7 февраля 1942 года - 231 день войны
Опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденом Ленина Бакинского завода им. лейтенанта Шмидта Народного Комиссариата нефтяной промышленности СССР за образцовое освоение и выпуск нового вида боеприпасов и перевыполнение плана по оборонным заказам. [3; 150]
Опубликованы указы Президиума Верховного Совета СССР февраль о награждении орденом Ленина Бакинского нефтеперерабатывающего завода, промысла № 11 Бакинского треста «Лениннефть», промысла № 2 Грозненского треста «Малгобекнефть» и промысла № 4 Бакинского нефтедобывающего треста за образцовое выполнение заданий правительства по добыче нефти, по увеличению производства оборонных нефтепродуктов. [3; 151]
Хроника блокадного Ленинграда
В Ленинграде введены в действие новые правила, в которых изложены обязанности населения и администрации на случай воздушного нападения и артиллерийского обстрела города противником. В 38 пунктах перечня все расписано подробнейшим образом. И он немедленно вступил в действие, потому что обстрелы продолжаются. В 11 часов 20 минут вражеский снаряд разрушил квартиру № 24 в доме № 52 по проспекту Огородникова. Затем в течение двух с лишним часов вражеская артиллерия молчала. А в 13 часов 40 минут ее как прорвало. У школы в Промышленном переулке 1 разорвались три снаряда. Один человек убит, другой ранен. Через две минуты упало 10 снарядов на улице Калинина в Кировском районе. В доме № 16 убито 5 человек и 7 ранено. Снаряды попали в восемь домов на Нарвском проспекте...
В Ленинград из Владивостока приехала делегация Приморского края. Она привезла ленинградцам 40 вагонов подарков. В этот же день делегация направилась в район Усть-Ижоры, чтобы на передовых позициях вручить подарки воинам 55-й армии.
7 февраля 1942 года в Ленинграде погиб человек, знакомый многим из нас с детства. Знакомый по рисункам, которые помогли не одному поколению читателей представить себе образы древнерусских богатырей Микулы Селяниновича, Добрыни Никитича, Алеши Поповича, Ильи Муромца. Его рисунки еще больше сблизили нас с чудесными пушкинскими сказками о царе Салтане, золотом петушке...
Человек этот—академик живописи Иван Яковлевич Билибин. Он наотрез отказался эвакуироваться из блокированного города и остался в нем, чтобы работать. Билибин собирался создать серию плакатов и открыток, посвященных Великой Отечественной войне. Осуществить эти планы ему не довелось. 7 февраля Иван Яковлевич умер от истощения...
В свое время он долгое время жил в Париже. Как-то в Ленинграде его спросили, не жалеет ли он, что покинул Францию.
— Лучше умереть в родном городе,— сказал Билибин,— чем роскошно скитаться на чужбине. [5; 137-138]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Ждем известий о взятии новых городов. На очереди как будто Гжатск, Вязьма... Казалось, что это дело ближайших дней. От позиций, куда мы с Эренбургом приезжали 21 января, до Гжатска совсем недалеко. Вспоминаю, что командир 82-й стрелковой дивизии, освобождавший эти края, генерал Н. И. Орлов сказал нам: «До Гжатска можно дойти за два дня». Однако наступление застопорилось, и я решил снова съездить в 5-ю армию генерала Л. А. Говорова, посмотреть на месте, как развертываются события на Западном фронте. Вот для этой поездки я и вытребовал из отпуска Симонова.
Выехали мы на двух машинах целой бригадой. Был с нами фоторепортер Михаил Бернштейн. Ездить с Мишей было одно удовольствие. Никогда не унывающий, он своим веселым характером и неистощимыми выдумками мог расшевелить самого скучного человека. Тот, кто отправлялся с Мишей на фронт, считал, что ему здорово повезло. Был он пробивным парнем и быстрее всех мог вытащить машину из пробки, достать бензин, «соорудить» полдник и ночлег — все, кажется, мог. Весьма располневший в свои двадцать пять лет, с кобурой и «лейкой» на круглом животе, в ушанке, сбитой далеко на затылок, он ни минуты не сидел на месте, внезапно исчезал и так же внезапно появлялся, не давая покоя ни своей «лейке», ни своим спутникам. Популярная песенка Симонова о веселом репортере вдохновлена именно Мишей Бернштейном.
Среди фоторепортеров «Красной звезды» Миша был на особом положении — как единственный из своих собратьев, побывавший вместе с нами на Халхин-Голе и на финской войне. И тогда, и сейчас его посылали на самые горячие участки фронта, зная, что никакая опасность или трудность не могут его остановить, если газете нужен «гвоздевой» снимок. Он действительно был, как его назвал в своих воспоминаниях Жуков, «вездесущий» .
Еще один наш спутник, Борис Ефимов, выезжал на фронт впервые. В нашей редакции он был главным и единственным художником. Отпустить Ефимова на фронт, куда он, кстати, все время рвался, было нельзя. Единственно, что я мог сделать, это взять его с собой в очередную фронтовую поездку и доставить обратно в редакцию к выпуску номера. Так я сегодня и поступил...
Накануне вечером я вызвал Бориса Ефимова. Он сразу же явился. Ефимов, как и все работники редакции, жил на казарменном положении в той комнате, где и работал. Я показал ему только что полученное сообщение нашего корреспондента по Западному фронту: немцы выделяют по одной-две теплых вещи на подразделение, и солдаты их носят по очереди. Попросил сделать на эту тему карикатуру. Минут через сорок он принес рисунок, очень смешной. Столб с табличкой «Дежурная шуба и муфта 5-й роты». В этой одежде, прикованной к столбу цепью, стоял немецкий солдат, а за ним очередь, дрожащая от холода: кто дует на замерзшие руки, кто пританцовывает, а у кого и сосульки под носом. В подписи художник обыграл широко известное выражение: «Согревание в порядке полуживой очереди». Отправил я карикатуру в цинкографию, а дальше, как вспоминает Ефимов, между нами состоялся такой разговор:
«А между прочим,— сказал редактор, обращаясь к своему заместителю,— Ефимов еще не был на фронте. А?
— Еще не был,— согласился я.
— Выезжаем утром,— сказал редактор, снова берясь за чтение газетной полосы,— Всем быть в сборе к семи часам...»
Ефимов был рад поездке. Это я видел. Правда, фронт был ему не в новинку. В годы гражданской войны он работал художником газеты 12-й армии. Но это — в прошлом...
Утром, захватив с собой две большие пачки вышедшего номера, где и была напечатана карикатура Ефимова, отправились по Можайскому шоссе в армию Говорова. Два часа езды, и мы в боевых частях.
Первая остановка — командный пункт 82-й стрелковой дивизии генерала Орлова. Представляя Ефимова, я неизменно разворачивал газету и обращал внимание на карикатуру живого автора. А автор, Борис Ефимович, видя, как весело ее рассматри на ют и хохочут, старался делать равнодушный вид, но это ему не удавалось: довольная улыбка скользила по его лицу.
Популярность Симонова уже в ту пору была немалой, чувствовалось, что все были рады встрече с поэтом. А Мишу Бернштейна и представлять не надо было. Он и сам это неплохо делал, да и «лейка», болтавшаяся поверх полушубка, выдавала его профессию.
Командир дивизии был в том же партизанском одеянии, в каком я его видел в Бородине: стеганые штаны, полушубок и танкистский шлем. Незадолго до наступления Орлову присвоили генеральское звание, обмундирование ему достали, а папахи с алым верхом не смогли найти. Я привез ему в подарок папаху:
— Это за Бородино...
Орлов примерил ее. Поблагодарил, а потом снял и - то ли в шутку, то ли всерьез — сказал:
— А за Гжатск ее следует у меня отобрать...
Да, с Гжатском не получилось ни за два дня, ни за две недели. До Гжатска, как потом выяснилось, путь оказался длиною в четыреста с лишним дней! Сейчас в дивизии затишье. Главные бои шли на фланге армии, в обход Гжатска; в лоб город не удалось взять. Так нам объяснил Орлов.
— А все-таки что-нибудь у вас можно поглядеть,— вмешался в разговор Миша, искавший объекты для своей «лейки».
Комдив сказал, что один из полков получил задачу провести ночную операцию и, если у нас есть желание, он может нас туда повести.
«Ночная!» —загрустил Миша. Там фоторепортеру делать нечего. Мы же решили ее посмотреть.
Гостеприимный комдив дал команду — и принесли обед с фронтовыми ста граммами на каждого и даже немного сверх того. Симонов и Бернштейн не преминули поднять несколько тостов — и за боевые успехи, и за генеральское звание Орлова, и даже «обмыть» подаренную папаху, словом, находили повод, чтобы выпить лишнюю чарку «в порядке сугрева», как объяснил Миша, перехватив мои косые взгляды. Хотя, действительно, промерзли все основательно.
До штаба полка добирались недолго, по тому же Можайскому шоссе. Разместился штаб в сарае, единственном здании, оставшемся от всей деревни. Командир полка объяснил план операции. Проводилась она силами одного батальона: он должен был овладеть какой-то высотой. Все до мельчайших подробностей было расписано в приказе и помечено на километровке, но мы никак не могли уяснить, какую это играло роль во взятии Гжатска. Похоже, что это было не совсем ясно и самому Орлову и командиру полка. Но задание получено, план составлен и наверх доложен; просить об отмене не решались. Не раз за войну — и в дни обороны и в дни наступления — мне приходилось сталкиваться с подобными операциями, и, чем они кончались, известно было.
Ночевать мы отправились на КП дивизии. А утром узнали, что и эта операция кончилась тем, что в таких случаях называют «частичным успехом», то есть практически почти ничем.
Мы сразу же отправились на командный пункт Говорова. Дорога трудная, узкая. Можно было не спрашивать, достаточно было всмотреться в окружающий пейзаж, чтобы понять, какие здесь проходили баталии. На обочине — подбитые, покалеченные, сожженные машины, орудия, танки — и немецкие, и наши. На белесом поле и самом шоссе чернеют воронки, чуть припорошенные недавно выпавшим снежком. Много задубевших на морозе убитых лошадей. Улицы деревень, которые мы проезжали, из одних обгоревших печных труб, вывороченных плетней и сваленных ворот.
В одной из таких деревушек среди обгоревших изб, в блиндаже с деревянным перекрытием мы нашли командарма. Он только вчера перебрался сюда, в свой так называемый ВПУ — вспомогательный пункт управления. Хотя в таких блиндажах обычно не рассчитывают долго сидеть, сделан он был добротно, прочно. По узким ступенькам спустились вниз. Говоров колдовал над картой. Симонову показалось, что он не очень-то доволен был нашим приездом. Обстановка в армии трудная, и ему не до гостей. Но я этого не заметил.
Командарм нас сразу же напоил горячим чаем и стал рассказывать о делах армии. Бои тяжелые, полки поредели, боеприпасов мало, противник подбросил подкрепление, сумел создать полосу оборонительных сооружений, сопротивление его усилилось. Несколько раз командарм отрывался к телефону, терпеливо, не прерывая, выслушивал и, не повышая голоса, краткими репликами отвечал на какие-то вопросы и просьбы: «Да», «Так и делайте», «Не могу», «Пришлю»... Иногда говорил: «Обождите», отрывался от трубки, наклонялся к карте, водил по ней карандашом, потом снова возвращался к телефону и объяснял, что надо делать. Забегали к нему операторы, и хотя их доклады были неутешительными, лицо командарма оставалось каменным, не выдавало внутренней тревоги, будто ему не присущи человеческие эмоции. Указания его были немногословные, спокойно-деловые.
Из того, что мы услышали, поняли, что наступление армии, как и всего фронта, так блестяще осуществленное в декабре и январе, застопорилось, на серьезные успехи рассчитывать не приходится. Но на Говорова нажимали сверху, а он — на дивизии, комдивы — на полки. Вот такая не раз повторявшаяся история!
Ясно было, что на КП Говорова нам больше делать нечего. Спросили,- как проехать в дивизию Полосухина, стоявшую в полосе армии на главном, гжатском направлении. Говоров сказал, что к Полосухину нам добраться невозможно. Дивизия клином пошла в немецкую оборону. Коридор, который она пробила, шириной с километр, простреливается с флангов. Надо, мол, обождать, пока прояснится обстановка. Я спросил Леонида Александровича, можно ли добраться до штаба дивизии? Вернуться в Москву, не побывав если не в полках, так хотя бы на КП дивизии, считалось у нас смертным грехом. Очевидно, Говоров понял наше настроение и показал на карте точку, где обосновался штаб Полосухина.
Он был в четырех километрах от КП армии — в блиндажах, на скорую руку оборудованных в подвалах сгоревших изб. Там мы встретили комиссара дивизии Мартынова. Как и всюду, приняли нас дружески, но не надо было быть опытным физиономистом, чтобы увидеть, что комиссар не очень-то рад нашему приезду. Обстановка здесь действительно была сложной: с разных сторон слышна артиллерийская и минометная стрельба, видны разрывы мин на поле, у черневшей невдалеке кромки леса. Слева от дороги раздавались автоматные очереди. К Мартынову прибежал штабной офицер и что-то полушепотом докладывал, после чего комиссар спросил, у всех ли есть оружие. Он объяснил, что к дороге просочилась группа немецких автоматчиков, их, понятно, отобьют, но надо быть готовыми ко всему. Словом, беспокойства мы доставляли ему немало, и он, вероятно, подумал: какая нелегкая их сюда принесла!
Пробыли мы в дивизии целый день. Многое видели, многое узнали. Стало ясно, что взятия Гжатска нам не дождаться, и мы решили отбыть в Москву.
Возвращались в полной темноте, попали в жесточайшую пробку и выбраться из нее можно было только чудом. Это чудо сотворил Миша Бернштейн. Своим громовым голосом он объяснял, что в «эмке» едут люди, делающие «Красную звезду», не кто иной, как известный поэт Симонов, что он сам спешит со снимками героев, упомянул, кажется, и редактора, находил и другие какие-то на ходу им изобретенные доводы. Это произвело впечатление. Дружными усилиями, чуть ли не на руках переносили нашу машину в обход застрявших колонн через сугробы и кюветы. Наконец добрались до КП армии. На это ушло шесть часов!
Время было позднее, мы скупо рассказали Говорову о своей поездке в дивизию, потом спросили: каковы перспективы с Гжатском? Командарм развел руками. Видно, ему не хотелось убеждать нас, что Гжатск будет взят, но сказать, что этот орешек не раскусить, тоже не мог. Не трудно было догадаться, почему. Решение Ставки есть решение Ставки; она требовала двигать войска вперед, хотя силы и средства истощились.
Мы попрощались с Леонидом Александровичем и отбыли в Москву.
Больше всех успел сделать для газеты Миша Бернштейн. В нескольких номерах «Красной звезды» печатались его снимки из 5-й армии. Я сейчас вновь их пересмотрел. Один из снимков, где запечатлены бойцы, идущие в наступление по снежному нолю за огненным валом нашей артиллерии, просто великолепен. Так и кажется, что сделан он не «лейкой», а рукой художника-баталиста.
Вспоминаю, что, когда впервые рассматривал эти снимки, у меня в кабинете был Симонов. Он тоже похвалил их, но грустно заметил:
— Если бы еще удачно окончилась та операция...
Симонов принес мне корреспонденцию строк на сто пятьдесят, но она была жидкой. Очерк, ради которого я и взял его с собой в эту поездку, у него не получился. Да и не мог получиться: написать прямо о том, что мы видели, было тогда не ко времени. Это понимал и он, понимал и я, и поэтому без всяких колебаний пришлось «зарубить» материал.
Но все же кое-что мы извлекли для газеты из этой поездки. Комиссар дивизии Мартынов вручил нам письмо, найденное у убитого фашиста, некоего Франца Вейса, своей невесте, которое он не успел отправить в Германию. «Для Эренбурга,— сказал Мартынов,— заметки одного «куроеда».
Но, пожалуй, самое интересное и важное, что мы напечатали после этой поездки, была статья генерала Орлова, занявшая в газете три колонки. Это рассказ о боях за Можайск и Бородино.
Мне же поездка помогла более правильно построить материалы в газете. Если еще в конце января и начале февраля мы увлекались статьями и передовыми под такими заголовками: «Гнать врага без остановки!», «Окружать врага!» и т. п., то после возвращения из 5-й армии пошли другие материалы, более соответствовавшие реальной обстановке на Западном фронте.
Словом, жалеть об этой поездке у меня оснований не было... [8; 63-68]
От Советского Информбюро
Утреннее сообщение 7 февраля
В течение ночи на 7 февраля наши войска продолжали вести активные боевые действия против немецко-фашистских банд.
* * *
Наша танковая часть, действующая на одном из участков Западного фронта, поддерживая наступающую пехоту, подавила огневые точки противника и вывела из строя свыше 300 немецких солдат и офицеров. На другом участке фронта гвардейцы под командованием тов. Белобородова в бою за два важных населённых пункта уничтожили 600 гитлеровцев.
* * *
Артиллеристы гвардейской части подполковника Брюханова (Западный фронт) за последние 15 дней боёв, продвигаясь вместе с пехотой и подавляя вражескую оборону, уничтожили 15 немецких миномётных батарей, 4 блиндажа и другие оборонительные сооружения противника. Метким артиллерийским огнём уничтожено свыше 1.000 немецких солдат и офицеров.
* * *
Группа красноармейцев во главе с лейтенантом Поленковым, забросав гранатами отступающий немецкий обоз, уничтожила 12 вражеских солдат и захватила много трофеев.
* * *
Связной комиссара батальона красноармеец Алехов, возвращаясь в свою часть после выполнения боевого задания, заметил немецких автоматчиков, заходящих в тыл батальона. Храбрый боец открыл огонь из винтовки и с криком: «Вперёд, товарищи, бей гадов!» — бросился на немцев. Гитлеровские автоматчики обратились в бегство, оставив 2 убитых.
* * *
На Украине, в лесу около станции Р., расположился на привал кавалерийский эскадрон итальянцев. Советские партизаны, осведомлённые своими разведчиками о местонахождении врага, приняли решение атаковать противника. Не выдержав натиска партизанского отряда, итальянцы бежали, оставив в лесу 47 трупов, много оружия и лошадей.
* * *
Пленный солдат эсэсовской дивизии «Адольф Гитлер» Эрих Гортвих заявил: «В нашей дивизии было 9.000 человек. В настоящее время осталось от 2.500 до 3.000. Из них боевого состава 1.500 — 1.600 человек. Потери материальной части тоже очень велики. В среднем каждая стрелковая рота потеряла по 10 пулемётов. В каждой роте было до 20 разных машин. Сейчас осталось не более 4—5. Потери артиллерии составляют не меньше 40 процентов».
* * *
Пленный солдат 10 роты 523 полка 297 немецкой пехотной дивизии Фридрих Бауэр рассказал: «Во время отступления некоторые солдаты ложатся и не идут дальше. Другие под различными предлогами задерживаются в хатах, чтобы остаться до прихода русских и сдаться в плен. Во время боя офицеры уже не идут впереди, ссылаясь на то, что их и так уже мало осталось».
* * *
Группа командиров, политработников и красноармейцев составила акт о чудовищном преступлении, совершённом немецко-фашистскими захватчиками над мирным населением деревни Речицы, Думиничского района, Смоленской области. В акте устанавливается, что 1 февраля, предприняв контратаку на деревню Будские Выселки, немцы под угрозой расстрела заставили жителей деревни Речицы идти впереди своих наступающих подразделений. Когда мирные советские жители, в большинстве старики, женщины и дети, приблизились к нашим позициям, советские бойцы услышали их крики: «Стреляйте, сзади нас немцы!» В ответ на это немцы открыли по ним огонь из автоматов и убили: Юркову Анну — 14 лет, Жуковскую Софью Иосифовну — 42 лет и её сыновей Геннадия —15 лет и Валентина — 13 лет, Зарабуркина Ивана Степановича — 59 лет, Шишкину Евдокию Игнатьевну — 45 лет и её сына Юрия — 8 месяцев. Акт подписали: командиры, политработники и бойцы Энского полка тт. Рягузов, Гусаров, Козлов, Панов и др. (всего 15 подписей).
* * *
В Шлохау (Германия) военный суд разобрал дело вооружённой группы, совершившей ряд налётов на продовольственные склады и магазины, а также на местные полицейские управления и штабы штурмовых отрядов. Среди участников группы— 8 солдат и 1 офицер немецкой армии.
Вечернее сообщение 7 февраля
В течение 7 февраля наши войска вели наступательные бои и заняли несколько населённых пунктов. Немецко-фашистские войска на отдельных участках переходили в контратаки, которые были отбиты.
За 6 февраля уничтожен 21 самолёт противника. Наши потери — 7 самолётов.
За 5 февраля уничтожено не 34 немецких самолёта, как об этом сообщалось ранее, а 46 немецких самолётов.
* * *
За 6 февраля частят пашей авиации уничтожено и повреждено 270 автомашин с войсками и грузами, 226 повозок с боеприпасами, 11 орудий с прислугой, 10 зенитно-пулемётных точек, взорван склад с горючим, рассеяно и частью уничтожено до полка пехоты противника.
* * *
Наша стрелковая часть (Западный фронт), развивая наступление на один сильно укреплённый противником населённый пункт, уничтожила 2 вражеских танка, 2 танкетки, несколько автомашин. Противник потерял большое количество солдат и офицеров. На другом участке наши гвардейские части заняли деревню X. На поле боя осталось 270 убитых вражеских солдат и офицеров.
* * *
На одном из участков Юго-Западного фронта бойцы под командованием тов. Шейко с боями заняли населённый пункт Т. Гитлеровцы, стремясь вновь занять названный пункт, перешли в контратаку, которая была отбита с большими для них потерями. На поле боя осталось 200 вражеских трупов, много вооружения и боеприпасов.
* * *
Командир орудия Малышев и наводчик Стрельников, наблюдая за огневыми точками противника, обнаружили 3 вражеских ДЗОТа. Выкатив орудие на открытую позицию, советские артиллеристы меткими выстрелами разрушили ДЗОТы и уничтожили находившихся там немецких солдат.
* * *
Пулемётное отделение младшего командира Жолуба поддерживало метким огнём наступление пехотной части. Трижды раненный тов. Жолуба, продвигаясь вперёд, пять раз менял огневую позицию и уничтожил около 20 вражеских солдат и офицеров.
* * *
Разведчик крымского партизанского отряда товарищ Р. во время ночной разведки заколол немецкого часового, застрелил двух фашистских солдат-связистов и посыльного румынского солдата. Отважный партизан доставил на свою базу оружие уничтоженных им врагов.
* * *
Ниже публикуются выдержки из дневника командира 7 роты 29 немецкого пехотного полка лейтенанта Ф. Брадберга. Эти записи гитлеровского офицера разоблачают фальшивые басни германской военщины о якобы организованном и преднамеренном отходе немецких войск на зимние оборонительные линии.
«Наро-Фоминск, 5 декабря... Сколько мы за это время пережили. Мы были уже далеко, а 3 декабря снова вернулись на исходные позиции. Генеральное наступление выдохлось... Многие товарищи погибли. В 9 роте осталось только 2 офицера, 4 унтер-офицера и 16 рядовых. В других ротах не лучше. 1 декабря моя рота должна была подойти к 9 роте и установить связь с правым крылом 1 батальона... Со всех сторон нас обстреливали русские. Мы шли мимо трупов убитых товарищей. В одном месте на маленьком пространстве почти один на другом лежали 25 наших солдат. Это работа одного из русских снайперов... Вечером стадо известно, что наши части отброшены назад. Рота за ротой покидала свои позиции. При лунном свете видно было, как проходят остатки рот, унося своих убитых... Наступление, задуманное в таких широких масштабах, нашло свой конец...
Ильино, 11 декабря. Получили приказ па рассвете передвинуться к северу. Стой! Только что припята телефонограмма, что наши части отброшены... Мы же должны оставаться здесь в ожидании дальнейших приказаний. Что принесёт нам будущее?
Богаево, 15 декабря. Заняли позиции у Лызлово. Здесь русские прорвались и оттеснили наших. Первый батальон несколько продвинулся, но в 5 километрах от Исакове был задержан. Моя рота была брошена на подкрепление. В 15 часов она должна была начать наступление на село. Первый батальон к этому времени потерял около 100 человек. Около 14 часов русские снова начали наступление, и мы опять оказались окружёнными с трёх сторон. Мы отступили. Что произойдёт в ближайшие дни, никто не знает. Где-то русские части должны быть остановлены, иначе прощай 29 пехотный полк!».
* * *
В делах штаба разгромленного немецкого 34 сапёрного батальона обнаружен приказ немецкого командования, в котором говорится: «Одной войсковой частью были обнаружены в мясных консервах датского производства витые металлические стружки 1—2 сантиметров длиной и 0,23 мм толщиной. Очевидно, имеет место саботаж. Крышки банок, кроме оттиска короны, имеют надпись «Дания-210». Консервы данного производства могут быть и в других частях и подразделениях. Интендантам следует обратить на них особенное внимание».
* * *
2 февраля немецкие власти чехословацкого города Клатови вызвали 450 школьников в возрасте от 13 до 16 лет и отправили их в Германию. Подросткам не дали возможности зайти домой и собрать вещи. Во время пути двери всех вагонов были наглухо закрыты. Лишённые воды и хлеба, многие школьники заболели, четверо из них умерло. Как выяснилось, гитлеровцы, испытывающие большой недостаток в рабочей силе, насильно забирают для работы на предприятиях Германии детей и подростков в оккупированных странах.
На одном из куйбышевских заводов старые кадровые рабочие с 40-летним производственным стажем тт. Батрак, Сиротин, Шушкат и Кагановский ежедневно выполняют сменные задания на 300—400 процентов. [22; 90-92]
