Любовь Шевцова

Р.М. АПТЕКАРЬ,
музей "Молодая гвардия"

"И вспомнилась мне девушка иная, 
Как шла ночами долгими одна, -
Плясала, пела в клубе, озорная,
Любовью неземной озарена".
Михаил Луконин.

"Здравствуйте, мамочка и Михайловна. Мамочка, Вам уже известно, где я нахожусь... Прости меня за все, может быть, я тебя вижу в последний раз, а отца, наверное, не увижу... Не обижайтесь, с тем до свидания. Твоя дочурка Любаша".

Это строки из предсмертной записки Любови Шевцовой, той самой Любы, которую Александр Фадеев назвал "Сергеем Тюлениным в юбке". Той неугомонной плясуньи и певуньи, которую и сейчас в Краснодоне вспоминают как "Любку-артистку".

Когда писала эти строки, то знала наверняка, что жизнь ее исчисляется уже не днями и часами, а минутами. А ей всего лишь восемнадцать! Возраст, когда жизнь еще только по-настоящему начинается. Все еще могло быть впереди: и любовь, и сцена, и слава... А, главное, она одна единственная дочь у матери, последняя ее опора и надежда. Как пожалеть ее? Чем поддержать, облегчить ее горе?

"Мамочка, прости меня за все... Прости меня... Прости..."

Люба сумела передать матери одну-единственную записку. Передала из ровеньковской тюрьмы через свою землячку Раису Лавренову, которой вскоре удалось бежать. Позже Раиса Ивановна рассказывала: "Любе гитлеровцы велели собираться с вещами... Мы все поняли, что она больше не вернется, ее расстреляют... Она быстренько написала своей маме записку и оставила мне, надеясь, что, может быть, мне удастся передать ее... На третий день после прихода в Краснодон я отнесла записку Ефросинье Мироновне... Очень тяжело перенесла она смерть любимой дочери... все расспрашивала подробности последних дней жизни Любы..."

Ефросинья Мироновна впоследствии много сделала для того, чтобы о ее дочери знали как можно больше и подробнее. Она бережно хранила каждый листочек, каждую вещицу, принадлежавшие когда-то Любаше, дорожки и салфетки, вышитые ею под руководством бабушки, хорошей мастерицы и рукодельницы, рисунки для вышивки Люба снимала с полевых цветов, которые домой привозила охапками, отбирала лучшие и самые красивые.

Мама собрала ее снимки, хотя их оказалось совсем мало, нашла и другие семейные фотографии и все сложила в альбом. В дом стали приезжать экскурсанты. Ефросинья Мироновна их всегда привечала, приглашала зайти, угощала чаем, а потом рассказывала. Она была прекрасным рассказчиком и говорить о дочери могла бесконечно:

"Люба была боевой и веселой девочкой, одной из первых на уроках физкультуры и в спортивных соревнованиях, на воскресниках, на посадке городского парка и на занятиях по биологии. Как-то Люба посадила больше всех деревьев, и ей дали в награду три молоденьких клена. Два деревца она посадила под окнами своего дома, а третий отдала соседке. Посаженные Любой клены стали уже большими и развесистыми деревьями. В жаркие летние дни мы с Григорием Ильичом отдыхаем в их тени". Затем обязательно фотографировались, завязывалась переписка с далекими и близкими друзьями. Все, что дарили или присылали (письма, фотографии, сувениры), тоже бережно складывалось в папки или ставилось на стол, на полки шкафа. Постепенно квартира превратилась в мини-музей. Ефросинья Мироновна часто выезжала и за пределы Краснодона по приглашению школьных и рабочих коллективов, и там тоже состоялись искренние встречи, душевные разговоры. И снова воспоминания, воспоминания... "Расскажите, какой она была, Ваша дочь". И она неторопливо, спокойно, негромким голосом, но так, что слышали все, рассказывала: "Живая, энергичная. Люба всегда была чем-то занята: то учила уроки, декламируя стихи, то мыла полы в комнатах, напевая "Идем, идем, веселые подруги", то любила лапшу месить и так меленько крошить. Люба не была красавицей, но привлекала к себе взоры каким-то светлым и радостным сиянием улыбки, шуткой и веселым своим характером. Локоны светло-русых волос красивого золотистого оттенка, на симпатичном белом лице, которое никогда не загорало, - голубые глаза. Они у тебя просто цветут, как пролески, - удивлялась ее тетя, - открытые и чистые". Черные брови и длинные, как будто кверху загнутые ресницы и под глазами - маленькие-маленькие конопушечки. Вот портрет Любы".

Люба мечтала стать артисткой. Послала запрос в Ростовский театральный техникум, откуда ей ответили, что можно присылать документы. При этих словах Ефросинья Мироновна всегда вздыхала: мол, не получилось... А ведь у "доченьки моей" были прекрасные способности. Она хорошо пела, играла на гитаре. Никогда в жизни никто не видел ее сердитой. Все с улыбкой, с шуткой, с танцем! Вместе с друзьями занималась в кружке художественной самодеятельности школы № 4, посещала балетную студию при клубе имени Ленина, участвовала в агитбригаде клуба имени Горького.

К слову, сама Ефросинья Мироновна тоже была общительным, веселым человеком, с юмором. Умела пошутить, да так тонко, что, может быть, не сразу сообразит человек, в чей огород камешки. Ее тоже никто никогда не видел сердитой, хотя испытаний в ее жизни и повода для тяжелых переживаний было предостаточно. Но она все как-то добром к людям, с материнской заботой. Повязывает, бывало, пионерский галстук девочке или мальчишке, а сама обязательно о чем-то участливо спросит, пожелает хорошо учиться и быть здоровым и непременно скажет: "Берите пример с Любы Шевцовой".

3 апреля 1942 года Люба стала курсантом Ворошиловградской школы подготовки партизан и подпольщиков. Здесь она получила специальность радистки. "Мне писала, что учится на курсах фельдшеров. И только значительно позже, уже после ее смерти, я узнала, что она училась в партизанской школе вместе с Володей Загоруйко, Сережей и Васей Левашовыми".

После окончания учебы девушку оставили для работы на оккупированной территории. В ее обязанности входило осуществление связи с одной из подпольных групп Ворошиловграда и передача в Центр разведданных. В середине августа в связи с провалом явочной квартиры возникла опасность ареста Шевцовой. После безуспешных попыток наладить связь с руководителем группы она вынуждена была уйти в Краснодон.

"Примерно через неделю после того, как немцы заняли Краснодон, Люба пришла домой. Ее вызвали в полицию.

- Ну что? - спросила я, когда она возвратилась.

- Отбрехалась, - ответила Люба. - Сказала, что училась, а потом работала в одном из военных госпиталей. Когда Красная Армия стала отступать, нас распустили по домам, вот я и явилась в Краснодон".

Здесь, в родном городе, Люба быстро влилась в молодежное подполье. Ефросинья Мироновна вспоминала, что к ним часто стали приходить товарищи Любы: Сережа Тюленин, Женя Мошков, Толя Попов, Ваня Туркенич, Ваня Земнухов, Виктор Третьякевич. Кого-то она знала еще с довоенных лет, кого-то видела впервые. Они играли, пели и танцевали, репетируя перед выступлениями в клубе, куда устроились на работу, чтобы спастись от угона в Германию.

Иногда Люба по несколько дней не бывала дома. Потом, врываясь вихрем, на ходу объясняла, что была в Миллерово или других местах. Что она там делала, мать не знала. Но перед поездкой всегда хорошо одевалась и брала с собой небольшой чемоданчик. Однажды она ездила со своей родственницей. При встрече с немцами Люба назвалась дочерью заводчика, а свою спутницу отрекомендовала прислугой. Эта женщина долго вспоминала необычное путешествие в офицерской машине.

"Я не знала в то время, что Люба оставлена на подпольной работе, что у нее имеется спрятанная в Ворошиловграде рация. Мне не приходило в голову, что она связная подпольной организации и разведчица. Я и сейчас удивляюсь, сколько потребовалось выдержки и силы воли моей веселой и общительной дочери, чтобы не рассказать об этом своей матери. Если нужно - она умела молчать".

После провала и первых арестов Люба сказала, что не может бросить в беде своих товарищей, быстро собралась и уехала в Ворошиловград. Там ее арестовали, ибо уже давно разыскивали как советскую радистку - разведчицу. Затем перевезли в краснодонскую тюрьму. "К нам пришли немцы и полицейские и привели с собой Любу. Переодеваясь за шкафом, она успела шепнуть мне: "то, что в чемодане, сожги..." Увели ее, а я сразу за чемодан. Раскрыла - а там пачки бумаги, перевязанные шпагатом. Быстро побросала их в печь... Не успело все сгореть, вновь стучат полицейские. Сделали обыск, но ничего не нашли. Не догадались они заглянуть в печь - там еще тлела пачка бумаги. После оказалось, что чемодан принадлежал Жоре Арутюнянцу, в нем были готовые листовки". Любу вместе с другими подпольщиками Семеном Остапенко, Дмитрием Огурцовым, Виктором Субботиным перевезли в Ровеньки, где находилось окружное отделение гестапо. На допросах подвергли страшным пыткам, добиваясь признаний в связях с подпольщиками. Вконец измученная, Люба собрала последние силы, чтобы крикнуть палачу: "Молодая партизанка я, понимаешь, гад!"

Уже точно зная, что будет расстреляна, Люба снова обратилась к самому дорогому человеку. На покрытой серой изморозью стене камеры она нацарапала: "Мама, я тебя сейчас вспомнила. Твоя дочурка Любаша. Прошу простить меня. Шевцова. Взяли навеки. 7.02.43 г."

Любу расстреляли 9 февраля 1943 года в Гремучем лесу в Ровеньках.

Ольга Бондарь, учитель,
г. Первомайск

На областной конкурс "Какой ценой завоевано счастье"

Бессмертный подвиг юности

Степное приволье. Рощи по берегам Каменки и Северского Донца. В обрамлении терриконных пирамид город в кудрях садов. Это Краснодон. Обычный шахтерский городок, каких в Донбассе множество. Но этот город известен во всем мире благодаря бессмертному подвигу юности.

Квадраты строгих бетонированных плит выводят из парка на центральную площадь. В тени деревьев - черный мрамор могильной плиты. Гранитная стела: скорбящая мать плачет над детьми. И негасимый огонь печали, памяти и бессмертия.

Молодогвардейцы... Они любили жизнь. Они ненавидели смерть. Они восстали против нее и обрели вечность.

О подвиге юных героев мир узнал благодаря роману Фадеева "Молодая гвардия". Писатель получил много откликов, особенно от молодежи. Ведь этот роман в первую очередь предназначен для молодежи. И не обязательно быть поставленным в исключительные условия, чтобы проявить стойкость и мужество. Все эти качества могут быть проявлены и в повседневности.

Юноши и девушки предстают перед нами во всем своеобразии своих характеров. Образ Любови Шевцовой один из самых ярких и выразительных. Он надолго врезается в память, заставляет задуматься и долго сожалеть о том, что так рано оборвалась жизнь этой удивительной девушки. А ведь жизнь ее могла быть долгой и счастливой. И, может быть, сбылась бы ее мечта, и стала она бы известной артисткой. Но судьба распорядилась иначе.

А какой же была Люба в жизни? По словам матери, красавицей Любу не назовешь, но привлекала она какой-то радостной улыбкой, веселым своим характером. Светло-русая, с кудрями золотистого оттенка, голубоглазая, как будто небо отражалось в них; черные брови, длинные изогнутые ресницы - вот такая была Любаша. В семье она была одна и росла бедовой девчонкой. В четвертом классе за одной партой сидела с Сергеем Тюлениным. Ее прозвали "Тюленин в юбке". Рассадили их быстро, потому что соревновались, кто лучше из рогатки стреляет.

Непоседливая была, энергичная. А хозяйка хорошая - и шила, и готовила, и убирала и все пританцовывала, напевала: "Идем, идем, веселые подруги".

В начале войны много красноармейцев становилось на постой в доме Шевцовых. Люба им покоя не давала, просила научить стрелять ее и подруг. Как-то молоденький сержант разбирал для девушек маузер и случился выстрел. Звякнула пуля о стенку и отскочила прямо в ногу Любе. Едва подлечившись, подалась, прихрамывая, в Ворошиловград, будто бы на фельдшера учиться. И только после войны выяснилось - на курсы разведчиков попросилась.

Часто мимо дома гнали пленных, и Люба откуда-то знала, куда будут идти и кто будет в охране - немцы или румыны. С румынами было легче дело иметь. К соседкам прибегала: "Тетки, по кладовкам поскребите, наших ведут!" Сама быстренько блинов из кукурузы напекла. Ведут наших - Люба на улицу, в толпу бросается, обнимает пленного и голосит: "Ой, братик родненький, ой, отпустите его домой, а то не будет вам счастья". Так и уговорила румынов. Много раненых с друзьями Люба спасла.

Часто по ночам ее не было дома. И стали люди говорить, что гуляет она с немцами. А она говорит, что отца по лагерям ищет. Очень Люба переживала по поводу этих разговоров, но и намека на подполье не подала. Однажды нагримировалась и сказала, что идет выступать в клуб. Вернулась поздно. А днем стало известно, что дотла сгорела биржа. Затем Люба исчезла. И вскоре люди стали поговаривать, что какую-то артистку из Ворошиловграда привезли, рацию прятала.

О чем думала Люба в последние минуты жизни? Наверное, о счастливом будущем, ради которого она и ее товарищи отдавали свои молодые жизни. Ведь многие из них только что закончили школу-десятилетку. Не успели они насладиться своей молодостью.

Источник: газета "Слава Краснодона" за 7 сентября 2002 года.