9 июня 1943 года - 718 день войны
В Москве начал работу 1-й съезд Союза польских патриотов в СССР. [1; 227]
Опубликовано сообщение о том, что на Урале задута новая доменная печь. Выдана первая плавка чугуна. [3; 389]
Колхозы Тульской области на 20 дней раньше, чем в 1942 г., выполнили план весеннего сева. Сверх плана в фонд Главного Командования Советской Армии и помощи освобожденным районам, пострадавшим от фашистской оккупации, засеяно 4308 га. [3; 389]
Хроника блокадного Ленинграда
Снимок сиверского аэродрома, сделанный воздушным разведчиком сегодня, не имел ничего общего со вчерашним. На многих стоянках вместо стройных шеренг самолетов лежали бесформенные обломки, либо темнели пятна, оставшиеся от сгоревших машин...
Первый удар по аэродрому был нанесен в 6 часов 30 минут. Наши истребители появились над ним внезапно. Они обстреляли стоянки и не дали возможности вражеским истребителям подняться. Тут же появились бомбардировщики Пе-2. Едва рассеялось облако, поднятое разрывами бомб, сброшенных пикировщиками, как по аэродрому нанесли удар штурмовики... Всего в налете на этот аэродром сегодня участвовало 99 наших самолетов.
Аэрофотосъемка показала, что на сиверском аэродроме уничтожено 25 и повреждено 10 самолетов противника. 4 вражеских самолета, из числа тех, что подошли с другого аэродрома, были сбиты в воздушном бою. Хорошо видный сверху сильный взрыв свидетельствовал о том, что на воздух взлетел склад бомб.
Две победы одержали летчики-балтийцы. Они потопили сторожевой корабль и торпедный катер противника.
Вести с переднего края были сегодня скупыми. Но это не означает, что находящиеся в обороне части бездействуют. На различных участках фронта уничтожено до 300 солдат и офицеров противника.
Крупного успеха достигли ленинградские рыбаки. Трест «Ленрыба» досрочно выполнил план второго квартала. [5; 360-361]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Борис Галин и Яков Халип в дни наступления наших войск наткнулись в Сальской степи на такую картину. Среди лужайки, окаймленной редколесьем, выстроились бойцы. К ним приближались несколько человек. Они несли развевавшееся на ветру знамя. Справа от знамени шагал офицер, а слева старик в гражданской одежде. На пиджаке у него — гвардейский значок и орден Красного Знамени. Спецкоры стали гадать: кто же он? Может, партизан, примкнувший к полку? Может, делегат казачьей станицы? Откуда гвардейский значок? Они узнали необычную историю.
Началась она в августе сорок второго года во время нашего отступления на Северном Кавказе. На 153-м километре Сальской степи 43-й гвардейский полк «катюш», окруженный немецкими танками, пробивался из вражеского кольца. Штабные машины были отрезаны от своей части и попали под сильный огонь врага. В машине начальника штаба майора Калинина находилось полковое знамя, завернутое в чехол. Смертельно раненный майор успел передать знамя капитану Леонову, а когда тот погиб, знамя взял старший лейтенант Басовский. Из рук убитого старшего лейтенанта знамя поднял красноармеец Синдяков. Он передал его лейтенанту Грамашову и, жертвуя собой, задерживая немцев огнем, дал возможность лейтенанту скрыться в лесопосадке.
Грамашов провел здесь ночь, а утром выбрался по косогору на глухую тропу к маленькому хутору. Он постучался в окно крайней хаты. Оттуда вышел человек в годах, с проседью в висках. Это был колхозный пастух Стерлев Андриан Макарьевич. Он, увидев лейтенанта, втащил его в хату и прежде всего, ничего не спрашивая, вынул пиджак, штаны, косоворотку и сказал:
— Залезай. Это моего сына Мефодия, он тоже на войне. Да быстрей, немцы могут заскочить...
Переоделся Грамашов, а потом, рассказав, что произошло на 153-м километре, вынул из полевой сумки полковое знамя:
— Отец, можешь спрятать? Побереги, погоним немца и вернемся за ним.
Старик долго молчал. Он аккуратно свернул знамя, прижал к груди и произнес фразу, которая все объяснила:
— Знамя русское, и я русский...
Вышли они в сад. Там под яблоней вырыли ямку, выложили сухой соломой. Дед завернул знамя в чистое крестьянское рядно и накрыл копной соломы. На рассвете лейтенант Грамашов, переодетый в крестьянскую одежду, вышел из хаты и пошел на восток. Но за хутором был схвачен немцами. Его избили и увели с собой.
Остатки полка прорвались из окружения. Никто не знал, где знамя. Оно считалось утерянным. Полк расформировали.
Пришла осень, хлынули дожди. Старик встревожился, как бы не промокло знамя. Он выкопал его из ямки и спрятал под крышу сарая. И все дни волновался — надежно ли спрятано, не найдут ли? Подумал-подумал и решил вынуть кладку в печи, замуровать знамя. И ждал...
Но вот началось наше наступление на юге. Кавалерийский корпус гнал немцев на запад. В составе корпуса воевал дивизион «катюш», куда входило немало солдат и офицеров бывшего 43-го полка. Командовал дивизионом майор Андреев. И случилось то, что мы называем чудом. Ветераны 43-го полка шли по той дороге, по которой отступали. Пришли на 153-й километр, где потерпели поражение, потеряли свое знамя и имя. Можно представить себе настроение воинов, их горечь и печаль: никакой надежды вернуть потерянное знамя! Но в этот же день, на той же дороге они встретили группу красноармейцев, освобожденных из немецкого плена. Вдруг из колонны вырвался человек и бросился к ним. Он узнал однополчан и все им рассказал.
Командир дивизиона майор Андреев вместе с Грамашовым и другими бойцами сразу отправились в Красную Балку, к хате Стерлева. Лейтенант спросил с волнением:
— Знамя цело?
С трудом Стерлев узнал исхудавшего, оборванного, согнутого немецкой неволей офицера. Но все же узнал и ответил:
— Знамя живет и ждет...
Разобрав кладку в печи, он вынул знамя, бережно расправил его и разложил на постели.
И вот настал день, когда ветеранам 43-го полка возвратили имя. На кубанской земле выстроился полк. Послышалась команда: «Под знамя смирно!» Гвардеец нес знамя полка, а по бокам шли майор Андреев и старик Стерлев. Приказом по фронту он был награжден орденом Красного Знамени и зачислен почетным гвардейцем 43-го полка. На эту сцену и наткнулись наши корреспонденты.
Рассказ Галина об этой легендарной были — «стояк» на три колонки — мы заверстали на второй полосе в сегодняшнем номере газеты. Тут же четыре снимка Халипа, ездившего на хутор к старику. На первой странице, где обычно публикуются фото героев Отечественной войны,— большой, на две колонки портрет Андриана Стерлева.
Однако с публикацией этого материала дело обстояло не так просто. Цензор, прикрепленный к нашей редакции, полковник по званию, глубокой ночью, уже тогда, когда газета была сверстана и подписана мною в печать, забежал ко мне и сказал, что не может пропустить очерк.
— Почему?
— Как же так? Полк потерял знамя, да еще гвардейский полк, да еще «катюш»! Где это видано? Это же позор на всю армию! Зачем об этом печатать?!
Надо сказать, что в сорок третьем году, когда мы наступали, кое-кто стал уже забывать, что на войне все бывало и все может быть: мы теряли в начале войны в окружении целые дивизии и армии. Объяснил я ему это и сказал, чтобы газету печатали. Минут через десять звонит мне заведующий Отделом печати ЦК партии и говорит, что очерк об утере знамени надо снять. Соображения у него те же, что и у полковника. И это, добавляет он, не только его мнение. Член Военного совета командования артиллерией Красной Армии тоже считает, что такая публикация принесет только вред.
А время бежит, газета опаздывает, уже пять часов утра. Все же я позвонил этому генералу из артиллерийского управления:
— Слушай, я тебе послал очерк для ознакомления. Тебе же он понравился, ты его хвалил. Что случилось?
Он пытается выкрутиться:
— Понимаешь, мне позвонили из ЦК и сказали, что ты собираешься печатать статью об утере знамени одним из наших полков и что этого делать нельзя.
— А свое мнение у тебя есть?..
Говорить с ним дальше было бесполезно, так же как и с работником ЦК, и я на полосе снова написал: «Срочно печатать». Сразу же прибегает ко мне начальник типографии, бледный, перепуганный, и говорит:
— Цензор не ставит свой номер. Меня же посадят.
— Ладно,— успокоил я его.— Я сяду вместо вас. Принесите полосу.
Принес. На углу ее я сделал третью надпись: «Снять с типографии ответственность за печатание газеты». Газета была отпечатана и разослана по адресам. А под вечер меня вызвал секретарь ЦК партии А. С. Щербаков. Вижу, на столе у него лежит сегодняшний номер «Красной звезды». Ясно, по какому делу меня вызвали. Он и спрашивает:
— Ну расскажите, как это у вас получилось?
Действительно, история из ряда вон выходящая. Не было номера «Красной звезды», как и других газет, ни до войны, ни во время войны, ни после нее, который вышел бы в свет без разрешения цензуры, без цензорского номера. Несведущий читатель этого не заметит, а осведомленный, взяв в руки номер газеты от 9 июня и взглянув на то место на последней полосе, где выходные данные, сразу это обнаружит. Объясняю Щербакову, что произошло. В руках у него увидел проект постановления Секретариата ЦК, в нем успел прочесть: «Д. Ортенбергу за... объявить выговор».. Это плохо, подумал я, но пережить можно, и сказал Александру Сергеевичу:
— Передо мной стояла дилемма: получить выговор за то, что, сняв почти целую полосу, я бы не выпустил сегодня газету, или получить выговор за то, что выпустил без разрешения цензуры на свой риск и страх газету, но, как мне кажется, с интересным материалом. Я выбрал второй вариант. Зачем нам прятать правду войны?..
Щербаков, видимо, понял, что я подсмотрел проект решения ЦК, и на его обычно строгом лице появилась улыбка, он мягко, но назидательно сказал:
— Материал, конечно, интересный. Но в следующий раз звоните мне в любой час ночи, будем вместе решать.
Замечанием все и закончилось.
История эта имела неожиданный финал. Когда я вышел из кабинета Щербакова, у лифта меня догнал его помощник и сказал, что Александр Сергеевич просит вернуться. Возвращаюсь. И вдруг он мне говорит:
- Представьте список ваших работников для награждения орденами.
Вернулся в редакцию. Меня окружили мои коллеги. Они, конечно, догадывались, для чего меня вызвал секретарь ЦК, и были уверены, что так просто это редактору с рук не сойдет. Не ожидая вопросов, я деловым и даже деланно мрачноватым тоном сказал:
- Есть распоряжение Щербакова...— у них вытянулись лица,- Подготовьте список наших работников для награждения орденами.
Можно представить себе эту сцену в моем кабинете. Они все онемели от удивления. Но я тут же им все рассказал и велел подготовить передовую статью. На второй день она была напечатана под заголовком «Подвиг Андриана Стерлева».
А что касается награждения — здесь был другой финал. Мы послали список человек на двадцать, главным образом наших корреспондентов. Однако награждение не состоялось. Почему? Этого я до сих пор не знаю, даже не догадываюсь, что могло помешать.
А Андриана Стерлева мы не забывали. Туда наведывались наши корреспонденты. Беседовали с ним в хате и в поле, где он пасет отару колхозных овец. На хутор Красная Балка началось настоящее паломничество. Туда приезжают жители окрестных сел и районов, заглядывают по пути в тыл или на фронт наши воины. Старик показывает ямку под деревом и кирпичную кладку в печи, где он хранил знамя, гордится орденом Красного Знамени и гвардейским значком, рассказывает о колхозной жизни и все выспрашивает о жизни фронтовой. Андриан Стерлев стал символом патриотизма советского казачества. [9; 262-265]
