16

Семен Глайхенгауз. "Гетто - это гетто"

Семен Глайхенгауз

Семен Лазаревич Глайхенгауз родился в 1932 г. в Минске. Узник Минского гетто.
С 1948 г. живет в Ленинграде. Окончил судостроительный техникум, а затем Северо-Западный заочный политехнический институт. Принимал участие в строительстве атомохода «Ленин» и шестнадцати атомных подводных лодок. Ветеран подводного судостроения. Награжден орденом «Знак почета» и медалями.

 

Гетто - это гетто

Уже 27 июня немцы высадили в Минске десант, танки встали у мостов и переправ, обстреливали всех подходящих. Мы пытались уйти в сторону Могилева, вся семья несла какие-то подушки, какой-то ненужный скарб. Но немцы умело сеяли панику, перегораживали путь, обстреливали — пришлось вернуться.

В начале июля город был полностью захвачен. Первое время было относительно свободно, мы успели перевезти в город вещи и продукты с дачи. Потом немецкий комендант вывесил приказ о переселении всех евреев в гетто. Нам по разнарядке достался район, в котором жил мой дед. Улица, на которой он жил, называлась Школьной, и фамилия его (отца моей матери) была — Школьник. И вот вся наша семья: старший брат (он только что окончил десятый класс), мать, шесть ее сестер со своими детьми и я — все мы переехали в этот деревянный домик.

Гетто — это гетто. Все огорожено колючей проволокой. Охрана из полицаев. Выйдешь — расстрел. Установлен порядок: «кто не работает, тот не живет». Сначала днем хватали и увозили молодых. Потом, начиная с 7 ноября 1941 года, стали забирать всех подряд и по плану.

Мы спасались как могли: вырезали днища шкафов, комодов, сундуков, из них прорывали лаз под землю, в яму, погреб, где можно было переждать погром. Назывались такие убежища «малинами». Значили они для нас намного больше, чем для тех, кто употребляет это слово в воровском жаргоне. Такая «малина» спасла нам жизнь 2 июля 1942 года. Дедушка, прекрасный столяр-краснодеревщик, выгородил печь в доме фальшивой стенкой, а лаз туда, в этот застенок, прикрывался кухонным шкафом с посудой. Ждали очередной облавы. Мы спрятались. Дед остался, чтобы как следует прикрыть этот лаз. В это время в дом ворвались немцы с полицаями. Деда схватили, а потом расстреляли. Нас найти не смогли... [Этот наш лаз и потом не смогли найти. Уже после освобождения Минска я встретил женщину, которая прожила в этой «малине» несколько суток.]

В начале октября 1943 года брат украл у немцев автомат и пистолет и ушел к партизанам. 12 октября я, как всегда, работал в «Deutsche Hochbaustolflager», как называлась снабженческая организация. Для меня, тринадцатилетнего пацана, там была своя работа: убирал мусор, разгружал вагоны, возил тачку, за что и получал, как другие, 200 граммов гречневой баланды да кусок хлеба, мало похожего на хлеб.

В тот день машина, которая увозила нас на работу, была не та, что обычно, больше напоминала железнодорожную платформу. Когда я залез внутрь, то увидел, что и команда не та, что обычно, какая-то сборная. Я сразу понял, что везут нас уже не на работу. По углам сидели четверо гестаповцев. Один попросил у другого спички. Тот велел подождать и стал их искать. В это время шофер притормозил у бывшего Дома офицеров, чтобы «вписаться» в радиус поворота на улицу Широкую, где находился концлагерь, из которого, как правило, увозили на расстрел; а это была такая машина, которая обозначала поворот не световым сигналом, а выбрасывала флажок. Я улучил несколько секунд, чтобы выглянуть: флажок показал левый поворот — значит, в душегубку! Я рванулся, спрыгнул на ходу. Выстрелы! Выстрелы! Неподалеку было погорелище. Забежал в развалины дома, взобрался по наклонному швеллеру на последний этаж. Куда спрятаться? Увидел между уцелевшей от пожара голландской печью и стеной узкую щель. Как таракан, протерся в глубину. Ни увидеть, ни тем более вытащить меня было невозможно. Простоял так часа два-три.

Когда понял, что опасность миновала, вылез и задумался. Куда идти? Брат у партизан, мать в гетто. Вернулся к ней, застал ее в живых.

20 октября 1943 года, в день последнего погрома, я встретил своего приятеля Аркашку Сидорецкого. Он был достаточно скрытен и не сказал, что пришел из партизанской зоны за своей матерью. Вдруг все бросились врассыпную, кто куда. Окружают! Из крытых брезентом машин повыскакивали немцы и плотным кольцом стали окружать гетто. Мы с Аркадием рванули на еврейское кладбище, когда кольцо уже начало смыкаться. С кладбища — вниз, на какую-то улицу, под проволоку и... бегом! Была страшная стрельба. Это наше бегство под выстрелами мне снилось долгие годы почти каждую ночь.

Добежали до колонки, ополоснули лица, напились. Впереди — шлагбаум с гитлеровцами, вокруг него — минные поля. Решили идти рядом, говорили по-белорусски. Спас нас случай: немцы не обратили на нас внимания.

Пройдя километров двадцать, наткнулись на полицая. Он признал во мне еврея, пнул так сильно, что я распластался по земле и долго потом не мог прийти в себя.

Уже поздно вечером натолкнулись на партизанский разъезд. Потрясающее впечатление на всю жизнь, когда понимаешь, что спасен! Нас привели в отряд, допросили, проверили. В этот день — 20 октября — мы были первыми освободившимися свидетелями последнего погрома. Потом стали подходить другие. Таких пацанов, как мы, в отряде, носившем имя Кутузова, 2-й Минской бригады было очень-очень много! Это был своего рода детский приемник для ребят, убежавших из гетто.

Отряд располагался в глубине партизанской зоны, в деревне Поречье. Немец сюда нос не совал. Жители близлежащих деревень помогали отряду чем могли. Нас, ребят, стали распределять по деревенским семьям. Никогда не забуду, как белорусские крестьяне делились с нами последним куском хлеба и последней одеждой.

Когда стала подходить Красная Армия, немцы загнали всех — и партизан и деревенских — в болота. Мы сидели там около трех суток. И те крестьяне, с которыми я жил, мочили в этом болоте высушенную картошку и делили на всех поровну, не отличая меня от дочерей своих и сыновей. Этого я никогда не забуду!

Я и сейчас все-таки просоветски настроенный человек, эта власть дала мне все. И детский дом, в который я попал после войны. Там я выбрал профессию, которую люблю до сих пор: подводное судостроение.

Вообще, считаю себя счастливым человеком, хотя вся моя жизнь — постоянная борьба за право быть самим собой. [10; 209-212]