулеметного взвода. Но на место службы молодой офицер прибыть не успел.
Доверившись документам, мы долго шли по следам 480-го стрелкового полка, который в первые часы войны срочным порядком был передислоцирован в район жарких боев - под Оршу. В списках личного состава, в боевых и политических донесениях мы надеялись встретить имя Талуева, но безуспешно. Тогда мы обратились к документам и топографическим картам, отражающим в целом обстановку на советско-германском фронте летом 1941 года, и сделали предположение, что из-под Орши в Краснодон он никак попасть не мог. Прежде всего, эти города находились на большом расстоянии друг от друга, к тому же Белоруссия была оккупирована в очень короткий срок. Во-вторых, часть, в которой служил Талуев, и которая вышла из боев с большими потерями, была направлена на переформирование, но не на территорию Украины. Значит, при таком раскладе событий Николай не смог бы оказаться в нашем городе в конце 1941 - начале 1942 года, как об этом свидетельствовали краснодонцы. Оставалась единственная версия - война его застала еще в стенах родного училища. Впоследствии это подтвердилось.
Н.Г. Талуев командовал взводом, который участвовал в ожесточенных боях на позициях Летичевского укрепленного района, то есть воевал в Украине. В сентябре он значится уже в приказах по личному составу 18-й армии. Далее назначения следовали одно за другим: ноябрь - командир взвода полковых курсов младших лейтенантов, декабрь - присвоено звание "старший лейтенант", 15 февраля следующего года назначен командиром пулеметного взвода армейских курсов младших лейтенантов.
Учебе младших командиров в период войны придавали особое значение, ибо армии требовались квалифицированные кадры. Отбор слушателей производился лишь за счет лучших воинов, отличившихся в боях за Родину. Командно-преподавательский состав тоже формировался в соответствии с самыми высокими требованиями. В приказе в связи с назначением Николая Григорьевича на новую должность отмечалось: "Имеет хорошую командирскую подготовку, аттестован положительно".
И еще один приказ, по-видимому, предпоследний, ибо последним был: "...исключить из списков как без вести пропавшего". А этот звучал так: "Командир взвода армейских курсов младших лейтенантов старший лейтенант Талуев Николай Григорьевич назначается командиром роты этих же курсов".
Но обстановка на фронте все больше накалялась. Всей мощью враг обрушился на наши передовые позиции. Спешное отступление. Всем составом с тяжелыми боями уходила на восток и воинская часть, именовавшаяся курсами...
Николай Румянцев
Николай Румянцев родился в 1914 году в селе Павлово Ярославской (ныне Костромской) области. В 16 лет он уехал в Ленинград к дяде, Василию Александровичу Румянцеву, брату своего отца. Работал на заводе, освоил плотницкое и столярное дело. В 1936 году призван в Красную Армию. Служил на советско-румынской границе в составе 24-го Вельского пограничного отряда, получил звание старшины, остался на сверхсрочную службу.
В начале 1941 года Николай приехал домой во внеочередной отпуск, получив его в качестве поощрения за задержание нарушителя. Это была последняя встреча с матерью и сестрами.
22 июня пограничный отряд вступил в первое сражение. Он держал оборону в течение нескольких суток. Несмотря на ожесточенное сопротивление частей Красной Армии, войска вермахта неотвратимо продвигались на восток. 14 дней спустя после вероломного вторжения на территорию Советского Союза маршал Гудериан докладывал Гитлеру, что война уже выиграна. Но он просчитался, ибо многого в менталитете наших людей не учел. Пример тому фронтовое письмо Николая Румянцева от 5 июля 1941 года: "За 14 дней боя... чувствую себя великолепно. Пока что у меня все в порядке. Мы заверяем наш народ и свою Родину, что фашистскую гадину уничтожим и сметем с лица земли. Наш фронт по линии реки Прут, посмотри на карте".
Не только это, но и последующие письма исполнены такого же оптимизма, будто бы и не было изнурительных кровопролитных боев, гибели товарищей, отступления. И уж совсем буднично, как об обычном перемещении, сообщает: "Пиши, тетя, быстрей, потому что адрес часто меняется".
Сохранилось два фронтовых письма Николая и переписанная от руки копия третьего, последнего, датированного 3 июня 1942 года. Все они адресованы Клавдии Александровне Румянцевой, тетке по отцу.
Для семьи Румянцевых она всегда была близким, родным человеком, добрым советчиком и помощником. После смерти брата, Николая Александровича, она разделила заботы Анны Дмитриевны о детях, а их осталось пятеро, старшему Николаю едва исполнилось 13 лет. Поддерживала связи со всеми и впоследствии, когда приходилось жить врозь.
Николай с большим уважением относился к своей тете. В одном из писем писал: "Тетя, спасибо за беспокойствие - табаку мне не надо, как-нибудь обойдусь. Ну, а в отношении дальнейшего, так я тебя, тетя, прошу, чтобы ты не беспокоилась, а когда тебе будет трудно, я всегда буду помогать".
Помочь, конечно, не пришлось, потому что его военная судьба вскоре круто изменилась, и для своих родных он на долгие годы просто исчез. Однако близкие люди верили и надеялись, что если их сын, племянник, брат не вернется живым, то придет хотя бы сообщение о его участи. Очень многое для установления истины и увековечения памяти героя-солдата сделала Клавдия Александровна. Она сохранила также письма Николая, несколько его снимков, ставших теперь музейными реликвиями, оставила свои воспоминания.
В Краснодон Румянцев прибыл весной 1942 года, когда 24-й погранотряд, переименованный в погранполк 18-й армии, был откомандирован в город Ворошиловград, в распоряжение начальника штаба войск НКВД по охране тыла Южного Фронта. Управление полка находилось в поселке Верхне-Дуванный (Краснодон).
В мае Николая направили на двухмесячные курсы младших лейтенантов. 3 июня сообщал: "Учеба идет только на отлично, так что закончу успешно и на отлично". Он был человеком дисциплинированным, организованным, требовательным к себе и другим. Эти качества приобретены, несомненно, в процессе многолетней воинской службы. Однако не вызывает сомнений и другое. На его характер определенный отпечаток наложила и рано начавшаяся самостоятельная жизнь, необходимость самолично принимать решения и ответственно к ним относиться. Внешне он не производил впечатления юноши спортивного типа, наоборот, он был худощавый, среднего роста, светловолосый. Может быть, уже тогда ему приходилось доказывать, что дело не в физической силе, и потому старался воспитывать волевые качества. Как бы то ни было, но на курсах он обратил на себя внимание. К тому же он по возрасту был старше многих курсантов, как, впрочем, и некоторых преподавателей (например, Талуева, будущего товарища по подполью). Поэтому, помимо учебы, на него возлагались также обязанности помощника командира взвода.
"Скоро выпуск, на днях. После окончания опять уезжаю на фронт".
Но закончить курсы не удалось.
Здесь интересно было бы привести рассказ самого Николая Румянцева, но не подлинный, ибо такового нет, а в пересказе бывшего жителя Краснодона Леонида Федоровича Штанько, на квартире которого Николай жил до оккупации города.
Курсанты, заняв оборону в районе Донца, оказались в окружении. Уходили, прячась в камышах. Их заметили из фашистских танков и повели прямой обстрел. Многие погибли. Николай просидел в камышах двое суток, по плечи в воде, голодный. Когда все стихло и лишь далеко на востоке были слышны раскаты орудий, выбрался. Продвигался в ночное время, без пищи, в каких-то гражданских обмотках, босиком. Пробиться к линии фронта оказалось невозможным. Оставался лишь один путь - в Краснодон.
Воевал с врагом и младший брат Александр, гвардии старший лейтенант. Они находились на разных фронтах, постоянно переписывались, потеряли связь летом 1942 года. Александр погиб в 1944 году в Белоруссии, так и не узнав о последнем подвиге Николая в рядах краснодонского подполья.
Из письма Н.Н. Румянцева
Боевой привет с фронта.
Здравствуй, тетя, спешу сообщить, что письмо я твое получил, за что спасибо. Тетя, хочу сообщить о себе, я жив и здоров, чувствую себя хорошо. Вас заверяю, что бил, бью и буду бить фашистскую сволочь и заверяю вас, что я, не щадя своей жизни, буду драться до последней капли крови с гитлеровской сволочью. Но победим, и в победе своей мы уверены. Не будет того, чтобы фашистская сволочь топтала нашу землю и издевалась над нашими матерями, братьями и сестрами. За слезы отомстим кровью и жизнью... Сейчас наша задача - вперед и вперед, и мы это осуществляем... Саше послал письмо и сейчас пишу еще одно.
Но вот и все. Надеемся, что увидимся.
Твой племянник Н. Румянцев.
Адрес старый. Юго-Западный фронт.
27/Ш-42 г. 22.30 часов.
Послесловие
Итак, волею судьбы будущие подпольщики оказались в Краснодоне еще задолго до его оккупации. Как все офицеры и курсанты, они вели большую работу среди населения по военной подготовке. Работали и с теми, кто должен был оставаться во вражеском тылу для организации сопротивления. Именно поэтому воины-окруженцы уверенно шли в этот город, рассчитывая на надежные связи и "своих" людей. И не ошиблись.
Конечно, здесь их знали немногие: лишь те, с кем работали в мастерских или чаще других встречались на чьих квартирах жили. Но "неместных" в них узнавал каждый, ибо в маленьком городке все были на виду. Да, видели, понимали, но не выдали. Воины оставили о себе добрую память.
С теплым чувством говорят о них старожилы, многое припоминая и по-новому осмысливая прожитое:
"В плотницкой работали два Николая. Они были хорошие добрые ребята. Бывало, я побегу домой к детям, а они вместо меня за печкой посмотрят, уголь подбросят...
Арестовали около десятка человек и поставили во дворе в ряд. Это были не краснодонские жители, а военнопленные. Я и Лена Воробьева стали собирать среди рабочих кусочки хлеба для арестованных. Ведь у других есть родственники, они принесут передачу, а у этих никого нет".
А.Н. Дикова, рабочая электромеханических мастерских.
"От Румянцева узнали радиосводки".
А.Р.Михайлов, кочегар
"От Румянцева получила задание достать бумагу. Думаю, для листовок".
В.А. Буренко, жительница Краснодона.
"Я и Румянцев получили задание сделать карнизы для портьер и повесить в доме на углу Банковской, где размещались фашисты. Швейде был недоволен нашей работой. А Лютиков сказал: "Ладно, будем ждать". Но больше о карнизах никто не вспомнил".
М.М.Климов, рабочий.
"Николай Талуев всегда говорил: "Выше головы держите, милые голубушки. Вот завтра, - а это было вечером под 7-е ноября, - выходите пораньше смотреть наш родной праздник. Будем флаги вешать наши советские". Да, это было незабываемое зрелище: флаги плавно по ветерку колышутся, а фашисты беснуются. Николай Григорьевич был волевой человек, с железной закалкой".
М.Т.Шулико, краснодонка.
"Ваш сын, Румянцев Николай Николаевич, был убит как партизан. Я похоронила его с почетом и честью".
Из письма П.А.Ермаковой Анне Дмитриевне Румянцевой, матери подпольщика.
За линией фронта
Без преувеличения можно сказать, что наиболее организованную и дисциплинированную часть "Молодой гвардии" составили бывшие фронтовики, вышедшие из окружения, бежавшие из плена или прибывшие из госпиталя, участники диверсионных групп, действовавшие во вражеском тылу. Это офицеры Иван Туркенич и Евгений Мошков, моряки - защитники Крыма и Кавказа Николай Жуков, Василий Ткачев, Дмитрий Огурцов, переводчик Борис Главан, радисты-разведчики Любовь Шевцова, братья Левашовы, Владимир Загоруйко, медсестра Антонина Иванихина и другие.
Оказавшись в Краснодоне, они быстро нашли "своих", с полуслова поняли, чем будут заниматься, и незамедлительно начали действовать.
В маленьком городке, где все знали друг друга в лицо, скрываться, даже из опасения быть уличенным в принадлежности к Красной Армии, не имело смысла. И они поступили иначе: устроились на работу или записались в кружки художественной самодеятельности при местных клубах, что давало некоторые гарантии от арестов и угона в Германию. К тому же репетициями и выступлениями в клубах имени Горького и имени Ленина подпольщики отвлекали внимание властей от основной своей деятельности - нелегальной.
Они ввели в организации строгий порядок и дисциплину, расчёт в подготовке каждой боевой операции, научили молодых, неопытных, но смелых и отважных до дерзости, обращаться с оружием, соблюдать конспирацию. А главное - товарищи им доверяли, их авторитет был непререкаем.
Евгений Мошков
Евгений служил в авиаполку на Кавказе, на фронте - с сентября 1941-го года. Следующим летом попал в окружение под Миллерово Ростовской области, затем - во временный лагерь для военнопленных, размещавшийся прямо под открытым небом. Зной, отсутствие воды и пищи, начавшиеся болезни обрекали солдат и офицеров на верную смерть.
В лагере оказались многие однополчане Евгения. Один из них, лейтенант Джалалов, по-видимому, непосредственный начальник Мошкова, передал письмо, адресованное матери Евгения, Евдокии Родионовне. Он писал: "Положение командиров таково: из рассказов товарищей, которые ранее были в плену, видно, что сюда скоро придет полиция и тогда начнутся и расстрелы, и пытки, избиения. А сейчас мы пока постепенно умираем от голода, грязи, вшей и болезней. Условия нашей жизни кошмарные. Мы фактически из командиров Красной Армии превратились в низших людей, просящих подаяние у забора... Женю своего ищите. Он тоже в таких же условиях, но ему все-таки легче тем, что он из местных, а местных и украинцев будут освобождать".
Но Евдокия Родионовна, с трудом добравшаяся сюда, чтобы выручить сына, не стала ждать этого "освобождения". Она сама нашла людей, которые помогли ей вывести его из лагеря.
Такое не забывается, ужасы плена - тоже. И уже будучи подпольщиком, Е. Мошков лично участвовал в освобождении десятков других, таких же, каким совсем недавно был сам.
Операция проходила на территории той же Ростовской области, недалеко от хутора Волченского, в нескольких десятках километров от Краснодона. Евгений был назначен ответственным за её выполнение. "Младший лейтенант Евгений Мошков безоговорочно приступил к выполнению указания", - писал Иван Туркенич. Он сформировал боевую группу, организовал разведку, составил план действий. В одну из ноябрьских ночей группа вплотную подобралась к лагерному ограждению, обезвредила охрану и помогла пленным бежать и скрыться в близлежащих лесных полосах и балках. "Группа без единой потери ушла. Задача была выполнена".
Василий Гуков
Василий Гуков не был в родном городе целых три года. На военную службу ушел осенью 1939-го. К тому времени он с отличием закончил ФЗУ в городе Каменске Ростовской области, получив специальность слесаря по ремонту железнодорожных вагонов и поработав уже на шахте, потом - в маркшейдерском отделе треста "Краснодонуголь". Призыву в армию тогда не подлежал, но уходили его близкие товарищи, и он, не желая отстать от них, прибавил себе лишний год. Попал в Киев, в полковую артиллерийскую школу. Закончил на отлично и в конце 1940 года начал службу в одном из артиллерийских подразделений, стоявших под Киевом.
Буквально с первых месяцев войны В. Гуков участвовал в тяжелых оборонительных боях у стен столицы Украины. Раненым попал в плен, был помещен в лагерь.
Судьба его хранила, и он выжил даже в тех жутких условиях. Ему удалось уйти из лагеря. Как это случилось, мы можем лишь предполагать, ибо документальных свидетельств нет. По словам матери, Клавдии Карповны, он бежал вместе с несколькими военнопленными, скрывался до наступления темноты в огородах, а случайно увидевшая его женщина предложила помощь, спрятала в погребе. Младший брат, Георгий Сафонович, рассказывал, что женщина сама забрала его из лагеря, объявив своим братом.
Василий пробыл в селе недолго и, как только почувствовал себя лучше, ушел. Хозяйка дала ему пиджак и брюки, чтобы его внешний вид ни у кого не вызывал подозрений.
В плен Вася попал осенью 1941 года. А в Краснодон пришел в августе или сентябре 1942-го, когда в городе уже были оккупанты.
"Это было днем, - вспоминала Клавдия Карповна. - Мы все сидели во дворе. Он подошел к калитке, позвал меня. Мы бросились к нему. Очень обрадовались, что он оказался жив. Узнали, что ранен. Нижняя рубашка на плече в крови. Боль еще чувствовалась".
Дома сразу же выяснил, кто из знакомых ребят сейчас в городе, отправился в клуб имени Ленина и там встретился с Иваном Туркеничем. "Через пару дней сообщил мне, что записался, - продолжала Клавдия Карповна. - Но куда, сказать побоялся. Я решила, что в клуб".
И далее: "Однажды принес автомат. Я очень переживала. Но он меня успокоил. Сначала прятали автомат в сарае, завернув в мешке, а потом для него вырыли ямку..."
Ночью Вася часто не бывал дома и всегда брал с собой оружие.
У многих подпольщиков были младшие братья - вездесущие, всевидящие. От них ничего не спрячешь, не скроешь. Разве только объяснишь, что это большая тайна, которую никому нельзя открывать. А о другой стороны, разве будешь спокойным, зная, что тем самым подвергаешь своего еще совсем "малого" братишку опасности: не дай, бог, заподозрят его в чем-то и начнут допытываться, а ведь допытываются-то со всей жестокостью! Потому, когда появилась угроза арестов, старшие в первую очередь побеспокоились о своих младших "незваных помощниках" и отправили их в надежное место.
Таким всезнающим оказался и Жора, Георгий. К счастью, он остался жив и невредим. Впоследствии вспоминал, как однажды обнаружил-таки автомат и сказал об этом Василию. Тот велел молчать, но разрешил подержать в руках, а потом и почистить. На следующий день братья спрятали его в тайнике в каменном карьере, метрах в 300 от подворья.
Потом, говорит Георгий, Вася принес еще два пистолета и две гранаты. Приносил и листовки, а вечером их расклеивал. И хотя младший брат просился взять его с собой, тот ни разу не согласился. Об участии в подполье Василий, естественно, никогда не обмолвился, хотя Георгий смутно догадывался о чем-то большом и загадочном.
Интуиция не подвела и родителей. Страшные догадки стали явью в тот день, когда к дому на санях подъехало несколько полицейских. В дом зашел один из стражей, спросил, кто здесь Гуков, приказал собираться. Василия доставили в полицию, где уже находились заключенные товарищи и куда в течение следующих дней бросали новых арестованных. Это было 6 января 1943 года. Василий прожил еще 9 кошмарных суток - с допросами, побоями, пытками. 15 января его казнили и сбросили в шурф шахты № 5.
"После освобождения города, - рассказывала Клавдия Карповна, - я была в камерах тюрьмы. Всюду кровь. Нашла запись о своем сыне. Васю извлекли из шурфа в последний день".
Георгий Сафонович тоже помнит трагические события тех дней. Цепкая мальчишеская память навсегда сохранила маленькую деталь. После извлечения из шурфа Василия опознали не сразу. Мать подошла к телу и нащупала впадинку на правой ключице - следы тяжелого ранения. Сомнений не оставалось: это был ее сын. Через несколько дней она проводила его в последний путь.
Борис Главан
Борис родился в Бессарабии, до 1940 года принадлежавшей Румынии. Получил образование, окончив ремесленное училище в Бухаресте, 4-й курс Кишиневского педучилища в Советской Молдавии. Он хотел и мог стать учителем. Но началась война, и он добровольцем пошёл в истребительный батальон по борьбе с диверсантами, затем попал в Действующую армию. Как человека, превосходно владеющего двумя языками - русским и румынским, его назначили переводчиком при штабе 296-й стрелковой дивизии.
Таковы официальные сведения о фронтовой жизни Бориса Главана. Более подробными мы не располагаем. И поэтому решили обратиться к другим источникам, не менее интересным, но, возможно, в какой-то мере более субъективным. Мы попытались проследить путь от Бессарабии до Краснодона, по времени вместившийся в целый год, воспользовавшись перепиской близких людей: Бориса, его младшего брата Михаила, погибшего в 1944 году в боях за освобождение Эстонии, и матери, Зинаиды Трофимовны, которая о чем-то знала как очевидец или слышала от сыновей.
Выдержки из документов мы приводим дословно, потому что в некоторых моментах интересен даже их стиль. Это касается, прежде всего, писем Бориса и Михаила. Ведь ребята учились в учебных заведениях Румынии, но как прекрасно они владели русским языком! И если поначалу были какие-то шероховатости, то потом их речь отличалась большой грамотностью.
*
25 сентября 1948 года.
По окончании педшколы, не возвращаясь домой, Борис поступил в один из отрядов по борьбе с диверсантами, оперируя в районе Бельцкого уезда. Числа 7 июля, когда началось отступление фронта, отряды были распущены, и он возвратился домой в село Кугурешти, где мы в то время проживали. В тот день... отправляли партию мобилизованных, в числе которых был и его младший брат Михаил. Желая следовать вместе с братом, он явился в комиссию и попросил мобилизовать его, а через два часа уже вместе с Михаилом покинул родные края. Дойдя до г. Николаева, там им пришлось работать по сооружению укреплений обороны. В конце июля район их работ был окружен противником, и всех бессарабцев, ввиду того, что их в армию первое время не брали, распустили по домам. Борис же решил пристать к какой-либо боевой части и идти на прорыв фронта. Вырвавшись из окружения, он держал путь на восток, заходил во все попадающиеся по пути военкоматы, пока, наконец, не зачислили его в автосанитарный отряд.
Из письма Зинаиды Трофимовны Александру Фадееву.
*
25 августа 1941 года.
Два месяца, от когда выехал из Бессарабии. Почти два месяца валялся, пока попал в один военкомат, который мобилизовал... Я был вместе с братом, и он где-то остался в Николаеве... Прошу вас, напишите мне, если слыхали, где находится папа и мама, а то они выехали из Бессарабии 10 июля.
Из письма Бориса в Краснодон дяде.
*
Когда началось наступление фашистских армий, мы эвакуировались в советский тыл и остановились в Николаеве. В конце лета 1941 года наша семья переехала в Краснодон.
Из воспоминаний Зинаиды Трофимовны.
*
30 сентября 1941 года.
Мама и папа вышли из Бессарабии в направлении Днепропетровска... и направятся дальше к вам. Из Бессарабии я вышел вместе с братом, и до Николаева были вместе. Во время боя в Николаеве он потерялся от меня, и до сих пор не имею никаких сведений, где находится он... Из Николаева я направился в одно село, и, заходя в военкомат, меня определили в один госпиталь, в котором был почти месяц: с 20 августа по 17 сентября. От 17 сентября меня определили в штаб дивизии.
Я чувствую себя хорошо, а лучше чувствуем себя, это когда наши отбивают врага, продвигаясь вперед.
Из письма Бориса дяде.
*
17 ноября 1941 года.
Очень рад, что получил хоть одно письмо от вас и знаю, что вы живы и здоровы и Мишук есть. У меня все хорошо. Вы напишите адрес Мишука.
Чем вы доехали до Краснодона и когда прибыли туда? Как вам живется, и кем работаете теперь? Хорошо, что выехали из Кугурешти. Я немного простудился, но это ничего. Нам выдали уже зимнее обмундирование, так что хорошо.
Недавно был в разведке, и убили 3-х немцев, сцапали одну машину. Работа у нас идет. Скоро немцы будут мазать пятки. Итальянцы все мерзнут на фронте и очень плохо одеты, вши на них, как на собаках. У нас очень много привозят их и все голодные, что и помои могут кушать. Ходят и отбирают весь хлеб у населения и стреляют кур. Видел и румын. Оборваны, голодные и грязные, что прямо страшно.
Напишите, как живете и сколько получаете. У нас кормят очень хорошо... В случае чего уезжайте, не ожидайте, а то будете умирать с голоду. Вообще, не только в городах, а и в селах после входа людоедов-фашистов входит голод и болезнь, так смотрите.
Целую очень крепко и желаю всего хорошего, чтоб увидел Вас после победы живыми, и помните мой
совет.
Из письма Бориса родителям.
*
12 декабря 1941 года.
Использую случай, что идут две девушки, и посылаю вам письмо.
Я работаю в штабе дивизии переводчиком румынского языка... Иногда езжу с нашим начальником в разведку на фронт.
Сначала был определен на работу писарем в госпиталь. После этого перевели в стрелковую дивизию в химическую роту. В это время мы вели бой под Мелитополем. В этом направлении участвовали румынские части. Наши взяли в плен румынских солдат, но некому было переводить на допросе в штабе дивизии. Мой командир знал, что я владею румынским языком, и рекомендовал меня в качестве переводчика.
С конца октября меня взяли в штаб. Через несколько дней мне присвоят звание младшего командира (старшего сержанта).
Подал заявление в комсомол.
Напишите, где Миша и что делаете вы, как живете.
П. С. Мы находимся недалеко от вас, около Дебальцево.
Из письма Бориса родителям.
*
2 января 1942 года.
С новым годом. У нас на фронте все бойцы считают, что наступающий год будет годом победы. Такие у всех надежды и желания.
Дела у нас идут неплохо. Скоро дадим удар фашистам так, чтоб они не успели удрать. У нас сейчас стоят морозы, которые дают себя чувствовать фашистской армии. Немцы и их союзники ходят, как привидения, в одеялах, головы обматывают платками. Мы все хотим, чтобы были еще сильнее - пусть мерзнут фашисты. Особенно плохо одеты итальянцы.
Мне присвоили звание старшего сержанта перед новым годом.
Из письма Бориса родителям.
*
11 апреля 1942 года.
Это письмо я вам пишу не с места, а с дороги, я еду... на фронт... для борьбы с немецкими захватчиками. Я очень рад, что, в конце концов, пришел многоожиданный день отправки на фронт. Рад тем, что теперь и я стану в ряды борющихся за честь и свободу нашей Родины, в ряды ее защитников. Теперь, когда иду на такое большое дело, заверяю вас, дорогие родители, что буду драться так, чтобы ни один фашист не остался на нашей территории. Напишите и Боре, что я... вызываю его на соревнование, а сам обязуюсь драться не хуже его.
Из письма Михаила родителям.
*
14 апреля 1942 года.
Недавно меня приняли в комсомол. Очень рад... и обещаю еще сильнее бороться против немецких оккупантов.
У нас погода плохая, грязь по колено. Я бывал в районах, освобожденных нами. Кошмар, что натворили немецкие гадости. То, что видали мы, - это кровь наших советских людей. Дома разбиты, все сгоревшее, остается только зола и пепел. Все эти переживания нашего народа призывают нас на фронте и вас в тылу еще сильнее работать для полного уничтожения немецкой сволочи...
Из письма Бориса родителям.
*
29 апреля 1942 года.
Уже недели две как работаю в штабе полка на новой должности. Миша не пишет ничего... Я теперь получаю 750 руб. в месяц, так что буду почаще присылать и побольше... У нас настоящая весна, тепло... Вы не волнуйтесь, если я не пишу часто.
Из письма Бориса родителям.
*
23 мая 1942 года.
Недавно получил от вас письмо, в котором вы пишете, что Миша направился на фронт. Очень рад, что оба брата будут продолжать гнать немцев на запад. Вместе будем драться за нашу свободу, за нашу любимую Родину.
Я жив и здоров. Все у меня хорошо. Я сегодня получил деньги за 2 месяца и посылаю вам 1200 руб... Не беспокойтесь за меня. Я должен помогать всеми силами вам. Я скоро вам пошлю аттестат, и будете получать через РВК (райвоенкомат) по 400 руб. в месяц.
Из письма Бориса родителям.
*
5 июня 1942 года.
Вчера я получил боевое крещение, первые мины, спущенные по немецким гадам. Этот день для меня будет святым днем. В окопе около меня разорвался снаряд, меня ранило, то есть насмех осколок поцарапал мне один палец руки, так что почти и кровь не текла. От Бори письма не получал, но жду.
Из письма Михаила родным.
*
17 июня 1942 года.
Миша ничего не пишет, и я очень сердит на него. Я ему написал несколько писем... Скоро придет час, когда немцы, грубо выражаясь, будут драпать без штанов. Я лично очень рад, что скоро откроется второй фронт.
Из письма Бориса матери.
*
25 июня 1942 года.
Получил твое письмо и одновременно от папы... Я на Харьковском направлении... Когда будешь писать Мише, передай, пусть пишет мне... Я посылаю тебе свою фотокарточку.
Из письма Бориса матери.
*
31 июля 1943 года.
Теперь я нахожусь на передовой позиции, я рад, что меня снова сюда послали, буду бить проклятых фашистов и мстить им за смерть нашего дорогого Бори. Прошу вас, дорогие мои мама и папа, обо мне не беспокоиться.
Из письма Михаила родителям.
*
25 сентября 1948 года.
В июле 1942 года, попав в окружение, Борис тоже пришел в Краснодон. Знакомство с краснодонской молодежью он завел в клубе. При своей откровенной натуре и общительности он скоро приобрел доверие местных комсомольцев, а отсюда уже началась у него с ними дружба, которая привела его в ряды организации "Молодая гвардия"...
Борис никогда в своих неудачах не отчаивался и не разочаровывался, и это давало ему возможность всегда выходить победителем. Его любимое выражение было: "Ребята, за мной!". Тут невольно в последнюю прощальную минуту на могиле пришлось вспомнить с болью в сердце это выражение, когда по простой случайности при опускании в могилу его гроб, несмотря на его центральное расположение среди гробов, - первым был опущен при салюте.
Из письма Зинаиды Трофимовны А.А.Фадееву.
Черноморцы
Николай Жуков, Василий Ткачев, Дмитрий Огурцов... В 1941 году каждому из них исполнилось 19 лет. За плечами неполное среднее образование, лишь Огурцов продолжал учебу в вечерней школе. Все уже работали: Николай - секретарем Первомайского нарсуда, Дмитрий - на шахте, Василий после окончания курсов - слесарем в вагоноремонтном депо станции Семейкино.
В первые месяцы войны их призвали в Действующую армию, определив место службы - Черноморский Флот. Сами не ведая того, краснодонские ребята оказались почти рядом, а Жуков и Ткачев даже воевали в одной дивизии - 25-й Чапаевской стрелковой, в бригадах морской пехоты. Были рядом, но не встретились, их фронтовые дороги не пересеклись, каждый шел своей. В один узел их судьбы сплелись лишь потом - в Краснодоне, в подполье.
Проследить боевой путь земляков-черноморцев по документам военных архивов оказалось делом трудным, и, прежде всего, потому, что многие документы пропали, погибли, так же, как и люди, о которых они свидетельствовали, - при отступлении, в пожарищах, или затонули вместе с транспортом и живой силой. Для восстановления событий хотя бы в общих чертах приходилось буквально "выискивать" необходимые сведения из немногословных, отрывочных источников. Поэтому в нашем рассказе неизбежны фразы "по свидетельству", "в соответствии", "предположительно".
Дмитрий Огурцов
В отношении Дмитрия Огурцова нам повезло больше, ибо сохранились воспоминания оставшихся в живых однополчан да очень коротенькие фронтовые письма самого Дмитрия.
Итак, с командой новобранцев Д. Огурцов был отправлен из Краснодона 2 октября, а с 26-го уже значился рядовым одного из флотских подразделений, позже - курсантом школы радистов в Анапском учебном отряде сторожевых кораблей. Там он встретился и подружился с Иваном Коником, с которым впоследствии предстояло съесть не один пуд соли и пройти под пулями и снарядами не одну милю и версту морских и сухопутных дорог, выполняя ответственные задания командования.
Именно от Ивана Емельяновича нам удалось узнать хотя бы какие-то подробности о "хорошем товарище, честном и храбром воине". " С ним мы вместе учились, жили в одной комнате и дружили".
Учеба была трудной, работать приходилось много и упорно. "С первого числа у нас практические занятия, - писал Дмитрий сестре Матрене 26 марта 1942 года. - Какая ответственная специальность". По окончании школы (ориентировочно апрель-май) началась служба на сторожевых катерах, охранявших подходы к Новороссийской военно-морской базе.
Обстановка на Южном фронте все более осложнялась. Враг, потеснив наши части в Крыму, устремился по югу Украины к Донбассу и на Кавказ. Жаркие бои шли на море и на суше.
В июне Дмитрия Огурцова направили во вновь сформированную 83-ю бригаду морской пехоты. Вместе с Коником он зачислен в 144-й отдельный батальон, рядовым бойцом роты автоматчиков. Тогда всем морякам бригады пришлось спешно переквалифицироваться в стрелков, пулеметчиков, минометчиков и учиться воевать на земле. А для противника морская пехота - это "черная смерть", сметавшая на своем пути любые преграды, сеявшая страх и ужас в его стане.
Бригада прикрывала отход советских войск в районе Новороссийска. Батальону был отведен плацдарм на подступах к городу Темрюк. "Имея восьмикратное превосходство, противник рвался к городу, - писал много лет спустя бывший командир взвода 144-го батальона, Герой Советского Союза М. Ашик. - По несколько часов шел артиллерийский обстрел наших позиций, затем следовали атаки пехоты и кавалерийских частей. Но моряки держались".
После 20-дневных оборонительных боев поступил приказ: Темрюк оставить. Войска уходили. Лишь у моста через Кубань сражался небольшой заслон - несколько автоматчиков из 144-го батальона, в числе которых был и Дмитрий Огурцов.
"Мы продолжали держать оборону в районе переправы, по которому отступали наши войска. К исходу дня мост был взорван. Часть нашего батальона не успела отойти за реку и осталась на занятой противником территории. В это время мы расстались с Дмитрием Огурцовым, и я его больше не встречал. Бригада отошла в Новороссийск" (Ив. Коник).
Те, кто защищал переправу и остался жив, пытались пробраться к своим, шли в сторону Новороссийска. "Теперь уже никто не проследит их путь, не скажет, как и где они искали партизан, где принимали бой, где хоронили павших товарищей, где пытались перейти линию фронта... А в батальоне, ничего не зная о судьбе оставшихся за Кубанью товарищей, не спешили зачислять их в списки погибших или пропавших без вести" (М. Ашик).
Может быть, потому в Центральном военно-морском архиве РФ Дмитрий Огурцов и значится откомандированным 15 декабря 1943 года в состав Черноморской группы войск Закавказского фронта. А ведь прошло почти полтора года после последнего боя Дмитрия и почти год со дня гибели его как участника "Молодой гвардии".
Как же на самом деле сложилась дальнейшая судьба воина, моряка, защитника Кавказа? Каким образом он, избежав смерти в самом аду военных действий, погиб несколько месяцев спустя в Краснодоне?
Рассказ продолжим, обратившись к воспоминаниям близких ему людей, которые слышали обо всем из первых уст.
При отступлении, то ли под Темрюком, то ли под Новороссийском, но где-то на этом коротком отрезке трудного и опасного пути, Дмитрий попал в плен, затем в лагерь. Совершил побег. "Он рассказывал, - вспоминала старшая сестра Матрена, - что жили в конюшне. Было холодно. Укрывались матами, сплетенными из осоки. При побеге перерезали проволоку, которой огражден лагерь. Переплыли речку". Другой сестре, Александре, запомнилось, что домой он пришел в оборванной одежде, с растертыми до крови руками - при побеге пришлось рыть землю.
Несколько дней беглецы, а их было трое, прятались неподалеку. Добрые люди помогли переодеться, предлагали остаться. Но ребята отказались. Продвигались по оккупированной территории, в села не заходили, опасаясь предательства.
Так Дмитрий оказался в Краснодоне. Тут пригодились и знания радиста, и боевой опыт морского пехотинца. Как сказал его друг Коник, Дмитрий был "честным и храбрым воином". А мы добавим: храбрым в бою, не менее храбрым и в подполье.
Николай Жуков
Николай Жуков начал службу в учебном отряде бригады морской пехоты (по другим сведениям - подводных лодок), дислоцировавшемся в Балаклаве (южнее Севастополя). Время было сжато до предела: учеба, занятия на полигоне, боевые дежурства. Для "необстрелянных" новичков, не успевших пройти даже срочную службу, нагрузки казались непомерными. Но жаловаться не приходилось.
С конца октября противник предпринял мощное наступление на Крым с суши и с моря. На рубежах береговой обороны вокруг Севастополя сражались плечо к плечу сухопутные части и морские пехотинцы. Началась 250-дневная оборона города.
В этих изнурительных кровопролитных боях участвовал и Николай Жуков. А вскоре, по свидетельству его младшего брата Владимира, в составе особой бригады морской пехоты он был переброшен под Керчь для уничтожения вражеского десанта, где получил тяжелое ранение в левое плечо. Почти полгода находился в госпиталях Нальчика, Сочи, Ростова, а в апреле 1942 года, признанный не годным к службе, отправлен на лечение по месту жительства.
Раздробленный ключевой сустав не подлежал восстановлению, рука висела плетью. Благо, правая была в рабочем состоянии, что позволило Николаю уже через месяц вернуться к прежним, довоенным обязанностям. Его снова приняли в народный суд, но теперь, учитывая состояние здоровья, в должности судебного исполнителя.
После неудачной эвакуации Николай оказался в оккупированном фашистами Краснодоне.
Василий Ткачев
Из пяти сыновей Ткачевых трое стали участниками Великой Отечественной войны и все погибли. На старшего Николая похоронка пришла в 1941 году, на Андрея - в 1945-м. Смерть Василия близкие пережили в 1943-м.
А в начале войны Василий, мобилизованный Новосветловским призывным пунктом, оказался на Южном фронте. Он закончил шестимесячные курсы автоматчиков, участвовал в боях.
Следует оговориться, что информация об этом периоде его службы разноречива, а данными его послужного списка музей не располагает. По одной версии, он был защитником Севастополя. Там же ранен и переправлен в госпиталь Новороссийска. Враг подступал к городу, и Василий, подлечившись, оказался в рядах его защитников. В одном из боев был контужен и ранен в ногу. Немцы подобрали его, полуживого, на поле боя и бросили в лагерь для военнопленных. Придя в себя, Василий сбежал. По дороге домой еще дважды был задержан, но снова совершал побеги, преодолев-таки почти тысячекилометровый путь по оккупированной территории.
Вторая версия основана на воспоминаниях родителей. Причем, этот вариант более приемлем и в большей мере соответствует историческим событиям, происходившим в тот период в Крыму и на Кавказе. После призыва Василий попал в Новороссийск. По-видимому, там закончил курсы автоматчиков. А затем уже с десантом, а это был десант морской пехоты, заброшен в Севастополь, оборона которого все еще продолжалась, несмотря на эвакуацию основных войск из Крыма. Здесь он и получил ранение в ногу и контузию головы. Первое время, как потом говорил родным, даже отнялась речь, а если бы не каска, то снаряд убил бы наповал. Далее, вероятнее всего, неотложная медицинская помощь на месте, а затем - лечение в госпитале города Ярославля.
По дороге заехал домой, рассказывали родители (кстати, этот факт тоже в пользу данной версии). Предположительно, это было в январе 1942 года. Стояли сильные морозы. Через пару дней за ним заехали его однополчане, и все вместе они отправились по месту назначения.
После госпиталя - снова в Новороссийск, где шли жаркие бои не только за город, но и за все побережье Кавказа. Теперь с Дмитрием Огурцовым они находились совсем близко, на одном пятачке, только на разных участках. Оба отважно воевали, оба оказались в окружении, но, в отличие от Дмитрия, Василию выбраться из него не удалось, он угодил в лагерь. Потом бежал. Днем прятался в скирдах, ночью шел. Под Гуково, когда до дома было уже рукой подать, его задержали полицейские. Но он снова сумел бежать. Домой пришел поздней осенью, возможно, в ноябре. Несколько раз его вызывали в полицию, допытываясь, почему не работает. Он отговаривался плохим самочувствием после ранения.
Василий вместе с Николаем Мироновым, двоюродным братом Павлом Палагутой создали подпольную группу в Семейкино. Она была частью большой группы поселка Краснодона. Ребята часто бывали в поселке, задерживаясь на день-два, а дома Василий объяснял, что посещает посе17лковую больницу.
Об участии в подполье родные не догадывались, даже младшие братья, Григорий и Александр, ничего не замечали. Поэтому, когда поздней январской ночью к дому Ткачевых подъехали полицейские, в том числе бывший сослуживец Василия по депо, мать не заподозрила подвоха. Подумала, может быть, снова по поводу работы. Василия дома не оказалось, ушел к знакомым по соседству. Полицейские попросили позвать его, и Елена Яковлевна выполнила просьбу. О, как потом она каялась в своей опрометчивости! Василия тут же схватили, бросили в сани и увезли. Куда - никто не знал. Позже выяснилось, что все трое, Ткачев, Миронов и Палагута, содержались в Новосветловской тюрьме. Родители приносили им передачи, пытались толком узнать что-либо. Но напрасно. Их сыновья больше не вернулись домой. И самое трагичное для родителей в том, что они так и не узнали, где расстреляны и похоронены их взрослые дети...
Радий Юркин
По-разному сложилась судьба оставшихся в живых молодогвардейцев. Георгий Арутюнянц, Анатолий Лопухов, Василий Левашов, Нина Иванцова сразу же ушли на фронт. Они считали своим долгом перед погибшими продолжить борьбу с врагом. Страстно желал попасть в действующую армию и самый юный из героев - Радик Юркин.
Имя этого юноши известно не одному поколению молодежи - по роману "Молодая гвардия" и одноименному кинофильму Сергея Герасимова, по многочисленным выступлениям самого Радика перед молодежной аудиторией и по документальным материалам Краснодонского музея.
И все же в представлении многих он навсегда остался 14-летним подростком, каким пришел в "Молодую гвардию". Непосредственность, восторженность, неуемная энергия, постоянное желание действовать - эти качества героя вызывают неподдельную симпатию и у его нынешних сверстников.
Радик был так юн, что борьба в подполье воспринималась им не столько как смертельная опасность, сколько как риск, исполненный романтики, привлекательной таинственности. О таком он только читал прежде в книгах, посвященных героям гражданской войны. А теперь все было наяву.
В жизни Радия Петровича было много интересных событий, но самое яркое из них уходит в далекие юношеские годы.
В один из октябрьских вечеров 1942 года Радика принимали в комсомол. Это было на квартире Виктора Третьякевича. Хорошо запомнилась маленькая комната, за столом Олег Кошевой, Иван Земнухов и другие ребята. Они задавали вопросы, а затем, посоветовавшись, сказали, что он принят в члены Ленинского комсомола. "Но билет, - Олег подчеркнул это слово, - ты должен оправдать и заслужить".
В те суровые военные времена личные качества проверялись боевыми делами. "Оправдать и заслужить" - значило проявить храбрость, мужество, беззаветную преданность Родине.
На первое свое задание Радик шел в ночь на 7 ноября. В честь 25-летия Октябрьской революции в городе должны взвиться красные флаги, и один^ из них на школе имени Ворошилова. Вывесить его поручено группе Сергея Тюленина, в которую входил и Радик Юркин. Задание выполнили; флаг водрузили и заминировали.
Затем были другие поручения: распространять листовки, добыть гранаты и патроны в поселке Изварино. И лишь потом состоялось вручение временного комсомольского удостоверения.
"Отныне твоя жизнь принадлежит комсомолу", - совсем просто сказал Олег Кошевой. Но для Радика эти слова прозвучали как высочайшее к нему доверие старших товарищей, как оценка его первых самостоятельных шагов в подполье, как побуждение к дальнейшей боевой деятельности. Он запомнил их на всю жизнь.
В числе немногих Р. Юркину удалось избежать ареста. Вся его дальнейшая судьба складывалась по-особому удивительно. Долгие годы он намного опережал своих сверстников, к нему рано пришла известность. В пятнадцать с половиной лет получил высокие правительственные награды: орден Красной звезды и медаль "Партизану Отечественной войны" I степени - и по ходатайству ЦК ВЛКСМ был направлен в школу летчиков первоначального обучения ВВС ВМФ в городе Куйбышеве.
"Худенький, в серой солдатской шинели, в грубых ботинках, на голове пилотка. А на гимнастерке уже сверкали боевые награды", - таким было первое впечатление о герое Краснодона у летчика-инструктора Веры Ивановны Лупановой.
Интересен и документ того времени: приказ начальника школы пилотов о зачислении "на довольствие с 25.10.45 г. кандидатов, прибывших для держания испытаний - из Ворошиловградского обкома ЛКСМУ Юркина Р.П. без аттестата".
Да, у Радика аттестата не было, в 1942 году он успел закончить лишь семь классов. Но для него сделали исключение и после проведения вступительных испытаний его приняли курсантом. И там Радик оказался самым младшим. Стремясь не отстать от других, он настойчиво овладевал теорией и практикой летного дела. Первый в группе был допущен к полетам.
В 17 лет, закончив учебу, стал летчиком морской авиации. Всем выпускникам присвоено звание младшего лейтенанта, а Юркину все по той же причине - несовершеннолетний - только "сержант". И лишь несколько месяцев спустя, в период службы в подразделениях Тихоокеанского флота, уже после участия в войне с Японией он удостоился, тоже досрочно, звания младшего лейтенанта.
Из аттестации 1945 года: "Летать любит, в воздухе инициативен. В усложненных условиях принимает грамотное решение. Осмотрительность в воздухе хорошая".
В 18 лет на груди героя следующая награда - медаль "За победу над Японией". А впереди еще две: орден Красного Знамени и медаль "За боевые заслуги".
Офицер Р.П. Юркин постоянно совершенствовал свое профессионалальное мастерство, настойчиво овладевал теоретическими знаниями. В 1950 году окончил Военно-Морское ордена Ленина авиационное училище в г. Ейске Краснодарского края по специальности "военный летчик". Характеристики блестящие: политически грамотен, среди товарищей пользуется авторитетом, принимает активное участие в общественной жизни части. Энергичен. Волевые качества хорошие. Настойчив. Требователен. Дисциплинирован отлично. Техника пилотирования отличная. Дополняют друзья: развито чувство товарищества, коллективизма и взаимовыручки.
В период учебы Радий Петрович избирался членом Краснодарского краевого комитета комсомола, был делегатом XI съезда ВЛКСМ.
Затем служба на Краснознаменных Балтийском и Черноморском флотах.
С 1957 года, уйдя в запас, Р.П. Юркин жил и работал в Краснодоне. Он часто встречался с молодежью города, был желанным гостем в любой точке Союза. Его страстному слову внимали люди всех возрастов.
Пропаганда подвига молодогвардейцев стала неотъемлемой частью его жизни, его существования. Он умер, когда ему шел 48-й год. Умер на боевом посту, в священном для него доме - музее "Молодая гвардия", где делал свою последнюю запись на радио. Запись для истории, для потомков. О своих товарищах, об их бессмертном героическом подвиге.
Так пусть никогда не угаснет память о нем и о его славных делах.
