Ваня быстро освоился на новом месте, хотя поначалу все удивляло его, все казалось необычным — и местность, и дома, и люди.
Дома на улице, где стоял их барак, мало чем отличались друг от друга: каменные или обшитые некрашеным тесом, окруженные одинаковыми палисадниками и редкими, хилыми деревьями. Крыши были крыты не соломой, как в Илларионовке, а какими-то белыми квадратными пластинами.
Далеко и широко простиралась заснеженная степь с рыжими проплешинами и темными лентами дорог. Чередой уходили к горизонту белые холмы, окаймлявшие глубокую долину, изрезанную балками. Вдали, и справа и слева, виднелись россыпи белых приземистых домиков, маленьких, как спичечные коробки. Это были казачьи хутора.
После зимних каникул Нина и Ваня Земнуховы пошли в четырехклассную начальную школу. Она стояла недалеко от шахты № 1-бис. Окончив ее, Ваня Земнухов осенью 1935 года перешел в школу имени Горького. Ему исполнилось двенадцать лет.
За эти годы Ваня заметно подрос, окреп. У него появилось много друзей, с которыми он вместе учился и которые жили по соседству — в бараках Восьмидомиков. Самыми близкими его друзьями были Борис Баринов и сестры Сафановы — Серафима и Августа. Они были неразлучны во всех ребячьих играх, в походах на речку Большую Каменку — давнее место отдыха сорокинских мальчишек и девчонок.
Любимыми забавами Вани и его друзей были лапта и «копыток» — так здесь называли игру в «чижика». Сражения в лапту обычно происходили на пустыре за бараками, неподалеку от узкоколейки, шедшей от шахты № 1-бис до станции Кокс-уголь. С весны и до поздней осени не утихал там ребячий гомон. Лучшими «матками», то есть капитанами команд, считались Ваня Земнухов и отчаянная Санька Кулешова, закадычная подружка Симы и Авы.
Из беседы с Августой Карповной Усачевой, другом детства И.А. Земнухова, ноябрь 1985 г., Краснодон:
«И в школу, и домой мы, как правило, ходили все вместе — Ваня Земнухов, Борис и Лида Бариновы, моя сестра Сима и я. По дороге всяк говорил о своем. Ваня, тот любил рассказывать о звездах, о планетах, о Вселенной, где, как он считал, наверняка существуют разнообразные формы жизни. Бывало, остановимся где-нибудь на горе у клуба ИТР (учились мы во вторую смену и домой возвращались затемно) и, задрав головы, разглядываем усыпанное звездами небо.
Впрочем, Ваня знал не одну только астрономию. Уже тогда он запоем читал Пушкина, Гоголя, Шекспира... В знании литературы, особенно поэзии, никто из нас не мог соперничать с ним. Ни тогда, в детстве и отрочестве, ни позже, когда мы повзрослели».
В школьные годы, и об этом свидетельствуют все, кто знал Ивана Земнухова, поэзия была одним из самых сильных его увлечений, а литература — самым любимым предметом.
Первое свое стихотворение он написал в двенадцатилетнем возрасте. В ту пору Ваня называл себя «илларионовским поэтом». Стихотворение называлось «Желание» и было посвящено родной деревне.
Из воспоминаний Н. А. Земнуховой:
«Пушкин безраздельно царил в сердце брата. Помню, как в январе 1937 года, накануне празднования столетия со дня смерти поэта, Ваня купил большую литографическую копию с портрета Пушкина. В 1941 году, когда мы переехали на новую квартиру, Ваня повесил портрет в углу над этажеркой, сказав при этом: «Александр Сергеевич очень любил книги, пусть же и у нас он всегда будет рядом с ними».
До сих пор портрет Пушкина висит на том самом месте...»
В литературный кружок, куда записался Иван Земнухов, постоянно ходило десять-двенадцать учеников. Руководил кружком Антон Васильевич Улизько, учитель украинского языка и литературы. Он был в полной мере наделен искрометным украинским юмором, и эта его черта казалась Ивану особенно привлекательной. Мало было охотников угодить на острый язык Улизько! Если он, бывало, заприметит, что кто-либо из «камчадалов» не слушает урок да еще и «балачки разводит», то есть разговаривает, непременно вызовет говоруна к доске и — тогда держись! Обычно свою «месть» Улизько сопровождал присущей ему «мефистофельской» улыбкой — тонкой и язвительной, и завершал ее одной и той же, ставшей уже сакраментальной фразой: «Сидайте, ДПГ!». Что означало: «Дуже погано!»
У Антона Васильевича была прекрасная библиотека, которой он позволял пользоваться Ивану Земнухову, Саше Ващенко, Славе Чернецову и другим литкружковцам. Он открыл им «Илиаду» и «Одиссею» — античная литература тогда в школах не изучалась. И, само собой разумеется, Антон Васильевич в совершенстве знал классику украинской литературы. Благодаря ему Иван увлекся творчеством Шевченко, Карпенко-Карого, Коцюбинского, Степняка-Кравчинского...
Когда Иван учился в восьмом классе, литкружковцы единогласно выбрали его старостой. Улизько одобрил это решение («Найкраще хлопця немае...») и с удовольствием поставил свою подпись под первой «деловой бумагой» нового старосты — заявлением на имя директора школы о выделении литкружку «на покупку альбома для ведения журнала денег в сумме 25 руб.».
К сожалению, сохранилось лишь это заявление, а журнал, в котором Земнухов подробно и аккуратно вел все записи, бесследно исчез.
Зато уцелело почти все, что было им написано за эти годы,— стихи, драматические опыты, переводы, черновые наброски...
Из воспоминаний А. А. Земнухова:
«Чем старше брат становился, тем сильнее его влекла к себе и волновала трагическая фигура Лермонтова, его короткая, но такая яркая жизнь, пронзившая, подобно метеору, мрак николаевской эпохи. Его литературные привязанности расширялись, углублялись: от детского, в чем-то наивного восхищения Пушкиным — к преклонению перед Лермонтовым, всестороннему, вполне зрелому анализу его творчества. В одном из стихотворений Ивана есть такая строка: «Он царь души моей».
Из воспоминаний Ивана Петровича Цяпы (1924-1985), одноклассника И.А. Земнухова:
«...Ваня... сочинял стихи, в которых воспевал родной Донбасс с его копрами, терриконами, горами черного «золота» и замечательными людьми. Не буду судить о его поэтическом даровании, но мы, школьные товарищи Вани, считали его своим поэтом».
Из беседы с Валерией Давыдовной Борц, связной штаба «Молодая гвардия», 12 февраля 1987 г., Москва:
«Ваня Земнухов... Помню худощавого, чуть сутуловатого юношу со светлыми, умными глазами, с русыми, зачесанными назад волосами. Ваня носил галстук, очки в металлической оправе, и все вместе это придавало ему очень солидный вид. И за этот вид, и за поразительную начитанность школьные товарищи прозвали его «профессором». И ничего иронического в этом прозвище не было. Ваня был эрудитом, читал запоем. Книга была в буквальном смысле спутницей его жизни. Ваня без томика Пушкина или Лермонтова под мышкой — не Ваня! Характерно, что и на знаменитом памятнике молодогвардейцам в Краснодоне Земнухов изображен с книгой в руке».
Из воспоминаний А.А. Земнухова:
«Брат исключительное значение придавал самообразованию. До двух-трех часов ночи, а нередко и позже пустовало его любимое место у стенки (спали мы с ним на одной кровати). Чтобы не мешать домашним своими ночными бдениями, он удлинил шнур, а лампочку закрывал склеенным из газеты абажуром. В своем режиме дня Иван поначалу отводил на занятия десять часов в сутки, а в десятом классе — двенадцать!
Помню, мать частенько ворчала на брата за то, что тот допоздна «жжет лампочку». Однажды в сердцах сказала ему: «Мы зачем тебе деньги в школу даем? Чтоб ты ел, а не книжки покупал. Видать, помрешь ты, сынок, на этих книжках!» — «Нет, мама, так умирать глупо,— улыбнулся Иван в ответ.— Умереть надо так, чтобы была тебе потом честь и слава.— И все, как обычно, свел к шутке: — Спать надо три, ну от силы четыре часа. Ведь живешь, только бодрствуя. А тебе, мама, и двух часов довольно будет».— «Это почему же?» — удивилась мать, не чуя подвоха.— «А потому, что старенькая ты стала, ворчишь и ворчишь!»
Мать для вида рассердилась, шлепнула легонько брата полотенцем по спине и произнесла с непередаваемой любовью и нежностью: «У-у, колгота полуночная! Нет на тебя угомону...»
Что верно, то верно. «Угомону» на Ивана и впрямь не было. Настойчиво, не жалея себя, шел братишка к своей цели, которую он для себя определил так: стать по-настоящему культурным и образованным человеком».
