9 мая 1943 года - 687 день войны
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «О введении военного положения на морском и речном транспорте». В связи с введением военного положения все работники морского и речного транспорта, а также Главного управления Северного морского пути при СНК СССР на период войны считались мобилизованными и закреплялись для работы на морском и речном транспорте и в управлении Главсевморпути. За преступления по службе для работников морского и речного транспорта была установлена ответственность наравне с военнослужащими Советской Армии. [3; 377]
На Кубани, северо-восточнее Новороссийска, советские войска прорвали оборону противника на фронте в 25 км и овладели железнодорожным узлом станцией Крымская. Продвинувшись в глубину на 13 км, наши войска заняли ряд населенных пунктов. [3; 377]
Корабли Краснознаменного Балтийского флота закончили перевозки войск из Ленинграда на ораниенбаумский плацдарм. [3; 377]
В Москве состоялся третий Всеславянский митинг. Митинг принял обращение «К угнетенным славянам Европы». [3; 377]
Началось формирование на территории СССР по инициативе Союза польских патриотов в СССР 1-й польской дивизии имени Тадеуша Костюшко. [3; 377]
В газете "Правда" опубликована приветственная телеграмма И.В. Сталина У. Черчиллю и Ф. Рузвельту по случаю победы англо-американских войск в Северной Африке. [1; 222]
Хроника блокадного Ленинграда
Почти ни одно воскресенье не обходится в Ленинграде без спортивных соревнований. Сегодня проводилась общегородская военизированная эстафета, первенство в которой оспаривали 10 мужских и 20 женских команд. Бегуны, стартовавшие на Дворцовой площади, пробегали 1100 метров по Невскому проспекту. От них эстафету приняли спортсмены, одетые в противоипритные костюмы. Их сменили велосипедисты, потом в борьбу вступили мотоциклисты.
На одном из этапов двадцатипятикилометрового кольцевого маршрута бойцы-автоматчики совершили трехкилометровый марш-бросок. Перед финишем участники эстафеты преодолели военизированную полосу препятствий.
Женская эстафета была не столь сложной, но тоже требовала хорошей натренированности.
Среди мужчин первое место завоевала команда Ленинградского Дома Красной Армии, второе — команда «Динамо». В женской эстафете первое и второе места заняли динамовки.
Зал камерных концертов [он находился на Невском проспекте, 52, в помещении Кукольного театра] был предоставлен участникам олимпиады детского творчества. Выступали юные чтецы.
В Выборгском Доме культуры состоялся вечер фронтового юмора. С чтением своих новых антифашистских басен, фельетонов, политических эпиграмм, шуточных песен и частушек выступили Александр Прокофьев, Михаил Дудин, Александр Флит, Борис Тимофеев и другие ленинградские поэты.
Трижды одиночным вражеским самолетам удалось прорваться сегодня к Ленинграду. Осколками бомбы ранен один человек. В воздушных боях на подступах к городу сбито 6 самолетов противника. [5; 347]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Сообщения Совинформбюро и репортажи Трояновского мало радуют. Наступление наших войск северо-восточнее Новороссийска замедлилось. Не удалось освободить больше ни одного населенного пункта. Трояновский передал по прямому проводу корреспонденцию, в которой объяснено, что происходит: наши войска на Кубани уткнулись в новую линию немецкой обороны. Она имеет большую глубину и построена в расчете на длительное сопротивление. Во многих местах перед линией обороны имеются минные поля, за ними расположена густая сеть долговременных инженерных сооружений. Если на всех предыдущих рубежах наши войска сталкивались с обычными полевыми укреплениями, то здесь много дзотов, имеются окопы с цементированными брустверами...
После трехмесячного перерыва сегодня вновь на страницах газеты появилось имя Василия Гроссмана. Объясню причину столь длительного перерыва.
Илья Эренбург в своих мемуарах «Люди, годы, жизнь» писал: «Гроссман оказался в Сталинграде в конце лета... Но почему Гроссману не дали увидеть развязку? Этого я до сих пор не понимаю. Месяцы в Сталинграде и все, что с ним связано, запали в душу Гроссмана, как самое важное». Здесь у Ильи Григорьевича неточность. Действительно, до конца Сталинградской битвы оставалось немного. Я и не собирался его отзывать из Сталинграда. Но вот получил от него письмо с такой просьбой: «Хочу Вам сказать, что примерно в январе мне нужно будет побывать в Москве, если сможете вызвать меня, премного буду благодарен. Дело в том, что я чувствую некоторую перегруженность впечатлениями и переутомление от трехмесячного сталинградского напряжения». Однако не всю правду написал мне тогда Василий Семенович. Как было на самом деле, я узнал только ныне, когда прочитал его письмо жене. А там было такое признание: «Физически чувствую себя довольно скверно — болел гриппом, пошаливает сердце, а главное — начались эти проклятые боли, каждый день».
И все же он работал в полную силу, а стало невмоготу — прислал мне то письмо. Когда Гроссман возвратился в редакцию, мы дали ему передохнуть пару недель:
— После отпуска,— сказал я,— поговорим о дальнейшем.
Через две недели он зашел ко мне и сказал, что хотел бы написать повесть о Сталинграде и что для этого ему нужен отпуск месяца на два. Ну что ж, прошлой весной, получив двухмесячный отпуск, Василий Семенович написал повесть «Народ бессмертен», которая печаталась в двадцати номерах «Красной звезды». Это была первая повесть об Отечественной войне. И сейчас так будет, подумал я, и дал ему отпуск.
Однако через какое-то время Гроссман явился в редакцию и смущенно сказал мне: «Повесть не получается, буду писать не повесть, а роман о Сталинграде». И далее объяснил, что успел лишь написать три главы, решил прервать работу и готов выехать на фронт. Это был первый приступ к роману о Сталинграде «За правое дело», который он написал уже после войны, через девять лет.
Затем я спросил, куда бы писатель хотел отправиться. «На Украину!» — сказал он. Мне понятно было почему. Украина — родина Василия Семеновича...
И вот сегодня напечатан большой очерк «На Украине», переданный писателем из войск, стоящих в обороне на Северском Донце.
Даже в пейзажной зарисовке чувствуется его глубокая любовь к родному краю:
«Белые хаты под соломенной крышей, тополя вокруг этих хат, вишневые сады, колодцы со скрипящими журавлями, сохнущие на заборах полотенца с вышитыми петухами и красными розочками с черными листьями, бабы и девушки в пестрых платках, усатые старики, сидящие под солнцем в мохнатых шапках, тулупах и пыхтящие коротенькими, набитыми крепким корешком трубками,— все это украинские села, чудный мир, воспетый Гоголем, мир неизменный и вечный. Здесь в прошлом году стояли в обороне наши войска, здесь стоят они и сегодня, и вот кажется, что ничего не изменилось за этот год.
Но так ли? Ведь по этой земле в течение года дважды прошли, скрежеща, стальные гусеницы войны! И чудный, неторопливый, лукавый мир украинской земли, и люди, и войска, стоящие в обороне на Северском Донце, все не такое, каким было в прошлом году, точно век прошел, а не год, точно иное поколение пришло сюда встречать весну нового, 1943 года, вторую военную весну».
Гроссман был в этих краях в дни нашего отступления, писал о жестоких боях с врагами, и ему хорошо видны перемены, которые произошли за восемь месяцев немецкой оккупации, какие беды она принесла. Он пишет о народе, которого ничто не могло сломить, с печалью говорит о погибших, о расстрелянных в балках и оврагах, об угнанных в Германию. С презрением вспоминает предателей, изменивших родине, ставших полицаями, «мерзавцев, надевших мундир позора и взявших в руки трижды проклятое оружие».
Народ остался верен Родине — его не поколебал фашистский террор, он прямо и честно смотрит в лицо, в глаза Красной Армии. И плеть, и виселица, и подлая газетка оказались бессильны. Прошли наши люди через все испытания, очистившись от ничтожных числом иродов, которые ради жалкой подачки изменили родной стране и продали душу...
Немало в газете публиковалось очерков писателей, в том числе и Гроссмана, о первых встречах жителей освобожденных сел и городов с нашими воинами. Читать их спокойно невозможно. Но в этом очерке — новые эпизоды, впечатления, переживания. Писатель прибыл сюда спустя сто дней после изгнания немцев, но люди сами ему все рассказали. И всегда рассказчицы — старухи, пишет он, загораются, всплескивают руками, а иногда и плачут, вновь переживая те трогательные минуты. Запомнил Гроссман драматический рассказ одинокой семидесятилетней старушки о том, как ночью внезапно ворвались в село наши танки:
«Весь день немцы бегали по хатам, собирали вещи, шумели, кричали, руками махали, а к вечеру бой открылся — я под кровать залезла, это уже так, чуть бой начинается или самолеты шумят, все бабы да дети под кровать лезут. Темно уже совсем стало, и бой притих. Тут как зашумит танка, да под самым окном встала. Ну, я думаю, отбили проклятые наших, подоспели танки. Вылезла это, подошла к двери и слушаю. «Егор, заводи!» Как услышала я это — Егор, заводи,— ну, пламенем меня охватило, затряслась вся, выбежала на улицу, да как закричу: «Егорушка, сынку мой!»—ну совсем ополоумела, плачу, в хату зову, а у меня в хате холод, кроме воды колодезной и жита немолотого ничего нет».
Очерк пронизан воспоминанием о Сталинграде. И это понятно. Не исчезли и не могли исчезнуть из памяти, из души писателя трудные, грозные сталинградские дни и ночи. Уже после войны, в 1950 году, на обсуждении романа о Сталинграде «За правое дело» он говорил:
— Я был хроникером сталинградских событий. Три месяца я ходил по этой земле и три месяца слушал и наблюдал героические дела, но видел и то, что меня особенно восхитило,— быт наших людей. И для меня одна из сильных сторон сталинградской обороны — то, что героизм наших советских людей сопряжен с какой-то бытовой естественностью и чистотой.
Немало времени и теперь Василий Семенович провел в войсках, занимающих оборону на берегах Северского Донца. Был на переднем крае обороны, на огневых позициях противотанковых пушек, в дзотах и через узкую щель смотрел на другой берег, где немцы, страшась наших снайперов, и носа не высовывали, был в солдатских землянках — вот откуда та уверенность в исходе предстоящих сражений, которая пронизывает заключительные строки очерка:
«В самой украинской весенней ночи, звездной и тихой ночи словно чудится напряжение бесшумно приближающегося часа жестокой, решающей, битвы. Народ и армия созрели для этого часа».
Вчера в Москве группе партизан Белоруссии, Орловской и Смоленской областей вручали медаль «Партизан Отечественной войны». На этом торжестве присутствовал фоторепортер Александр Капустянский, сделал много портретных снимков и принес их в редакцию. Из всех мы выбрали один — могучего старика с проседью в шапке-ушанке с красной лентой — белорусского партизана В. И. Талаша. А на второй день в редакцию позвонил офицер, назвался внуком партизана и спросил его адрес.
Встреча деда с внуком состоялась в редакции. Мы были потрясены: деду Талашу 99 лет! Он партизанил еще в годы гражданской войны, вместе с сыновьями боролся против чужеземных захватчиков. Дважды попадал в лапы врагов, дважды выводили его на расстрел. Отважный партизан в первый раз бежал, в другой — раскроил череп конвоиру, выхватив у него винтовку.
— Собрал тогда отряд человек триста,— рассказывает дед Талаш.— Оружия у нас хватало: немцы в тот год из России отступали. Люто бились мы с ними. Платил я им за все свои обиды...
Так и теперь гремит в Полесье слава старейшего партизана. Многое он рассказал своему внуку. Расставаясь, дед с внуком дали друг другу клятву сражаться с немцами, пока хоть один фашист останется на нашей земле.
Рассказ об этой встрече в редакции был опубликован в газете под заголовком «Дед Талаш и его внук».
И еще одна партизанская быль. Петр Павленко передал из Краснодара очерк «Семья Игнатовых» — об одном партизанском отряде, который по праву можно назвать легендарным, единственным в своем роде за всю войну.
Жила в Краснодаре до войны мирная инженерная семья. Глава ее — Петр Карпович Игнатов, большевик с 1913 года, партизан гражданской войны, механик по профессии, сын механика. Своих сыновей он направил по этой же, ставшей наследственной, дороге. Когда осенью сорок первого года немцы приближались к Ростову, Петр Карпович собрал своих сыновей на совет. Решено было готовиться к партизанской борьбе. Стали сыновья и их друзья изучать партизанское дело — прежде всего минирование. А когда в 1942 году немцы были у ворот Кубани, Игнатов увел в горы отряд, в котором восемь человек из десяти имели высшее образование. Одних инженеров 11 человек, да еще 6 директоров заводов. Так и называли — «Отряд советской интеллигенции». Старшей медицинской сестрой пошла Елена Игнатова.
8 августа отряд вышел из Краснодара, а 20 августа провел первую операцию. Много удалось сделать отряду, но седьмая операция стала для семьи Игнатовых трагической. Отряд получил трудное и опасное задание — заминировать железнодорожное полотно в глубоком тылу врага. Группу вел Петр Карпович Игнатов, взяв с собой и обоих сыновей. Операция прошла удачно. Отряду удалось взорвать эшелон с немецкими солдатами, но оба сына погибли.
Двадцать седьмой операцией отряда имени братьев Игнатовых — так с того дня стали его называть — было возвращение в Краснодар. Вскоре братьям Игнатовым было присвоено звание Героя Советского Союза. Но еще до того Кубань увековечила память своих сыновей, присваивая их имена школам, улицам, институтам, чтобы люди ходили по улицам Игнатовых, учились в школе Игнатовых и трудились на предприятиях их имени, чтобы слава братьев-партизан никогда не уходила из живой жизни на освобожденной кубанской земле.
ТАСС передает сообщение о Тунисской операции наших союзников, завершившейся капитуляцией итало-немецких войск в Северной Африке. Газета откликнулась на эту победу статьей Ильи Эренбурга. Он отдает должное союзникам, пишет, что не следует преуменьшать итогов африканской кампании: «Мы можем с гордостью подумать о победе наших союзников. Мы сделали много для этой победы — под Сталинградом, на Среднем Дону, в Донбассе. Мы не дали Роммелю подкреплений: мы похоронили эти подкрепления в русской степи... Мы помогли нашим друзьям немецкими могилами, двумя годами боев».
Как и раньше, Эренбург не смог удержаться, чтобы не бросить упрека союзникам в том, что свое обещание открыть в Западной Европе второй фронт они не сдержали. Но сказано это на этот раз очень деликатно: «Конечно, мы знаем, как далеко от Туниса до Берлина. Мы знаем, что на пути к победе пройдены только первые шаги... Африка закончена. Предстоит Европа».
О том же пишет подполковник Бабаев в статье «Фашистский миф об «атлантическом вале» — о «вале», которым Гитлер пугает наших союзников. Автор убедительно доказывает, что немцам его не построить и что напрасно они пытаются навести страх этим мифическим препятствием. [9; 216-220]
