25 августа 1942 года - 430 день войны
Продолжались оборонительные бои советских войск на Кавказе в районах Прохладный, на перевалах Главного Кавказского хребта, южнее Краснодара и в восточной части Таманского полуострова. Противник захватил г. Прохладный. [3; 245]
Воинские части и отряды народного ополчения в районе Сталинграда у Мокрой Мечетки и селения Рынок вели оборонительные бои, переходя на некоторых участках в контратаки. [3; 245]
Канонерские лодки Волжской военной флотилии «Громов», «Щорс» и «Руднев», поддерживая действия 15-й гвардейской стрелковой дивизии в районе Дубовый овраг — балка Песчаная, артиллерийским огнем содействовали срыву продвижения противника. [3; 245]
В Сталинграде введено осадное положение. Городской комитет обороны обратился к населению с воззванием, в котором говорилось: «Не отдадим родного города на поругание немцам. Встанем все как один на защиту любимого города, родного дома, родной семьи. Покроем все улицы города непроходимыми баррикадами. Сделаем каждый дом, каждый квартал, каждую улицу неприступной крепостью. Все на строительство баррикад! Все, кто способен носить оружие, на баррикады, на защиту родного города, родного дома!». [3; 246]
В Карском море (в 180 милях юго-западнее мыса Челюскин) немецкий тяжелый крейсер «Адмирал Шеер» встретил ледокольный пароход «Сибиряков» и потребовал от него остановиться и сообщить данные о ледовой обстановке и местонахождении каравана советских судов. Не отвечая на запрос, «Сибиряков» повернул к берегу. Вражеский крейсер открыл огонь по ледоколу. Капитан «Сибирякова» старший лейтенант А. А. Качарава, искусно маневрируя, стремился увести корабль в полосу льдов. Экипаж, ведя огонь по вражескому крейсеру, до последней возможности боролся с пожаром и с водой, проникающей на судно через пробоины. Когда корабль потерял ход и возникла опасность пленения, были открыты кингстоны. «Сибиряков» затонул, но флага не спустил. [3; 246]
Хроника блокадного Ленинграда
Впервые в сообщении Советского Информбюро упомянут Сталинград. С тревогой узнали ленинградцы, что северо-западнее Сталинграда идут напряженные бои с крупными силами танков и пехоты противника и что в городе введено осадное положение...
Кто-кто, а жители Ленинграда по сентябрьским событиям сорок первого года знают, что это значит. Впрочем, Ленинград и поныне остается городом-фронтом. Сегодня он трижды подвергался обстрелу.
25 августа у рабочих Балтийского завода Елены Корнеевны Еланцевой и ее сына Саши была большая радость. Они в четыре раза превысили производственную норму — вместо 500 деталей изготовили 2000. Причем деталей, необходимых для выполнения фронтового заказа.
До войны на Балтийском заводе работал глава семьи А. И. Еланцев. Когда он ушел на фронт, на заводе его заменила жена. А потом в цех пришел и сын. [5; 234-235]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Эти дни особенно тревожные. Немецко-фашистские войска прорвались к Волге севернее Сталинграда. Так обозначен район боев в сводках Совинформбюро и репортажах наших корреспондентов. Противник захватил поселок Рынок. На карте видно, что это уже сам Сталинград, его окраина у Тракторного завода. В Генштабе мне сказали, что дела совсем плохие — противнику удалось отрезать нашу 62-ю армию от остальных войск фронта. А сам Сталинград превращен в руины в течение одних только суток немцы произвели над городом более двух тысяч самолето-вылетов. Налеты не прекращаются.
В своем репортаже Высокоостровский пишет: «Немцы сосредоточили здесь огромное количество мотопехоты и артиллерии». Он не назвал цифр и тогда еще и не мог назвать. Они стали известны позже: по количеству артиллерии и авиации враг здесь превосходил нас в два раза, в танках — в четыре раза.
Не менее тревожное сообщение Михаила Черных с Северо-Кавказского фронта: «Под напором численно превосходящего противника наши части отошли на юго-восток... Бои перенеслись в предгорья. Прорвавшись к подножью гор, немцы стремятся продвинуться дальше. Сейчас на ряде участков бои идут за горные перевалы...»
Вчера вечером я был в Генштабе у Бокова. Он объяснил, что, хотя наши войска остановили немцев в предгорьях западной части Главного Кавказского хребта и планы гитлеровского командования по окружению и разгрому советских войск между Доном и предгорьями Кавказского хребта сорвались, обстановка продолжает оставаться чрезвычайно напряженной. На Грозненском направлении враг угрожает прорывом к Грозному и Махачкале. В центральной части Главного Кавказского хребта ему удалось захватить Клухорский перевал и создать угрозу прорыва к Черному морю и в район Кутаиси. В западной части Северного Кавказа противник создал угрозу прорыва к Новороссийску, Туапсе и Сухуми...
Вернувшись в редакцию, я перво-наперво послал телеграммы нашим корреспондентам по Северо-Кавказскому фронту с требованием присылать побольше материалов о боях в горах. Затем усадил полковника Хитрова за статью «Оборона в предгорьях Северного Кавказа», а Галактионова — за передовицу, которая была напечатана под лаконичным, но точным заголовком «В горах». Есть в ней такие строки:
«Предгорья и горы Северного Кавказа имеют большие возможности выбора выгодных для обороны рубежей. Наши части обязаны полностью использовать это обстоятельство для борьбы с врагом. При этом нужно помнить золотое военное правило: никакое естественное препятствие не является непреодолимым, если оно не защищено в достаточной степени огнем и живой силой... В горных условиях оборону, больше чем где бы то ни было, необходимо сочетать со смелым наступательным обходным маневром и контратаками».
Трояновский вместе с Прокофьевым и Слесаревым передвинулись в Краснодар. Еще перед отъездом у нас состоялся разговор: главное — побывать в частях и соединениях, сражающихся с врагом,— это требует приказ № 227, и написать о них.
Прибыл Трояновский в Краснодар, на командный пункт Северо-Кавказского фронта. На второй день его принял командующий фронтом С. М. Буденный. Разговор комфронга со спецкором был откровенным. Оставлены Ростов-на-Дону, Вагайск. Враг подошел к Сальску и рвется к Ставрополю. Здесь он собрал большой кулак. У противника огромное превосходство в танках. Рассказал маршал и о принимаемых мерах по срыву замыслов генералов вермахта. В заключение Семен Михайлович посоветовал Трояновскому и его товарищам съездить в 17-й Кубанский кавалерийский корпус:
— Им командует генерал Кириченко. Зло, здорово воюют кубанские и донские казаки с врагом. На первый взгляд может показаться нелепым: кавалерия против танков,— объясняет комфронта.— Но в корпусе гоже есть танки. Правда, мало их еще пока, но Кириченко умело использует боевые машины. Выше всяких похвал действует артиллерия.
После небольшой паузы Буденный с улыбкой, спрятанной в усах, добавил:
— Не думайте, что Буденный посылает вас к кавалеристам из пристрастия к этому роду войск. В данном случае я беспристрастен. Действия корпуса очень высоко оцениваются не только нами, штабом фронта, но и Москвой. А йогом, очень важно убедительно опровергнуть фашистскую брехню о том, что будто кубанские казаки встречают гитлеровцев... хлебом-солью. Сталью встречают они врага. И всегда будут встречать только так...
Корреспонденты сразу выехали на фронт, в корпус Кириченко. Увидели, как доблестно сражаются казаки, и написали об этом. А через несколько дней на имя Трояновского была передана моя телеграмма: «Очерки и статьи вашей группы о казаках Кириченко прозвучали громко по всей стране. Через Совинформбюро перепечатаны газетами Англии и Америки. Вызвали злобную радиореплику Геббельса. Ждем новых материалов» .
В те же дни «Красная звезда» опубликовала передовую статью «Воевать, как воюют казаки под командованием генерала Кириченко». Заголовок, конечно, длинноват, зато сразу же раскрывал главную идею статьи.
Прислал Трояновский интересную корреспонденцию «Казачий край», рисующую картину того, что происходит сейчас в прифронтовых станицах. К линии фронта спешат воинские части, среди них отряды казаков-добровольцев. Грузовики везут оружие, боеприпасы. Но встречное движение еще больше. Без конца идут стада коров, овец, свиней, коз, волов. На юг уходят беженцы, их много: кажется, весь Дон и Кубань поднялись и устремились к Кавказским горам. Горестная картина, так знакомая по лету сорок первого года!
На Одном из перегонов корреспонденты встретили беженцев из-под Батайска. Вот какой разговор состоялся с одним из них — седым казаком Николаем Дмитриевичем Онуприенко:
— Нам не пристало в плену быть. Наши казаки на всех войнах побывали, а в плен не ходили...
У казака на груди четыре Георгиевских креста и орден Красного Знамени. Его дочь шепотом поясняет:
— Они их надели, как война с немцами началась...
Все пять наград Онуприенко получил за войну с немцами.
— На кресты смотрите? — спрашивает Николай Дмитриевич. Пять наград от России имею. Если бы не восьмой десяток, пошел бы за шестой наградой...
У казака три сына. Все трое на войне. Уехал казак Онуприенко из родного хутора. Не хочет с немцами жить.
Но приеду все-таки обратно. Долго не должны пробыть они у нас. Весь народ поднялся против немцев. Не устоит немец...
И еще разговор был у спецкоров. С казачкой Пелагеей Дмитриевной Калиниченко. Этот разговор был внушительный и строгий. Зашли во двор. Во дворе следы запустения. В саду не собраны яблоки, переспевают сливы.
— Некогда? — спросили корреспонденты у казачки.
— Да нет. Руки не поднимаются на работу. Для кого стараться? Для немцев? Пусть они сдохнут все до одного, чтобы я для них старалась...
И вдруг, после небольшой паузы, казачка накинулась на корреспондентов:
— Долго будете отступать? Много еще нашей земли отдадите?..
Наши спецкоры стояли, ошеломленные резкостью ее тона. Но обвиняла она всех, кто уходит на юг, оставляя на поругание наши города и села. Не пожалела и своего мужа. Он тоже воюет:
— Если увидите моего чоловика, скажите ему, что если будет бежать, откажусь от него, на порог не пущу...
Этот разговор вошел в очерк «Казачий край». При первой нашей встрече с Трояновским я вспомнил эту корреспонденцию и слова казачки. Спецкор признался:
— Написать-то — написал, но совсем не был уверен, что напечатаете.
— Почему же? Ведь слова казачки перекликались с тем. что было сказано по адресу наших войск в приказе № 227. Кстати,— спросил я,— сказали ей, что вы не пулеметчики и не автоматчики, а корреспонденты центральной военной газеты?
— Нет, не сказали. Разве это было бы оправданием?
— Ну что ж,— согласился я.- Точка зрения у нас одинаковая.
И действительно, каждый из нас, где бы ни находился, чувствовал свою долю ответственности и вины за все происходящее на фронте...
Илья Эренбург выступил со статьей «Пора!». Он в полный голос говорит о наших поражениях: «Мы не боимся правды. Мы знаем, что мы потеряли за эти месяцы. Мы знаем, как тяжелы колосья Кубани. Мы видим, как горит нефть Майкопа... Трудно нам было после зимних побед снова отведать горечь отступления. Трудно и тошно. Но горе разъело старые раны, и весь наш народ не может дольше терпеть...» Эта горькая правда звала в бой, придавала новые силы, закаляла. Надеждой и верой прозвучали его слова:
«Один трус сказал мне: «Напрасно говорили зимой, что миф о непобедимости германской армии развеян. Ведь немцы снова идут вперед»...
Никто никогда не говорил, что немцы не могут побеждать. Мы говорили, что немцев можно победить. Зимой это увидели все и прежде всего сами немцы. Лавры — это лавры, а синяки — это синяки. Только трус может теперь назвать армию Гитлера «непобедимой». Она одержала на Юге ряд побед, но от этого она не стала непобедимой...»
Алексей Сурков прислал два стихотворения. Одно из них «На меже» — о пахаре, который поджег выращенную им рожь, чтобы она не досталась врагу. Второе — «Россия» — перекликается со статьей Эренбурга: оно о силе духа нашего народа, крепнущего в годину суровых испытаний:
Все как прежде, как в древние войны.
Поселенцы уходят в леса,
И звучат в деревнях беспокойных
Причитающих баб голоса...
Пусть зашли чужеземцы далече
В шири русских лесов и полей,
Жив народ наш. От сечи до сечи
Мы становимся крепче и злей...
От обиды, утраты и боли
Не ступилось ни сердце, ни меч.
С Куликова старинного поля
Веет ветер невиданных сеч.
[8; 311-315]
