16

Воген Э. "Спасенный Красной Армией"

Из дневника норвежского патриота Эрика Вогена.

...Я проснулся от чудовищного грохота. Сеновал трясся. Снова загрохотало, сильнее, ближе. Мы вскочили на ноги. Началась суматоха. Усталости как не бывало.

Немцы стреляют или русские? Восемь - десять залпов раздались один за другим. Доски сеновала ходили ходуном. Мы бросились к стенам и прильнули к щелям.

Все было по-прежнему. Конвоиры невозмутимо стояли на своих постах.

Вдруг что-то случилось. Конвоиры побежали прочь, забыв свои винтовки, срывая на ходу эсэсовские эмблемы.

Нет сомнений - русские пришли!
Взломав дверь сарая, мы выскочили наружу и увидели танк, догонявший улепетывающих фашистов. Танк промчался мимо сарая, сопровождаемый нашими приветственными возгласами.

Появился еще один. Танк катился за танком. Мы увидели в люках женщин в красноармейской форме. Они махали нам и улыбались. Танки были облеплены солдатами. Поразительно, никто из них не падал на бешеной скорости.

Это произошло 10 марта 1945 года, в двенадцать минут первого.

Мы обнимались, смеялись и плакали.

Свобода! Мы свободны!

Не верилось, что нет больше стражников, которые били нас и морили голодом. Мы бегали туда и сюда, словно коровы весной. Нужно было привыкнуть к долгожданной свободе.

Вскоре мы успокоились и с любопытством наблюдали происходившее на наших глазах. Казалось, нет конца танковой колонне. Катились и катились грозные машины. Танкисты что-то кричали нам. Не зная слов, мы понимали их смысл. Русские видели, кто мы. Достаточно было окинуть взглядом наши изможденные фигуры в полосатых балахонах.

Победители выглядели совсем не так, как мы себе представляли. На них не было блестящей формы. Ватные куртки и штаны, сапоги или валенки. Лица и руки солдат грязны, измазаны нефтью. У всех автоматы и меховые ушанки со звездой.

Они устали. Несколько суток не сходили с танков. Это был большой прорыв.

Мы слышали о славной Красной Армии и ее наступательной силе, однако не представляли себе, какая это сокрушительная мощь. Никто не мог остановить железный поток, катившийся мимо нас на запад.

Легковая машина с офицерами свернула с дороги и остановилась рядом с сараем. Наш старшой отправился к ней и получил инструкции, как нам быть дальше.

Мы вышли прогуляться. Русские пели и танцевали. Датчане и норвежцы смотрели. Поляки вели себя более шумно. Немцев, напуганных фашистской пропагандой, почти не видно было на улицах. Они еще не поняли, какой мерзкой ложью их недавно пичкали.

Когда я вернулся к сараю, все толпились на дороге, глядя в одном направлении. Русские солдаты вели какого-то человека.

Это оказался злобный мучитель узников Штутгофа.

Русский солдат спросил нас по-немецки:

- Вы его знаете?
- Да!!! - вскричали мы.

Палач не смотрел на нас, но слышал, что о нем говорили.

Следуя за солдатами, мы повстречали датчанина.

- Мютце аб! (Шапку долой!) - скомандовал он эсэсовцу.

С невероятной быстротой тот сдернул фуражку и вытянул руки по швам. Все засмеялись.

Стемнело. Я вернулся на сеновал. Лег, довольный и счастливый. Мысли перенеслись домой. Мне хотелось послать весточку на родину, сообщить, что жив и свободен.

Но пока это было невозможно сделать. Оккупанты еще не ушли из Норвегии.

11. III. 45. Замечательно встретить новый день свободным! Я спал ночью, как камень, и ел утром, как лошадь. Нам приказали отойти от фронта на восток.

Мы зашагали вперед, и наша песня разносилась на многие километры. Мы приветствовали русских, и они нас приветствовали. Русские улыбались нам, и мы улыбались русским. Они указывали на восток и восклицали:

- Домой!

Это слово я хорошо запомнил.

Нас везде спрашивали, кто мы и откуда.

- Норвежцы,- отвечали мы.

- Ага! Киркенес! - говорили русские, тыкая себя в грудь.

У меня создалось впечатление, что все они побывали в Киркенесе.

Нас угощали табаком. Совершенно убежден, что русские готовы были отдать нам последнюю рубашку, заикнись мы только об этом.

В вечернем сумраке мы добрались до Лауенбурга. Никаких часовых, никакого контроля. Повсюду полнейшее спокойствие. Не слышно грубой команды, как у немцев, хотя повсюду, - солдаты.

В доме, где мы остановились, много печей. Вскоре они задымили. Хорошо погреться с дороги, но еще лучше поесть. Аромат жаркого все еще стоит в комнатах. Закуриваю перед сном. Я очень устал и очень сыт.

13. III. 45. Приехав в Козе, мы разделились на группы и заняли «подходящие квартиры», решив денек отдохнуть. Дом был запущен, и мы сразу же взялись за уборку. Стерли пыль, вымыли посуду и полы.

Покончив с этим, вскипятили воду, потому что тоже были в запущенном состоянии. Мыли друг друга, приводили себя в порядок. Прекрасно!

Накрыли стол чистыми скатертями. Даже положили салфетки. Расставили тарелки из сервиза, разложили серебряные ложки и вилки. Ради пущей важности, принесли рюмки. Богатый был дом!

Один из товарищей спустился в подвал и, сияя, притащил несколько бутылок пива. Ясно, мы уже не в концлагере!

Наш повар сделал все, что было в его силах: свиные котлеты с картофелем и другими овощами. На десерт - пудинг!

Поев, мы тотчас улеглись спать. Убрать со стола не подумали. Повар оставался на ногах. Он принялся печь. Он был не столько повар, сколько пекарь, и вечером
удивил нас настоящим хлебом, свежим белым хлебом, и блинами к кофе.

- Надо же было вас побаловать,- сказал он.

В это время в дверь постучал русский. На спине у мою был большой мешок, под мышкой большая картонная  коробка.

Кик только он вошел, вывалил все из мешка и коробки на пол. Консервные банки всевозможных фасонов и размеров так и покатились. Солдат объяснил, что нашел это богатство в какой-то брошенной фашистами машине. Нет ли у нас желания принять от него консервы в дар, спросил он на немецком языке.

Увидев, что у нас тоже имеется кое-какое продовольствие, он добавил, что принесенное нам не помешает. Мы поблагодарили.

Усевшись, русский вступил с нами в разговор. Очевидно, ему приятно было посидеть с нами в чистом, прибранном доме. Когда он понял, что мы собираемся спать, встал и ушел. В дверях обернулся и, посмотрев на нас, сказал на прощание:

- Уютно у вас...

Впервые после ареста в Норвегии лежу я в настоящей кровати. В кровати с пружинной сеткой, матрацем, на простынях, под периной. Есть даже подушка, но сегодня ее придется положить на пол: слишком высоко под головами.

Что за прелестный день! Трудно поверить, что я лежу в настоящей кровати.

23.III. 45. Нам повезло. Добрались до Кониц, и первый, кого мы встретили, был поляк, сидевший в Штутгофе. Он был тронут, увидев старых товарищей, и просил оказать ему честь - остановиться в его доме.

Мы с благодарностью согласились, но сначала отправились в комендатуру и получили указание выехать завтра, во второй половине дня, поездом в Бромберг.

В Бромберге - сборный лагерь, сказал поляк. Это нам не очень понравилось. Но горло сыты лагерями!

Двое наших ребят заболели, и, прежде чем идти к поляку, мы побывали в Красном Кресте. Там обещали позаботиться о больных. Мы сообщили свои имена и просили послать весточку домой, в Норвегию. Дома еще ничего не знали о нашей судьбе.

24.III.45. Датчане выехали в Бромберг. Мы поджидали заболевших ребят.

26.III.45. Ребята вышли из больницы. Они выглядят не совсем здоровыми, однако не хотят оставаться одни, без нас.

В Бромберге Красный Крест любезно предоставил нам комнату в бараке, расположенном рядом с разрушенным немцами монастырем. Не долго мы там оставались. Приятно было погулять по улицам, которые, казалось, не тронула война. Особенно пас поразили магазины, торговавшие белым хлебом и овощами. Но у нас не было денег...

Стоявшие на самых оживленных улицах регулировщицы в широких черных юбках и куртках из прорезиненной материи радовали глаз.

В ожидании перевода в лагерь мы поработали на расчистке монастыря. Темпы были невелики. Но русские и не торопили нас. Это были славные парни. Они пели - и так заразительно, что мы подпевали, как могли.

Неподалеку работали немецкие женщины, а в подвале - немецкие военнопленные. Подобно нам, женщины работали неспеша, и к ним относились хорошо. Как немцы чувствовали себя в подвале, я не знаю, но оттуда тоже доносилось пение. Видимо, военнопленным было не так уж плохо.

Несколько приуныв, мы двинулись утром в лагерь Кальтвассер. Прощай свобода передвижения, которую так полюбили! Но все получилось гораздо лучше, чем мы предполагали. Вернулись обратно в город: лагерь был переполнен. Нас снабдили консервами, крупой, сахаром и хлебом. Дали даже по десять граммов табаку - семь папирос.

Первым делом мы попробовали табак - он был хорош. И почему мы раньше не пришли в этот лагерь?!

Школа, где нас поселили, находилась около развалин монастыря и являлась отделением Кальтвассера. Она так и называлась - отделение.

Как только мы пришли, нас сразу же отправили в ванну. Мы пребывали в великолепном настроении. Веселились, как мальчишки. Брызгались водой и невероятно шумели. Русские смеялись вместе с нами.

Затем нас осмотрел врач.

Всех норвежцев поместили в одной комнате, вместе с двумя датчанами и двумя голландцами. Этих датчан мы не знали; их не было в Штутгофе. Их схватили как саботажников - они успели натворить черт знает что. Голландцы тоже были саботажники. Хорошие ребята! Они очень обрадовались, узнав, что в отделение прибыли норвежцы. До сих пор они одиноко жили среди нескольких сотен французов.

Датчане и голландцы рассказали нам об администрации лагеря. Бельгийский офицер был комендантом Кальтвассера. Один из его заместителей, француз, являлся комендантом отделения. Русская администрация редко вмешивалась в их деятельность. Никого в лагере не посылали на работы. Всё занимались только самообслуживанием: чистили картофель, убирали двор и так далее.

Однажды в коридоре школы вывесили огромное объявление. Толпа не отходила от него. Мне удалось пробраться к объявлению и прочитать, что Красная Армия приглашает нас дать кровь раненым бойцам, освобождавшим узников из лагерей. Конечно, добровольно! Донорам полагался дополнительный паек, денежное вознаграждение и двести пятьдесят граммов спирта.

Я побеждал к своим товарищам, рассказал об этом, и все мы пошли в санчасть, где были очень любезно приняты советским врачом. Его ассистенты взяли нашу кровь на исследование. Затем нас осмотрели. Очередь дошла до меня, и врач отрицательно качнул головой. Он сказал, что я слишком худой и мне самому нужна моя кровь. Я очень упрашивал, и в конце концов у меня взяли четверть литра, в то время как у всех остальных - 350 граммов. Я даже боли не почувствовал. Русские тепло поблагодарили меня.

Перед уходом нам выдали талоны на получение пайка - сахара, масла, свинины и крупы. Несколько молодых сестер повели нас в столовую, посадили за стол и, к нашему удивлению, подали нам великолепный, праздничный обед - вкусный жирный борщ, огромное количество вареной свинины с картофелем и другими овощами.

Покончив с этими двумя блюдами, мы встали, но сестры принесли еще большие чашки с чаем и свежий белый хлеб, толсто намазанный маслом. Все это напомнило нам о таком далеком довоенном времени.

Но война все еще продолжалась. Из польских газет, которые нам переводили на немецкий язык, мы узнавали о крупных операциях. Становилось ясно: фашисты скоро будут окончательно раздавлены. Узнав, что 4 мая немцы в Дании капитулировали, мы ликовали.

Радость вскоре сменилась унынием. Адмирал Дениц объявил себя новым фюрером третьей империи и решил удерживать Норвегию любой ценой. Он с другими высшими офицерами покинул Германию и направился в Норвегию. Я с тревогой подумал о своем доме, о родных и близких. Неужели нашу страну ожидает то же, что Германию и Польшу? Неужели мы вернемся к развалинам? Чем все это кончится для норвежцев? Найдем ли мы кого-нибудь в живых, вернувшись домой? Настроение было ужасное. Мы послали телеграмму в Москву и просили норвежского посла возможно быстрее переправить нас в Северную Норвегию, так как мы хотели сражаться за свою отчизну.

Ежедневно до нас доходили слухи о том, что фашисты в Норвегии сдались, но мы этому не верили. 8 мая окончилась вторая мировая война. Германия капитулировала на всех фронтах. Однако мы не были уверены, что оккупанты капитулировали в Норвегии. Наконец, 10 мая было получено официальное сообщение об освобождении нашей страны.

Нам повезло больше, чем мы думали. Часов в шесть мы отправились на вокзал, чтобы в тот же вечер сесть и поезд.

И вот многие километры позади. Мы в Мурманске на корабле, готовом отплыть к берегам нашей родины.

Провожавшие нас русские офицеры попрощались с каждым за руку и пожелали благополучного пути. Трогательный момент. У русских навернулись слезы на глазах. У нас - тоже. Мы научились ценить этих прекрасных людей.

Когда русские покидали корабль, один из нас по праву старшего скомандовал «смирно», а едва катер отчалил, он приказал:

- Трижды троекратное «ура!» в честь наших русских друзей и освободителей!

Мы прокричали норвежское «ура!».

Русские махали платками, пока катер не скрылся за мысом.

Источник: «Сильнее смерти. Воспоминания, письма, документы». Москва, Госполитиздат, 1963 год. С. 48-55.