Пропавших бесследно - нет

Да, «у войны не женское лицо», не женские руки, но женская боль, слезы и глаза.

Эта глубинная, не проходящая боль, наверное, впервые меня кольнула еще в детстве, когда я упросил свою бабушку Марию Александровну Подолянову рассказать о войне. 

Нет, не о боях и атаках она говорила, а о том, как в мае 1941 года проводила своего мужа, коммуниста, в военные лагеря на переподготовку, оставшись одна с тремя детьми мал-мала меньше, о начале войны, заставшей моего деда в учебных лагерях под Киевом, о бомбежках, о долгих месяцах оккупации, ставших нескончаемой ночью, о том как поднимала детей, когда муж с войны не вернулся…

Рассказывала, а в глазах была такая бездонная боль и мука, что уже и не глаза смотрели на меня, а две кровоточащие раны сердца.

И уже потом часто приходилось видеть такие же «раны», встречаясь с женщинами старшего поколения по поисковой работе. Встречаться с теми, кто проводил в тяжелый час для Родины своего сына, мужа, отца, кто пережил оккупацию и голод, самые трудные для себя дни все ждал близкого человека с фронта, кто ждал когда восстанавливал и строил, кто ждет и сегодня…

За многие годы поисковых экспедиций в каменоломнях мы находили лишь солдатские медальоны, отдельные списки, иногда папки с документами. Но мы знали, что где-то здесь, в мрачной паутине черных выработок, лежат захороненные последние дни борьбы подземного гарнизона документы штаба. 

Документы, которые помогут узнать правду о Керченской трагедии сорок второго, о жизни, борьбе тысяч бойцов и командиров, которых предало командование Крымфронта, но которые выполнили до конца последний приказ и шесть месяцев (!) в окружении сковывали пять (!) гитлеровских полков… 

И только в 1987 году, продолжая расчистку одного из завалов, наш поисковик Сергей Коновалов из Одессы извлек из-под плит кровли вначале останки ротного миномета, а затем и металлический ящик с сырыми бумагами. Ящик рассыпался от времени и ржавчины, но 103 (!) документа, частично или полностью удалось реставрировать специалистам Одесского управления внутренних дел.

Среди полуистлевших листков протоколы партсобраний за июль 1942 года (к тому времени уже прошло три месяца как их всех вычеркнули из списков военнослужащих Красной Армии и из списков живых!), приказы по подземному гарнизону об усиления дисциплины, списки личного состава 2-о батальона подземного гарнизона, акты о смерти на погибших и умерших, наградные листы. И хотя это были не совсем те документы, которые мы искали, но это была наша удача, это была победа человеческой Памяти над Забвением!

... С Керченского полуострова Иван прислал лишь единственное письмо в последних числах апреля 1942 года. Выслал денежный аттестат, сообщал, что был на курсах младших командиров, и ему присвоено звание младший лейтенант. Хорошее, спокойное письмо, и лишь в конце приписка: «…переживаем ужасы войны. Береги здоровье. Воспитывать детей придется, возможно, одной. Выхода у нас отсюда нет. Ляжем все здесь…»  

И больше за всю войну Анна Иудовна Усатая не получила от мужа ни строчки. Но лишь отгремели победные залпы, стала писать и ходить по инстанциям. Сколько писем было отправлено, сколько дверей открыто в ее хождениях!.. А когда подросли дочка и сын стали вместе с Риммой и Володей писать и ходить. Но все ссылались на извещение, которое пришло уже после войны: «… пропал без вести». И намекали, намекали, а порою и откровенно: «Чего мешаете работать. Он, может, с немцами за границу ушел, а вы его ищите?!.»

А в конце пятидесятых годов в краснодарской газете прочитали материал о солдате, который 17 лет провел в госпиталях после тяжелого ранения под Керчью в мае сорок второго. Он был пулеметчиком и с группой бойцов прикрывал отступление с полуострова. «...Танки расстреливали нас с близкого расстояния. После очередного взрыва я был ранен.

Меня вытащил из окопа Роговой, взвалил на себя и тащил в тыл. Но через несколько метров Роговой был убит…»
  
О Роговом ли Иване рассказал тот солдат, после стольких лет забытия. Анна Иудовна не знала, но казалось, что говорил о ее муже. А в шестидесятые годы семье сообщили, что по спискам, найденным в Аджимушкайских каменоломнях, проходит Роговой Иван Моисеевич, и тогда сомнения отпали - он!

И уже в 1988 году по документам штаба 2-го батальона, удалось узнать дальнейшую судьбу этого человека.

«Роговому Ивану Моисеевичу за умелые действия и бесстрашие, проявленные при обороне Аджимушкайских каменоломен, в июле 1942 года командованием подземного гарнизона присвоено очередное воинское звание - старший лейтенант».

«Старший лейтенант Роговой Иван Моисеевич, 1902 г.р., беспартийный, образование высшее. В РККА с 01.10.41 года. В боях по обороне каменоломен с 15 по 19.05.42 г. проявил геройство и мужество. Был ранен. Представлен к ордену Боевого Красного Знамени. Июль 1942 г.»

Тогда же был найден и еще один документ об этом командире - Акт на погибшего. Где было сказано, что «…Роговой И.М. умер в каменоломнях в августе (!) 1942 года…»

* * *

…Начало июля 1989 года мы встречали в Керчи в суете по открытию очередной экспедиции журнала «Вокруг света». Составляли планы работы, намечали районы поисков.

Девятого июля к музейному домику подошла пожилая седая женщина.

- Простите, в журнале «Вокруг света» в этом году была статья, что нашли документы штаба батальона. Там есть фамилия Московкин С.Ф. Мой муж пропал без вести здесь, под Керчью, в сорок втором. Я - Московкина Анна Степановна…

Анна Степановна достала фотографии мужа, рассказывала о недолгой совместной жизни, говорила о последнем письме перед отправкой в Керчь, об извещении, о том, как поднимала сына. После войны Анна Степановна замуж не вышла, все ждала ЕГО. 

По всем ответам Степан Федорович Московкин проходил «пропавшим без вести» уже в июне, а по документам штаба 2-го батальона, еще в конце августа сорок второго политрук 4-й роты подземного гарнизона Московкин С.Ф. был жив и продолжал сражаться.

Я тогда слушал ее, а казалось, что слушаю другую женщину и тоже Анну. Анну Марковну Ширинкину - жену еще одного командира, участника подземной эпопеи. Ее адрес и данные также были найдены на полусгнивших листках штабного сейфа: «Лейтенант Ширинкин Иван Андреевич, 1922 г.р.; адрес семьи: г. Ростов-на-Дону, ул. Соколова, 32…»

Анна и Иван поженились в тридцать восьмом. Он был военным, служил под Новочеркасском.

Он все по военным городкам, она вместе с ним. Говорила, что рожать за переездами было некогда. А потом все, как у тезки и Анны Московкиной, и Анны Усатой: война, через год извещение, замуж не вышла. Всю жизнь ждала хотя бы весточку о муже. Не мерилось сердце женщины с казенной, бездушной формулировкой. О судьбе своей не любила рассказывать, да и злых языков боялась. Сколько выслушала упреков и гадости об Иване!

Но мы известие о муже принесли поздно. В 1982 году, когда в Аджимушкае открылся монумент всем павшим, в том числе и ее мужу, Анна Марковна Ширинкина погибла. Погибла, так ничего и не узнав о муже...

Судьбы этих трех женщин - еще три трагедии Аджимушкая, еще три трагедии войны, еще три вечных памятника аджимушкайцам и всем павшим.

И вот еще ирония судьбы. Список на умерших в каменоломнях по 2-му батальону на середину августа 1942 года, где записаны лейтенант Ширинкин И.А. и старший луйтенант Роговой И.М., и где указаны их адреса и инициалы жен, подписан был… политруком Московкиным.

… Мы сидели в небольшой ростовской квартире, где живет сейчас Анна Иудовна Усатая и ее дочь Роговая Римма Ивановна. Анна Иудовна все рассказывала, и рассказывала о своей жизни, и об Иване, и не в прошедшем времени, не как о былом, а как о сегодняшнем и настоящем.

И глядя на морщинки и снежно-белые волосы женщины, я лишний раз подумал: как же вам было трудно в этой жизни уважаемая Анна Иудовна…

Уважаемая Анна Степановна…

Уважаемая Анна Марковна…

Уважаемые…
  
Нет, врут все казенные отписки - не ПРОПАЛИ БЕЗ ВЕСТИ тысячи таких же Иванов, Ибрагимов, Арсенов... Они не могли бесследно пропасть, если их помнят и ждут даже сегодня, через пятьдесят с лишним лет!