Исаак Любарский. "И на море и на суше"
Исаак Любарский
Исаак Абрамович Любарский родился в 1921 году на Украине. С 1940 года в Красной Армии. С первых дней войны на фронте (Севастополь). В 1942 году был тяжело ранен. После госпиталей вернулся в морскую пехоту. Во время войны узнал, что вся его большая семья уничтожена гитлеровцами в Цюрупинске.
Награжден двумя орденами Отечественной войны I и II степени, орденом Красной Звезды и медалями.
И на море и на суше
Я родился 17 ноября 1921 года в небольшом городке Цюрупинске на Херсонщине. Отец работал в еврейском колхозе. Я и сестра — учились. В 1940 году, после окончания школы, пошел служить в Красную Армию. Рос я крепким парнем, увлекался плаванием, парусным спортом, вода была моей родной стихией. Все это определило мою службу: я был зачислен в Черноморский флот, в Севастополь. Получил специальность радиста и был направлен корабельным радистом в ОВР (охрана водного района).
Только начал осваиваться, как запахло войной.
Меня прикомандировали к штабу флота, и на моих глазах развертывались события тех тревожных дней. За неделю до войны на флоте и в береговых частях проходили большие учения, эскадра была в море, береговые соединения — в 50 км от главной базы. 20 июня корабли и береговые части вернулись в Севастополь. Был объявлен полный аврал. С половины дня субботы разрешили увольнение части личного состава. К вечеру в городе ярко горели огни, на бульварах играли оркестры, флот веселился и никто не предчувствовал, что произойдет в ночь на воскресенье.
Около полуночи в Севастополе была объявлена «Готовность № 1», в городе вывесили знаки «большой сбор». Все срочно вернулись на корабли.
Около трех часов ночи части СНОС (служба оповещения) сообщили о приближении вражеской авиации. После небольшой заминки в переговорах высших штабов был отдан приказ открыть огонь по вражеским самолетам. Флот начал войну на один час раньше, чем на других фронтах.
Пока шли бои за Одессу, флот готовил оборону Крыма и особенно Севастополя.
После прорыва немцев под Перекопом и их стремительного наступления вглубь Крымского полуострова командование флота начало срочно создавать заградительные отряды, чтобы остановить бегущих, вооружить их и создать боеспособные части для отпора наступающему врагу. Была создана Приморская армия под командованием генерала И. Петрова. Заградотрядам удалось остановить отступавших и преградить путь немцам. Я был направлен в батальон морской пехоты, прикрывавший Балаклаву в районе итальянского кладбища. Там мы и встретили врага. Началась позиционная война с засадами, разведками, перестрелками.
Перед Новым 1942-м годом меня откомандировали в 61-й стрелковый полк, занимавший позиции в районе совхоза им. Софьи Перовской. В момент моего прибытия началось второе немецкое наступление. Я получил винтовку-автомат и пошел в окопы — отражать атаки противника. Штурм немцев успеха не имел, нам удалось даже улучшить свои позиции. Меня направили с рацией в распоряжение командира батальона, оборонявшего сектор у Качинского аэродрома. Здесь я пробыл до мая 1942 года. К этому времени на моем счету уже было шесть убитых немцев.
Немцы готовили третий штурм, на этот раз под командованием известного фельдмаршала Манштейна. Наше положение становилось очень тяжелым — в день давали один стакан воды, были перебои с боезапасом и куревом. Помощи извне почти не было. Наши силы таяли. Полк воевал в полуокружении. Наконец остаткам полка на двух автомашинах удалось прорваться в расположение 20-й батареи мощных морских орудий. Правда, сама батарея была демонтирована, т. к. предназначалась для стрельбы по морским целям, а немцы наступали с суши. В этом районе собралось много матросов и солдат разных частей. Мы отбивали атаки немцев стрелковым оружием. Артиллерии у нас не было. По звуку мы определили, что недалеко, у Равелина, работает наша артиллерия. Командир приказал мне найти и связаться с соседями. Меня с катушкой кабеля спустили на веревке на прибрежный песок, и я вдоль берега потянул провод, ориентируясь по звукам выстрелов. Через 1,5 часа я добрался до артиллеристов, организовал с ними связь, и наши командиры смогли добиться поддержки артиллеристов. Возвращаясь в свою часть, я попал под сильный огонь немцев и был ранен в левое бедро, потерял сознание и очнулся в блиндаже одной из батарей. Здесь мне оказала первую помощь медсестра: остановила кровь и подготовила к эвакуации. Ночью трое солдат перенесли меня на уцелевшую шлюпку и переправили в эвакогоспиталь. Это произошло 17 июля 1942 года.
Вторично я очнулся на операционном столе — хирург готовил инструмент, чтобы ампутировать мне ногу. Я категорически отказался от операции. Мне пришлось вытерпеть очень болезненные манипуляции по удалению осколков (обезболивающих средств не было) и перевязке. Госпиталь все время бомбили. К 24 июля в госпитале осталась одна медсестра, медикаментов не было, помочь ничем она не могла, только раз в сутки давала раненым полстакана грязной воды. 26-го мы узнали, что в бухте стоит корабль. Экипаж готов был взять нас на борт, но перенести нас некому было. И все же я с моим соседом, раненным в обе ноги, решили ползти к берегу. Мы проползли несколько сот метров, когда нас заметила группа краснофлотцев, в одном из них я узнал товарища по школе связи. Они подобрали нас и перенесли на корабль (назывался он «Ташкент»). На рассвете «Ташкент» взял курс на Новороссийск. Когда стало светло, прилетела вражеская авиация. После воздушной атаки корабль начал оседать на нос, набрав много воды в трюм. На наше счастье к «Ташкенту» подошел на помощь эсминец «Сообразительный» и забрал большую часть раненых, а также женщин и детей. Эсминец взял курс на Новороссийск, к нему на помощь подошел еще один эсминец — «Бдительный». Жители Новороссийска нас очень тепло встретили, всех перенесли в машины и отправили в госпиталя.
Через несколько часов в этот же день немецкая авиация совершила звездный налет на Новороссийск. «Ташкент», поврежденный, без боезапаса и половины экипажа, успел отойти от пирса метров на сто, но тут его настигли вражеские бомбы, и он пошел ко дну. Прямо в бухте.
Меня отмыли, переодели, извлекли из тела около 50 осколков и после осмотра решили отправить в тыл, в Ессентуки. Там приняли все меры против гангрены, возили каждый день в грязелечебницу и на ванны. Главный хирург предупредил, что мне придется ходить на костылях, т. к. перебиты некоторые сухожилия.
В августе меня хотели отправить поездом к иранской границе. Человек пятнадцать раненых, в том числе я, отказались ехать в Иран. В результате нас оставили на железнодорожном вокзале Тбилиси. Военный комендант распорядился перевезти нас в госпиталь. Городские госпиталя были забиты, и только морской эвакогоспиталь № 2454 принял нас. Здесь я постепенно встал на ноги. Мне предложили полугодовой отпуск, но я отказался, и меня отправили в полуэкипаж г. Поти. В то время это была главная база Черноморского флота. В полуэкипаже формировали морские пехотные батальоны, которые затем направляли в Туапсе и под Новороссийск. Я попал в один из батальонов морской пехоты. На теплоходе с военной командой мы вышли из Поти. В районе туапсинской базы рыскали немецкие подводные лодки и торпедные катера. Нас высадили в Туапсе, и мы разместились у подножия горы Кадоши, высившейся под городом. Около 16.00 на базу был совершен налет, и наш теплоход пошел ко дну прямо на наших глазах. Всю ночь мы провели на горе Кадоши. С утра нас начали разводить по частям. Вначале я попал в охрану рейда, а затем радистом в 73-й Краснознаменный ЗАП, где прослужил целый год.
Осенью 1943 года я попросился в морскую пехоту в Геленджик. Попал в батальон, которым в прошлом командовал легендарный герой Цезарь Куников, первым защищавший плацдарм на Мысхако (Малая земля). После гибели Куникова батальон формировал капитан-лейтенант Ботылев.
Нас выбросили на Малую землю. Через две недели от батальона осталось в живых несколько десятков человек. Я был сильно контужен, потерял слух и речь. После полутора месяцев лечения в госпитале речь и слух ко мне вернулись. Медкомиссия определила, что для службы радистом я больше непригоден. Меня вернули в охрану рейда в Туапсе, где я служил до мая 1944 года.
9 мая 1944-го был освобожден Севастополь и полностью ликвидирован оплот немецко-фашистских войск в Крыму, на Северном Кавказе и на моей родной Таврии. В начале июня меня вызвали в ВМБ, попросили рассказать о себе и моей семье, которую я не видел с 1940 года и ничего не знал о ее судьбе. После собеседования мне предложили поехать в Ленинград — на учебу в Военно-морское политическое училище. Поначалу отказался — хотел встретиться со своими родными, узнать все о них. Тогда капитан I ранга Обухов, разговаривавший со мной, сообщил, что его представитель уже побывал на моей родине. Вся моя семья — родные дяди, тети, братья и сестры — расстреляны фашистами осенью 1941 года и захоронены в одной траншее, на берегу реки Конки. Огромная была семья — только у моего деда было семь сыновей и две дочери... Все погибли.
После этого я дал согласие поехать учиться в ВМПУ. Мое участие в Великой Отечественной закончилось.
За время войны я был награжден орденом Красной Звезды, двумя орденами Отечественной войны I и II степени и многими медалями. Особенно мне дорог орден Красной Звезды, который я получил из рук маршала К. Е. Ворошилова — после того как в числе оставшихся в живых восемнадцати морских пехотинцев выведен был из боя на Малой земле.
После окончания ВМПУ я служил на Дальнем Востоке, в Советской Гавани и на Южном Сахалине. В 1953 году вернулся в Ленинград и 40 лет работал в Трамвайно-троллейбусном управлении. У меня две дочери и трое внуков. [11; 216-220]
