20 июля 1943 года - 759 день войны
Войска Брянского фронта освободили г. Мценск. [3; 406]
В районе Изюма и Луганска завязались бои, в ходе которых Советская Армия форсировала реку Северный Донец. [3; 406]
Советские войска вели оборонительные бои против немецко-фашистских войск, начавших контрудар юго-западнее г. Волхов. [3; 406]
Опубликовано сообщение о том, что в результате внедренных в производство на заводе «Красное Сормово» 804 рационализаторских предложений завод в минувшее полугодие сэкономил 2000 т стали, 2250 т мазута, 2300 тыс. квт-ч электроэнергии, 1300 тыс. человеко-часов рабочего времени, а также большое количество цветных металлов [3; 406]
Хроника блокадного Ленинграда
В районе Синявина наши войска продолжают усиленно вести разведку. Рота под командованием старшего лейтенанта Екимова при поддержке артиллеристов ворвалась в траншеи противника, перебила многих гитлеровцев и захватила нескольких в плен.
Успешно действовала по соседству другая группа разведчиков. В общей сложности взято 9 пленных, захвачены документы, трофеи. В ходе этой операции артиллеристы и разведчики разрушили более 20 вражеских землянок и дзотов.
Обстрел Ленинграда, начавшийся в восемь утра, продолжался сегодня 1 час 45 минут. Потом, уже около десяти вечера, был короткий огневой налет.
В Ленинграде стало известно, что Челябинску крайне необходимо полиграфическое оборудование. Сегодня бюро горкома партии приняло решение помочь челябинским полиграфистам. Им будут отправлены машины, которые стоят без дела в законсервированной ленинградской типографии «Красный печатник».
По приказу наркома путей сообщения возобновляется работа Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. 20 июля начался прием заявлений от юношей и девушек, решивших поступить в этот институт. На строительный, энергетический, механический факультеты и факультет движения будет зачислено 300 человек. Для тех, кому война и блокада помешали завершить среднее образование, при институте открывается подготовительное отделение. [5; 376-377]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
В сводках Совииформбюро — новые данные о нашем наступлении. На орловском направлении — севернее, восточнее, южнее — пройдены километры, освобождены села. А что на белгородском? Почему там не наступают? Ведь по плану Ставки после оборонительных боев все фронты Курской битвы должны были перейти в контрнаступление. А дело было в том, что Воронежский фронт понес большие потери. Кроме того, разведка установила, что противник, отойдя на заранее подготовленные позиции, создал мощную оборону. Это видели и знали Жуков и Василевский, находившиеся на этом фронте. Они посчитали, что спешить не надо. И хотя Сталин их торопил, подстегивал, не поддались его напору. На белгородском направлении наши войска перешли в наступление лишь 2 августа.
Естественно, что все внимание «Красная звезда» уделяет ныне уже не оборонительной тактике, а наступлению. Несколько замедлилось наступление войск Брянского фронта. Это послужило поводом для передовой статьи «Теснее взаимодействие родов войск в наступлении», опубликованной в сегодняшнем номере газеты. Назавтра — новая передовица «Развивать успех наступления».
Поздним вечером пришло сообщение, что наши войска освободили Мценск. Город небольшой, но победа немалая, и не только в оперативном, но и моральном отношении. Город был на острие клина, направленного немцами на Тулу, а, значит и на Москву. Противник захватил Мценск еще 11 октября сорок первого года, в те тяжелейшие для нас дни Московской битвы, почти два года держал его и вот теперь изгнан! Сейчас Мценск — это острие клина, направленного на немцев, оккупировавших Орел.
Продолжаем публикацию материалов о трудных оборонительных днях и ночах битвы на Курской дуге. Сегодня опубликован очерк Константина Симонова «Второй вариант» — его третий очерк о Курской битве. Он посвящен оборонительным боям танковой бригады полковника Петрушина, где тогда был наш корреспондент.
В бригаде хорошо понимали, что затишье скоро кончится, и готовились к оборонительным боям. Были разработаны пять возможных вариантов боевых действий. Вскоре после начала наступления немцев стало ясно, что бригаде предстоит действовать по второму варианту. Вот откуда название очерка...
Прошли два дня беспрерывных ожесточенных боев. Бригада несла потери, Симонов их не замалчивает. Но все-таки немцы потерпели поражение. Много было драматических эпизодов, об одном из них Симонов рассказал подробнее:
«Тигры» понесли тяжелые потери, но все-таки обошли левофланговый батальон, вышли ему в тыл и стали прорываться через позиции мотопехоты. За ними плотнее, чем обычно, шла немецкая пехота. Положение становилось критическим. Исход боя зависел от того, высидит ли мотобатальон в окопах, пропустит ли через себя танки или же не выдержит и начнет отходить.
Но недаром всю весну мотопехоту обкатывали собственными танками... И когда сейчас уже вражеские танки прошли через нашу мотопехоту, бойцы дрались до последнего. Они сожгли семь «тигров»: оказалось, что и у «тигров» от метко брошенной противотанковой гранаты рвутся гусеницы и они тоже не хуже других танков горят от метко пущенной зажигательной бутылки... Имея в тылу вражеские танки, мотопехота отбила атаку немцев с фронта.
Симонов рассказывает о горькой судьбе командира бригады Петрушина. Война ему далась нелегко. В бой он вступил впервые 4 июля сорок первого года за Владимиром-Волынским. Пережил горечь отступления. Он много потерял в эту войну. В самом начале войны на станции Сарны немецкие самолеты, пикировавшие на поезд с детьми и женщинами, принесли ему непоправимое горе: осколками немецкой бомбы у его жены оторвало руку, а пятилетний сын исчез неизвестно куда. Брат полковника Николая Петрушина, директор семилетки, лейтенант, был ранен и пропал без вести. Жену брата повесили немцы. От матери, оставшейся за линией фронта, уже полтора года нет никаких известий.
«Как он ни привык к ощущению одиночества и разрушенного дома,— пишет Симонов о Петрушине,— когда вспоминал обо всем этом, у него неизменно сжималось сердце, и если он думал сейчас о немцах, у него появлялось то холодное спокойствие человека, который ненавидит давно, безгранично, ненавидит без громких слов, без волнений, без истерики и именно поэтому ненавидит особенно сильно и страшно».
Петрушин изображен в очерке как талантливый командир с огромной выдержкой и тактическим искусством, способный в самые критические часы боя удержать свои позиции, выиграть тот самый бой, который Симонов видел с НП.
Конечно, не все, что увидел и услышал Симонов, вошло в очерк. Не включил он услышанные солдатские шутки о «катюшах», например, во время залпа: «Катюша» уши продувает немцам, а то заложило небось». Но эти вещи распространялись уже не через газету, а всевозможными другими способами...
Через несколько дней Симонов принес нам еще один большой очерк, тянувший не менее чем на шесть газетных подвалов! Напечатать такую «простыню» во время наступления, когда газету захлестывает поток оперативных материалов, было невозможно, и Симонов с нашего согласия отдал его в журнал «Октябрь».
Неисчислимы подвиги, совершенные советскими воинами на Курской дуге. В ту пору мы не успевали рассказать даже обо всех самых ярких героях боев. Полагаю, что и до сих пор, спустя почти пятьдесят лет после войны, о большинстве не рассказано. Никакая фантазия не могла бы изобразить то, что происходило в действительности на этом фронте. Наши спецкоры по Воронежскому фронту передали небольшую заметку под заголовком «Благородный поступок сержанта Копацо».
Гвардеец Иван Копацо тянул провод. Кругом рвались мины. Окончив работу, пополз обратно и вдруг увидел раненого младшего лейтенанта из своей роты. Копацо подполз к нему и узнал, что у него прострелены обе ноги. Сержант пытался оказать ему помощь, но тут же был ранен сам. Между тем атакующие немцы приближались.
— Оставь меня, Копацо. Ты сам ранен,— сказал младший лейтенант.
Сержант молча привязал раненого к себе обмотками и пополз через поле, таща за собой командира. От непосильного напряжения, от боли он вскоре потерял сознание. Когда очнулся, то увидел в ста метрах группу немцев. Они стреляли из автоматов. Копацо прикрыл своим телом младшего лейтенанта и начал отстреливаться. Первый его выстрел был удачен — сразил вражеского автоматчика. Кончились патроны. Собрав последние силы, Копацо бросил гранату. Немецкие автоматчики скрылись, и Копацо пополз дальше. Так прополз полтора километра. Очнулся сержант в санитарной палатке. Рядом с ним на койке лежал спасенный им офицер.
Эпизод фантастический. Читая заметку в верстке, я уже было занес над ней карандаш: не мог разобрать, где здесь фантазия, а где действительность. Но меня убедили мои коллеги — притащили минувшие номера газеты, напомнили и показали эпизоды еще посильнее.
Четвертый день идет судебный процесс о зверствах фашистов и их пособников в Краснодарском крае. Страшно читать отчет о заседаниях Военного трибунала. Мы знали, что творили немцы на захваченных землях. Но, собранные вместе и обнародованные на процессе, факты открывают такую картину террора, убийств, злодеяний, которая не укладывается в голове.
Ежедневно газета публикует репортажи наших корреспондентов из зала суда. Один из них называется «Свидетели». Никто из них, рассказывают спецкоры, не может говорить спокойно. Врач Козельский рассказывает о «душегубках». Только одна мысль о том, что происходит в кузовах этих машин, свидетельствует он, леденит сердце. А немцы? Пока «душегубка» совершала очередной рейс, смеялись, закусывали. Отравив смертельным газом сорок два ребенка, Мейер и Эйке продолжали пировать...
Семьдесят лет священнику Георгиевской церкви. Много повидал он на своем веку. Признается, что до прихода немцев в Краснодар думал, что они культурные люди. Теперь он увидел, какие это звери. Рассказывает о целой семье, уничтоженной немцами вместе с детьми, и восклицает:
— Дети-то в чем виноваты? Крошки... Нет слов, чтобы выразить горе мое. Свидетельствую перед всем миром, перед русским народом о таком злодеянии немецких извергов.
Военный трибунал приговорил пособников фашистов к смертной казни через повешение. Он установил и имена немецких истязателей и убийц, но они успели удрать с отступающими войсками. Это — командующий 17-й армией генерал-полковник Руоф, шеф краснодарского гестапо полковник Кристман, заместитель шефа капитан Раббе и еще 12 немецких офицеров. Я привел эти имена потому, что, может быть, каким-либо путем удастся узнать, настигла их кара человеческая, или до сих пор они скрываются с благословения неофашистов?
И как бы в дополнение к тому, что было рассказано на суде, напечатана статья писательницы Н. Кальмы «Дети войны» — рассказ о детском доме, где живут и воспитываются сто восемьдесят девять детей. Здесь собраны ребята из разных районов Московской области, в которых побывали немцы. Их отцы большей частью на фронтах, а о матерях надо спрашивать с осторожностью: еще не зажила боль потерь, этот вопрос вызывает слезы.
Большеголовый малыш Толя Петров из подмосковного Дорохова закрывает лицо руками:
— Мне... маму жалко...— бормочет он, плача.
У них дома в Дорохове висела фотография отца в красноармейской шинели. Пришли немцы, увидели фотографию, вытащили мать на улицу, стали мучить ее. Толя с воплем кинулся к матери. И тут один из немцев ударил мальчика по ноге колуном. Сейчас у Толи Петрова одна нога короче другой, он хромает. Мальчик, потерявший мать, стал угрюмым, молчаливым.
«Очень страшно,— замечает писательница,— когда детский голос, слегка запыхавшийся и звенящий от волнения, рассказывает о том, что сделали немцы с мамой, с бабушкой, с домом, с игрушками. Светлана Широкова, беловолосая десятилетняя девочка из Волоколамска, говорит:
— Мама стояла с братцем на руках, только успела нам крикнуть: «Прощайте, детки», и тут же ее немцы застрелили. А потом стали у нас все отнимать, даже у меня все елочные игрушки позабрали.
Для детей нет большого и малого, они ставят немцам в счет все подряд: и убитую мать, и сгоревший дом, и елочные бусы, и отнятую куклу. И, слушая их, понимаешь, что это правильно, что и елочные игрушки надо внести в счет мести, потому что, отнимая их, немец хотел отнять у наших детей радость детства...
В дыму пожаров, в щелях, засыпанных снегом, в полуразрушенных бомбежкой домах наши бойцы находили детей, которых немцы сделали сиротами. Их привезли в детдом — бледных до синевы, каких-то оглушенных и слабых до того, что ложка не держалась в руке. Они робко озирались кругом, дичились воспитателей, не отвечали на расспросы».
Спустя полтора года Кальма вновь посетила Тарасовский детский дом и рассказала о тех переменах, которые здесь произошли, о том, как возвращались к жизни дети, согретые душевным жаром воспитателей.
В газете много фотографий. На Курской дуге почти все наши фоторепортеры Виктор Темин, Федор Левшин, Олег Кнорринг, Александр Капустянский, Сергей Лоскутов, Яков Халип. Можно представить себе «нашествие» снимков. Снимки разные — батальные, панорамы полей сражений, портреты отличившихся в боях солдат и офицеров. Есть снимок Темина с такой надписью: «Пленные немецкие солдаты и офицеры конвоируются в тыл». Такого рода сюжеты мы охотно печатаем, но, увы, пока немцы плохо сдаются в плен, не очень-то послушно и охотно подымают руки вверх.
Прислал своеобразный очерк «Кладбище танков» Евгений Воробьев.
В дни, когда шли бои севернее Орла, Воробьев безотлучно находился в 31-й гвардейской дивизии, в 87-м полку. Там, южнее реки Жиздры и Дретовской переправы, вблизи деревни Никитинки, разгорелось ожесточенное сражение с 5-й немецкой танковой дивизией. Вот фронтовой пейзаж, запечатленный корреспондентом после боя:
«Поле от синеющей на севере дубравы до ярко-зеленой березовой рощи и до серебряной излучины речки покрыто унылым, бурым ковром сорняков: пашня одичала. Будто какой-то злой сеятель нарочно засеял ее бурьяном, лебедой, осотом, чертополохом.
В последний раз эта орловская земля видела землепашца весной сорок первого года. С тех пор землю пололи саперы, ее перепахивали снарядами, минами, бомбами, ее засевали осколками, пулями, но она не чувствовала прикосновения плуга, эта орловская земля, истосковавшаяся по тяжелому семенному зерну...
Но пусть заброшены луга, пашни и огороды — природа в этих местах по-прежнему великолепна в своей извечной красоте, она бесконечно мила и дорога русскому человеку... Недалеко от этих мест, а может быть, по той самой дубраве, синеющей к северу от деревни, по тому оврагу, по той рощице бродил с ягдташем и собакой Иван Сергеевич Тургенев. Отсюда родом Хорь и Калиныч, Касьян с Красивой Мечи и ребята с Бежина луга, все знакомцы, попутчики и компаньоны Тургенева в его охотничьих скитаниях...»
Нельзя равнодушно читать эту пейзажную зарисовку... Однако скажу, что мы в «Красной звезде» не очень благоволили к развернутым пейзажам, хотя лично я питал к ним слабость,— военная газета просто не могла себе позволить их печатать. И конечно же не из-за хорошего пейзажного рисунка мы опубликовали очерк. Это был материал, своеобразный по замыслу и сюжетной разработке. Перед глазами корреспондента предстало поле только что отгремевшей битвы, усеянное подбитыми и сожженными немецкими танками. Никогда ему не приходилось видеть такого. Автор заставил заговорить мертвую технику. Для этого он провел тщательное исследование. На площади в несколько квадратных километров он насчитал свыше трех десятков немецких танков, преимущественно «тигров». Он обошел один за другим танки, останавливаясь возле каждого, внимательно осматривая их снаружи. Он залезал внутрь, не поленился записать номер каждого танка и составил своего рода реестр.
«Трофеи — машины, оружие, боеприпасы — могут многое рассказать тому, кто хочет и умеет их слушать. В иных случаях показания «пленных» танков даже ценнее сведений, которые дают на допросе пленные: машины по крайней мере не лгут, не виляют, ничего не скрывают и не заискивают угодливо и мерзко...»
И танки действительно заговорили.
Вот лежит вверх тормашками танк 619. Сомнений нет: это работа мощной бомбы, разорвавшейся рядом. У танка 624 башня вместе с орудием оторвана от стального туловища и отброшена в сторону — ясно, что в танк угодил снаряд, взорвались боеприпасы и силой взрыва танк разорвало, как картонную коробку. В бортовой броне танка 616 две небольшие дырки: кто-то метко стрелял из противотанкового ружья. На бронированной шкуре танка 722, покрытой сажей и окалиной, нет ни одной пробоины; осколки стекла на обугленном дереве рядом с танком подсказывают разгадку: танк подожгли бутылкой с зажигательной смесью. Четыре танка оказались в полном порядке — заправлены горючим, боекомплект почти целехонек. Эти машины брошены экипажами. Автор перечисляет их номера: 613, 621, 627, 723.
Впечатляют также подмеченные глазом журналиста отличия этих машин от танков сорок первого года. Танки, которые корреспондент впервые увидел на Смоленщине в начале войны, были выкрашены в черный цвет, с кричащими белыми крестами на башне, с крупными, как на афишах, номерами. Немцы тогда шли напролом, уверенные в своей безнаказанности. Танки сорок третьего года закамуфлированы под летний пейзаж, белые кресты и цифры помельче, чтобы не нарушить маскировки и не попадаться на глаза нашим артиллеристам, танкистам и бронебойщикам. Углы новых машин, чтобы сбить с толку наших летчиков, перекрашены в черный цвет, они потеряли свою характерную конфигурацию.
Немецкие танки в начале войны двигались налегке. А дошедшие до Курской дуги загружены запасными траками и катками. Этой боязливой запасливости противника приучили наши мастера огня, метко бьющие по гусеницам и ходовой части. Иные танки несут на себе дополнительные бронеплиты. Некоторые танки покрыты огнеупорной обмазкой из асбеста — боялись наших термитных снарядов.
«Мы уходим с кладбища немецких танков, и радостное ощущение добытого превосходства над врагом не покидает нас». Этим ощущением дышала каждая строка очерка Евгения Воробьева. [9; 345-350]
Передовая статья красноармейской газеты «За честь Родины»
«Украина зовет»
20 июля 1943 г.
Слышишь ли ты, Украина, как гремят пушки у твоих рубежей, как штурмует Красная Армия оборону немцев, сокрушая цепи, тебя сковывающие!
Чуешь ли вещим сердцем народным, что близится час расплаты, час справедливого суда над твоими палачами — немецкими оккупантами! Видишь ли ты — любимая дочь нашей необъятной Родины — как занимается заря твоего освобождения!
Неисчислимы твои страдания, глубоки твои раны, Украина. Помутился от крови и горя вольный Днепр. Осквернены твои гордые древней славой города, разорению и огпю преданы твои прежде мирные, приветливые села.
От Донца до Карпат, от священного пепелища Сечи Запорожской до золотого Львова стонет земля украинская, горит огнем, исходит слезами.
Неукротимым гневом закипает сердце каждого честного человека, каждого воина Красной Армии, когда до них доходят страшные вести из сел и городов Украины. Лютует здесь враг так, как не лютовал еще никто и никогда на земле украинской, знавшей не раз в прошлом жестокие войны и опустошительные набеги. Он хочет пытками и казнями устрашить украинский народ, наложить на гордых потомков запорожцев рабское клеймо, загасить ясный свет их очей, навеки вытравить из их душ всякое воспоминание о свободной и независимой жизни в братской советской семье.
Но немец, возомнивший себя хозяином свободолюбивого народа, ставший его палачом, сам трепещет, совершая свои черные злодеяния. Далеко достает рука народных мстителей — партизан. На место каждого замученного, каждого угнанного в рабство сына украинского народа встают десятки его братьев. Они платят врагам казнью за казнь, смертью за смерть.
На помощь тебе, Украина, движется наша славная Красная Армия. Слышишь ли ты гром ее пушек у твоих рубежей? Воины ее поклялись беспощадно мстить врагам за твои раны, за твое горе, Украина.
Пусть трепещут фашистские палачи! Пусть содрогаются от ужаса их подлые псы — изменники народа, связавшие свою судьбу цепью омерзительных преступлений с судьбой немцев!
Не избежать им справедливой кары, не уйти от позорной смерти на виселице, как не ушли от суда народного изверги рода человеческого, казненные в Краснодаре.
Воин Красной Армии, Украина зовет! Она ждет тебя как своего избавителя. Отважно иди в бой. Бей врага беспощадно! Отомсти врагу за муки, за кровь, за слезы Украины!
Ты хорошо проучил немцев, когда они перешли на нашем фронте в наступление. Ты выстоял во всех боях, ты бился смело, ты уверенно контратаковал противника. Ты доказал, что тебе не страшны никакие фашистские бронированные «тигры».
Нацелившемуся на Курск, готовому к прыжку немецкому зверю в недавних боях был нанесен сокрушительный удар прямо в лоб. От этого удара он вряд ли скоро оправится.
Теперь настал твой час. Это час священной мести.
Воин Красной Армии, Родина-мать тебе приказывает: вперед, на разгром врага!
Пусть изведает немец на своей шкуре всю силу твоей ненависти, всю мощь твоего грозного оружия. Пусть золотым звоном пронесется по Украине весть о твоих победах.
За честь Родины. Ворон. Ф., № 176, 1943, 20 июля,—ЦАМО СССР, ф. 203, оп. 2889, д. 15, л. 25.
[12; 150-151]
