16

Нисон Шапиро. "Семеро из семнадцати"

Нисон Шапиро

Нисон Иосифович Шапиро родился в 1917 году в Гомеле. С 1922 года живет в Ленинграде-Петербурге. Доброволец Ленинградской армии народного ополчения. В бою под Старым Петергофом был ранен. После госпиталя вернулся в строй, воевал на Ленинградском фронте и в Заполярье. Закончил войну на Дальнем Востоке.
Доктор биологических наук, профессор.
Награжден орденом Отечественной войны I степени, медалью «За отвагу», медалью «За боевые заслуги» и юбилейными медалями.

 

Семеро из семнадцати

Мне уже более 80 лет, каждый день уносит частицу жизни, слабеют зрение и слух, сдает сердце, но все еще живут в памяти трудные годы войны. Сегодня память возвращает меня к началу моего боевого пути, к службе в 277-м отдельном пулеметно-артиллерийском батальоне (ОПАБ) Ленинградской армии народного ополчения (ЛАНО). Батальону была суждена короткая жизнь, всего около двух с половиной месяцев, как большинству ОПАБовских батальонов, которые во время войны называли батальонами смертников. Память об этих немногих неделях, о дружбе студентов-добровольцев, о тяжелых боях и первых потерях будет жить во мне до последних дней.

Большинство бойцов батальона — студенты, аспиранты и преподаватели университета. Из своих сокурсников, выпускников биофака, вспоминаю Мишу Павлова, Юру Иванова, Колю Иорданского, Сашу Лободу, Солю Шульмана, Глеба Изюмова, Юру Кратина, Диму Боброва, Славу Потоцкого и Олега Равдоникаса. Из студентов младших курсов — Витю Баракина, Борю Хозака, Колю Чистова, Лешу Разговорова. Был в числе бойцов батальона (об этом я узнал уже после войны) и студент-филолог Федор Абрамов, будущий известный писатель.

Студентов биологов определили в санитарную часть батальона, медработников изначально не хватало. Несколько моих товарищей по курсу, и я в том числе, вместе с попавшими к нам гуманитариями — историком Я. Рабиновичем и филологом Ю. Галем стали рядовыми бойцами.

Быстро прошли первые недели в общежитии Академии художеств. Мы практически осваивали приемы эвакуации и оказания первой помощи при ранениях и травмах. Помню, с каким трудом осваивал я перевязку головы при черепных ранениях — шапочку Гиппократа, не подозревая, что через пару месяцев ее будут накладывать на мою голову.

Числа 22-25 июля нас подняли по тревоге. После тридцатикилометрового марша мы вышли в район Разбегаловки, оседлали шоссе Ропша — Стрельна. Пехотные дивизии ЛАНО ушли вперед навстречу наступавшему врагу, мы должны были встретить его на нашем рубеже и не допустить выхода немцев к Финскому заливу против Кронштадта.

До конца августа батальон готовил оборону — сооружал дзоты, устанавливал железобетонные колпаки, принимал поступавшее вооружение — орудия и пулеметы. Мы располагали примерно тридцатью орудиями и шестьюдесятью пулеметами. Винтовок хватало лишь на половину бойцов. Амбразуры дзотов и бронеколпаков были направлены на запад и юго-запад.

По обозам беженцев из Эстонии, из-под Пскова, а затем из западных районов Ленобласти мы могли судить о приближении фронта. В конце августа стал слышен гул орудий, стали просматриваться зарева пожаров. В районе наших укреплений появилась пехота и отряды моряков. Над нашими головами пролетали снаряды корабельной артиллерии Балтийского флота. Фронт неумолимо приближался, наступал наш черед.

Наш батальон оказался на самом острие немецкого наступления, предпринятого 10-12 сентября на фронте от Гатчины до Ропши. Нужно было по возможности задержать противника на нашем рубеже. До залива оставались считанные километры. В течение семи суток бойцы батальона героически сдерживали натиск врага. Позднее, когда блокадный фронт стабилизировался, стало ясно, какое значение для обороны города имела приостановка в сентябре 1941 года наступления противника на целую неделю.

В моей памяти эти семь дней сливаются в один кошмарный клубок. Это был очень трудный экзамен на стойкость, потребовавший нечеловеческого напряжения, и мы его выдержали. Волнами обрушивались танковые и воздушные атаки. Раненые поступали непрерывно, из дальних точек мы эвакуировали их по ходам сообщения, неся большие потери. В нашем санвзводе первым погиб В. Грацианский, был ранен командир П. В. Макаров и несколько санитаров. Большие потери были в ротах. Погибли наши сокурсники М. Павлов и Ю. Иванов, а также Н. Чистов.

Батальон стоял насмерть. Уже ушли пехотные части, но мы продолжали вести огонь. Не сумев преодолеть наше сопротивление, противник начал обходить наш рубеж слева и вырвался к заливу в районе Урицка, занял Стрельну и к 22 сентября зашел нам в тыл. Огневые точки батальона, смотревшие на запад и юго-запад, оказались бесполезными, да и большая их часть была уничтожена вместе с бойцами. Мы получили приказ отходить в направлении Петергофа. Во время отхода пропали без вести Д. Бобров и Я. Рабинович, попал в плен Ю. Галь. О его печальной судьбе я узнал после войны от его матери: освобожденный из немецкого плена в 1944 году в Эстонии, он попал в ГУЛАГ и окончил свои дни на строительстве канала Волго-Дон.

Из окружения мы вышли предельно уставшими, мучимыми жаждой и голодом. Отдохнуть нам не дали. К утру следующего дня остатки нашей поредевшей части выдвинули под Старый Петергоф. В это время я уже был пулеметчиком. Бой начался почти тотчас, как мы заняли рубеж обороны. Вскоре я был контужен и ранен осколком в голову. Первую помощь мне оказали в парке Петергофского биологического института ЛГУ (в 1940 году я делал в его лабораториях курсовую работу) и ночью, уже из Ораниенбаума, эвакуировали в Ленинград на буксире, который шел с потушенными огнями мимо занятого немцами побережья залива. Утром 24 сентября я оказался в госпитале в гостинице «Англетер».

Сейчас меня согревает сознание того, что именно на том рубеже, где я был ранен, наступление врага на Ораниенбаум было остановлено, и простой бело-золотистый квадратик почетного знака «Защитнику Ораниенбаумского плацдарма» дорог мне так же, как медаль «За оборону Ленинграда», орден Отечественной войны и солдатская медаль «За отвагу». Есть на моих планках ленточки и многих других наград, но эти для меня остаются главными.

В госпитале я встретился с раненными в том же бою В. Варакиным и А. Разговоровым. О нас узнали на факультете; меня навестил мой руководитель чл.-кор. АН СССР профессор Д. С. Львов. Еще до конца сентября были ранены и эвакуированы в ленинградские госпитали С. Шульман, О. Равдоникас, Г. Изюмов, А. Лобода. Погибли — Н. Иорданский и Б. Хозак. Из 17 известных мне добровольцев-биологов, начавших свой фронтовой путь в 277-м ОПАБ, к началу октября остались в строю только Ю. Кратин и М. Потоцкий, попавшие служить уже в другие части. Короткая героическая судьба нашего 277-го ОПАБ была завершена.

Впереди было более трех с половиной лет войны. Погибли уже в других частях и на других фронтах А. Разговоров, А. Лобода и В. Варакин, погибшим считаю и пропавшего без вести Д. Боброва. Были демобилизованы по инвалидности С. Шульман и Г. Изюмов. Я был повторно ранен, но остался в строю, и только после войны, когда проявились последствия ранения, был признан инвалидом войны.

Подведу некоторые итоги. Из 17 биологов-добровольцев, перечисленных выше, 10 человек отдали Родине свои молодые жизни. Им не суждено было войти в мирную жизнь, создать свои семьи, реализовать свои знания и способности.

Мы редко задумываемся о том, какой урон нанесла война интеллектуальному потенциалу страны. Очень зримо можно судить об этом, взглянув на итоги труда семи добровольцев, которым посчастливилось остаться в живых. П. В. Макаров стал доктором биологических наук, профессором, заведовал кафедрой, был избран членом-корреспондентом АН СССР, много лет был деканом биофака ЛГУ; Ю. Кратин тоже стал доктором биологических наук, профессором, много лет заведовал лабораторией в институте физиологии АН СССР; докторами биологических наук стали С. Шульман и О. Равдоникас, первый стал крупным паразитологом, руководителем научной школы, второй изучал переносчиков возбудителей трансмиссивных вирусных заболеваний. Г. Изюмов и М. Потоцкий стали кандидатами биологических наук. Г. Изюмов много лет руководил научным отделом Ленинградского зоопарка; М. Потоцкий был научным сотрудником отдела гидробиологии Зоологического института Академии наук СССР. Стал доктором биологических наук, профессором биохимии и руководителем большого научного коллектива и автор настоящих воспоминаний.

Такой впечатляющий итог послевоенного труда нашей семерки был достигнут нелегко. Мы пробивались в мирную жизнь с большим трудом, в условиях послевоенной разрухи и голода, заново начинали учебу, создавали семьи, боролись за жилплощадь, преодолевали бытовые трудности. И наряду с этим — постоянно утыкались в очень обидные ситуационные барьеры, создававшиеся сталинским режимом.

Я, например, защитив в 1949 году кандидатскую диссертацию (в рамках начатой еще до войны темы), не мог в течение полутора лет получить работу по специальности, хотя вакансий было много. Причина — инспирированная властями борьба с «безродными космополитами», а индикатором «безродности» служил пресловутый 5-й пункт анкеты. Я вынужден был уйти в совершенно новую для меня, только начавшую свое развитие отрасль науки — медицинскую биотехнологию. Эта область исследований стала моей судьбой, но и от нее меня унизительно отлучали, уволив в 1952 году при разжигании провокационного «дела врачей». Только после XX съезда и доклада Н. С. Хрущева я смог вернуться к работе.

Итак, из семи оставшихся в живых ветеранов 277-го ОПАБ пять стали докторами и двое кандидатами наук. Но ведь пуля или осколок мины не выбирают. На месте погибшего Миши Павлова мог оказаться находившийся неподалеку Федор Абрамов. И мы не узнали бы ничего о далекой поморской деревушке Пекашино, о судьбах семьи Пряслиных. Так и не реализованы мечты, способности и знания генетика Володи Грацианского, гидробиолога Димы Боброва, паразитолога Коли Чистова и других наших друзей, не менее способных и достойных, чем те, кто выжил. Сейчас, правда, почти все они ушли из жизни; я — из «последних могикан», и мои воспоминания — реквием погибшим друзьям. Реквием всему личному составу 277-го отдельного пулеметно-артиллерийского батальона Ленинградской армии народного ополчения.

В январе 1944 года военные дороги вновь привели меня на Ораниенбаумский плацдарм. Я был в те дни бойцом 447-го отдельного саперного батальона, участвовавшего в боях по полному снятию блокады. Мы отличились при взятии Ропши. Батальон был награжден орденом Красного Знамени и стал именным — Ропшинским. Так Ропша и Ораниенбаумский пятачок вновь вписались в мою военную судьбу.

На окраине села Разбегаево Ломоносовского района лет тридцать назад был воздвигнут памятник-мемориал бойцам 277-го ОПАБ, отстаивавшим этот рубеж и оставшимся здесь навечно. Если доведется побывать там, отдайте долг памяти погибшим, подумайте об их несостоявшихся судьбах, об их подвиге во имя жизни пришедших на смену поколений. [11; 202-207]