21 октября 1941 года - 122 день войны
Советские войска оставили г. Макеевка. [3; 84]
Опубликовано сообщение о формировании в Москве рабочих батальонов для занятия оборонительных рубежей на подступах к городу, строительства укреплений, несения гарнизонной службы и сторожевого охранения. Кроме рабочих батальонов, на заводах и фабриках города создавались дружины по охране предприятий. [3; 84]
Немецкие войска оккупировали г. Мерефа Харьковской области; г. Сталино (теперь Донецк), Амвросиевка Донецкой области. [1; 82]
Хроника блокадного Ленинграда
В молодежной газете «Смена» опубликовано обращение обкома комсомола к пионерам и школьникам Ленинграда. Комсомол призвал их быть достойными своих дедов, отцов, сестер, братьев, ушедших на фронт, и всем, чем только можно, помогать своему народу в уничтожении фашистских варваров.
Ребята не жалеют сил, помогая взрослым. Стремясь обезопасить дома от зажигательных бомб, мальчики и девочки засыпают чердаки песком, запасают воду для тушения пожаров, во время воздушных налетов вместе со взрослыми дежурят на крышах. У многих ребят свой боевой счет. Например, ученик третьего класса 178-й школы Коля Андреев вместе со своими товарищами обезвредил 43 зажигательные бомбы, девятилетний Гена Толстов — 19, его ровесник Олег Пегов — 15. [5; 78]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Этот номер вышел во вторник. Значит, готовили мы его два дня, начиная с воскресенья 19 октября.
О 19 октября я только что рассказывал. Однако не рассказал,- пожалуй, главного. Необходимо продолжить.
У меня сидит спецкор Зигмунд Хирен. Сегодня вернулся из Ленинграда; его вызвали в Москву, чтобы усилить корреспондентскую группу на Западном фронте. Рассказывает о жизни блокадного города. Наш разговор был прерван фельдъегерем Ставки. Он доставил пакет. Обычная информация приходит к нам из ТАССа. Когда же появляется этот офицер с кубиками лейтенанта на петлицах, значит, что-то очень срочное и очень важное. Вскрываю пакет о пяти сургучных печатях. Читаю: «Сим объявляется...»
Глаза непроизвольно задержались на этих двух непривычных в наше время словах. Начинаю читать снова:
«Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на 100-120 километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии тов. Жукову, а на начальника гарнизона города Москвы генерал-лейтенанта тов. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах...
1. Ввести с 20 октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.
2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспортов и лиц, имеющих специальные пропуска...
3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта города Москвы...
4. Нарушителей порядка немедленно привлекать к ответственности с передачей суду военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.
Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.
Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин.
Москва, Кремль, 19 октября 1941 г.»
Это было историческое постановление ГКО о введении в Москве осадного положения. Двум командующим — генералу армии Жукову и генерал-лейтенанту Артемьеву — поручена оборона столицы. К Жукову, решил я, съезжу завтра, а как будет действовать Артемьев, надо сегодня же узнать. Я и сказал Хирену:
— Поезжайте в МВО к Артемьеву, возьмите интервью для газеты...
Умчался спецкор.
Впереди ночь, целый день и еще одна ночь. Времени немало, чтобы поразмыслить над этим необычным документом и подумать, как все это подать в газете.
«Сим объявляется...» — снова возвращаюсь мысленно к необычному началу постановления ГКО. Такой оборот речи, непривычные слова, извлеченные из глубины древности, придали постановлению особое звучание. Наверное, Сталин обратился к стилю старинных русских указов для того, чтобы все прониклись чувством исторической ответственности за переживаемые дни.
Противоречивые чувства владели нами. «Осадное положение»! Эти сжимающие горло слова психологически никак не совмещались с нашими привычными представлениями о Москве, столице могучего Советского государства. Но в то же время все мы понимали, что Москва действительно осаждена, враг уже в ее пригородах, а значит, против него должны ополчиться поголовно все москвичи и везде обязательны образцовый порядок, строгая дисциплина, неустанный труд. Эти трезвые соображения и легли в основу передовой статьи для очередного номера газеты. Называлась она «Отстоим нашу Москву!». В ней так прямо и сказано:
«...Вся жизнь многомиллионного города отныне подчинена жизни наших войск, жизни фронта и в интересах фронта регламентируется военным командованием. Москва становится городом-воином. Весь ее быт, весь ее труд, вся ее жизнь строится отныне на воинский лад — организованный, твердый и жесткий».
Под утро вернулся Хирен. Он принес статью генерала Артемьева, а заодно и подтверждение наших догадок о том, что постановление ГКО писано Сталиным. Артемьев, вызывавшийся вчера в Государственный Комитет Обороны, рассказал корреспонденту, что подготовленный заранее проект постановления о введении в Москве осадного положения страдал расплывчатостью, неопределенностью — словом, не соответствовал создавшейся обстановке. Сталин его отклонил и тут же сам стал диктовать: «Сим объявляется...» И продиктовал постановление до последней точки.
Накал страстей, в каком принималось это постановление, передался, конечно, и присутствовавшему при том Артемьеву, отразился в его статье. Она содержала такие, например, строки:
«Нужно быть готовыми к тому, что улицы Москвы могут стать местом жарких боев, штыковых атак, рукопашных схваток с врагом. Это значит, что каждая улица уже сейчас должна приобрести боевой облик, каждый дом должен стать укреплением, каждое окно — огневой точкой и каждый житель Москвы — солдатом...»
«Все те, в ком бьется честное сердце советского гражданина, выйдут на уличный бой с ненавистным врагом...»
«Население города Москвы вместе со всей Красной Армией уже сейчас должно подготовиться к борьбе не только с вражеской пехотой, но и вражескими танками. Из окон, из ворот домов, из каждого закоулка посыплются на немецкие танки бутылки с горючим, связки гранат. Мы не пропустим вражеских танков...»
Так категорически и было все сказано.
Правда, эту статью мы не сразу напечатали. Меня, как редактора, смущало одно обстоятельство: не подумают ли читатели, что на фронте полная катастрофа, если мы уже заговорили об уличных боях в столице. Прихватив статью, поехал в Перхушково, к Жукову. Высказал ему свое сомнение. Георгий Константинович прочитал весь текст статьи, подумал, потом улыбнулся и ответил мне фразой, я бы сказал, афористичной:
— Лучше быть готовыми к тому, чего не будет, чем не быть готовыми...
В тоне, каким было сказано это, я уловил непоколебимую уверенность командующего фронтом в том, что Москва будет удержана.
Статья Артемьева появилась в «Красной звезде» под заголовком «На защиту Москвы». Заканчивалась она вещими словами: «В боях за Москву мы нанесем врагу такой удар, который явится началом конца гитлеровских походов! Москву мы отстоим!»
В том же номере газеты от 21 октября мы напечатали многочисленные отклики из войск и трудовых коллективов Москвы. В их числе — письмо из «N-го дзота». Такие огневые точки появились уже на всех окраинах Москвы, и вот с одной из них на всю страну, на весь мир прозвучали мужественные слова:
«Если хоть один немецкий танк пройдет линию укреплений, мы сами ляжем под его гусеницы и собственными телами преградим ему путь в Москву. С чувством высокого удовлетворения встретили мы появившееся сегодня постановление Государственного Комитета Обороны...
Начальник N-го дзота Н. Попов».
О таком же боевом настрое сообщает наш корреспондент Яков Милецкий, побывавший в одном из подмосковных истребительных батальонов. По свидетельству Милецкого, дом, где расположился штаб этого батальона, удивительно напоминает пограничную заставу. Вот с какого-то поста доносят по телефону о задержании паникера и шкурника; он заведовал торговой базой, но бросил ее на произвол судьбы, погрузил в машину собственные пожитки, прибавил к этому несколько ящиков с уворованными с базы продуктами и пытался удрать. Задержан переодетый немецкий летчик со сбитого самолета. Задержан дезертир, бросивший оружие и товарищей... Словом, постановление ГКО в действии!
Над второй полосой газеты — призыв: «Нашу родную Москву мы ни за что не отдадим врагу. Не жалея ни крови, ни жизни, до последнего вздоха будем защищать советскую столицу». А в центре полосы заверстана на две колонки большая фотография командующего Западным фронтом генерала армии Г.К. Жукова. Появление ее на страницах «Красной звезды» необычно. 20 октября в редакцию позвонил Сталин и сказал:
— Напечатайте в завтрашней газете фото Жукова...
Такое распоряжение было для меня полной неожиданностью. До сих пор в «Красной звезде» публиковались фотографии командиров подразделений, частей, дивизий, иногда корпусов. Всегда в связи с какой-то их боевой удачей. А вот командующие фронтами... Не было еще у нас побед такого масштаба, чтобы подымать на щит командующих фронтами.
Конечно, я не стал спрашивать Сталина: «Почему? Зачем?» Но один вопрос все же задал. Вероятно, по инерции. Ведь во всех других случаях, когда в редакцию поступал какой-то официальный материал, обычно указывалось, на какое место его поставить. Вот и в этот раз у меня вырвалось:
— На какой полосе, товарищ Сталин?
— На второй... Передайте «Правде», чтобы они тоже напечатали...
Я тут же вызвал фотокорреспондента Капустянского и, не вдаваясь в объяснения, сказал:
— Возьмите любую машину, быстро смотайтесь к Жукову и сфотографируйте его. Пойдет в номер...
Часа через два звонит мне Капустянский и жалуется, что Жуков отказался фотографироваться.
— Ладно,— сказал я,— идите в приемную командующего и ждите моего звонка.
Звоню Жукову:
— Георгий Константинович, нам срочно нужен твой снимок для завтрашнего номера газеты.
— Какой там еще снимок,— резко ответил Жуков.— Не до снимков...
Пришлось сказать о звонке Верховного.
— Хорошо,— согласился он.— Где твой фотограф?
— У тебя, в приемной. Ждет...
И вот снимок у меня на столе. Я бы не сказал, что для такого мастера, как Капустянский, это удача. Жуков — за столом, застланным, как скатертью, топографической картой. Командующий ткнул карандаш в какую-то точку на этой карте, а сам глядит куда-то влево. Заметно, что фотограф заставил его позировать. Но что делать? Время позднее, как получилось, так и получилось. Один снимок я передал редактору «Правды» Поспелову, а второй отправил в цинкографию. «Правда» дала под этим снимком подпись: «Командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков». Мы — такую же, но с добавлением: «Фото специального корреспондента «Красной звезды» А. Капустянского». Хотелось подтвердить тем самым приоритет нашей газеты.
Тот звонок Сталина последовал, конечно, неспроста. Портрет Жукова в газетах, очевидно, должен был свидетельствовать, что во главе войск, защищающих Москву, поставлен полководец, на которого народ и армия вполне могут положиться. Так мы тогда истолковали распоряжение Верховного. А теперь при взгляде на этот портрет Жукова в газете от 21 октября 1941 года у меня возникает и другое предположение, напрямую связанное с уходом Георгия Константиновича с должности начальника Генштаба. Конечно, тот июльский инцидент в Ставке Зерховного главнокомандующего не мог не оставить горького осадка в душе Жукова. Это, несомненно, понимал и Сталин. И не исключено, что в лихой час битвы за Москву он решил дать понять Георгию Константиновичу: на той, мол, истории, тяжелой для них обоих, поставлен крест.
Из писательских материалов, опубликованных в «Красной звезде» 21 октября, хочется отметить два: очерк Федора Панферова и вторую корреспонденцию Константина Симонова с Севера.
Панферов рассказывает о подвиге казаха Бузакарова Ураза, пастуха из-под Гурьева. Ураз упорно добивался и добился, чтобы его допустили к пулемету. Аргумент он выставил такой:
— Степь наша дает нам хороший глаз. Очень хороший глаз. Видите, товарищ политрук, что делается на той вон полянке? Не видите? А я вижу. Степь учит глаз далеко видеть...
Главная идея очерка вынесена писателем в заголовок: «Командир приказал...» Верный командирскому приказу, пулеметчик Ураз Бузакаров не оставляет своей огневой позиции и никогда не оставит ее, если даже придется умереть здесь. Это наглядный пример для каждого, кто поставлен на защиту Москвы.
А корреспонденция Симонова называется «В лапах у фашистского зверя». Суть ее объясняют начальные строки: «За 4 месяца войны мне пришлось видеть много страшного. Я видел изуродованные немцами трупы детей, останки сожженных живьем красноармейцев, сгоревшие деревни, развороченные бомбами дома. И все-таки самое страшное, пожалуй, с чем пришлось столкнуться мне на войне,— это бесхитростный и простой рассказ пулеметчика Михаила Игнатовича Компанейца. Рассказ о том, как он провел две недели в фашистском плену и как из него выбрался».
Действительно, эту историю нельзя читать без содрогания. Невольно и безоговорочно присоединяешься к авторскому выводу: «Фашистские убийцы многолики. Этот рассказ открыл мне еще одно их лицо — лицо тихого садиста, может быть, самое отвратительное из всех». [7; 219-224]
От Советского Информбюро
Утреннее сообщение 21 октября
В течение ночи на 21 октября на всём фронте продолжались бои. Особенно напряжённые бои шли на Калининском, Можайском и Малоярославецком направлениях.
* * *
Наши части, действующие на Орловском направлении, сдерживая натиск немецко-фашистских войск, наносят врагу большой урон. Танковая часть командира Ерёмина в шестидневных боях уничтожила 97 вражеских танков, 43 орудия, 15 тягачей, 13 автомашин с горючим и пехотой противника. Танковый экипаж лейтенанта Лугового огнём своих орудий уничтожил 12 немецких танков, 4 миномёта и 2 зенитных батареи противника. Танковый экипаж старшего сержанта Берестнева уничтожил 4 немецких танка, 4 тягача и 6 тяжёлых орудий.
Отважно действуют против зарвавшегося врага советские артиллеристы. Командир орудия тов. Кожерев 18 октября расстрелял 5 немецких танков. Расчёт орудия младшего сержанта Пищука отразил налёт 8 немецких пикирующих бомбардировщиков и сбил 2 вражеских самолёта.
* * *
Большие потери итальянских войск, посланных на Восточный фронт по приказу Гитлера, и продовольственные затруднения, вызванные отправкой продуктов в Германию, привели к серьёзному недовольству широких слоев населения Италии политикой Муссолини. Это подтверждается показаниями пленных итальянских солдат, захваченных нашими войсками на Южном фронте. Пленный итальянский солдат Джентилле показал: «Мы не хотели и не хотим воевать с русскими. Солдаты ничего от этой войны не получают, кроме неисчислимых страданий. Наши части в боях с русскими понесли тяжёлые потери.
В моей роте осталось всего 34 бойца, остальные убиты или ранены. Мы проклинаем Гитлера и Муссолини, пославших нас умирать в Россию за чуждые нам интересы. Уже сейчас население Италии голодает. В этом году у меня умер от недоедания единственный мой ребёнок».
* * *
Трудящиеся Советского Союза своим героическим трудом на фабриках и заводах, в колхозах и совхозах крепят тыл Красной Армии, куют победу над гитлеровской Германией. Молодые рабочие машиностроительного завода в Комсомольске-на-Амуре т.т. Сальников, Литвиненко, Бобров, Дундин и многие другие дают ежедневно две—две с половиной нормы. Стахановцы Лидия Рыжакова и Александр Веселов, в сентябре выполнившие задание на 200 процентов, довели выработку до 400—450 процентов. На машиностроительном заводе имени лейтенанта Шмидта с начала года производительность труда возросла на 46,6 процента, 15 октября завод выполнил свою годовую программу. Бурильщики Северо-Уральских бокситовых рудников т.т. Багаутдинов и Коноваленко дают по 2 нормы в смену, 10 октября они уже выполнили годовое задание. В механическом цехе этих рудников все рабочие перевыполняют норму. Рабочие Южного рудника 15 октября выполнили 11-месячный производственный план. Значительного повышения производительности труда добились рабочие Лысьвенского металлургического заводы. Токарь-лекальщик Лаврентьев досрочно выполнял ответственное задание, дав 400 процентов нормы. Токарь Колесников, работая на 2 станках, даёт систематически от 4 до 6 норм в смену. Одно из последних заданий он выполнил на 2.500 процентов. От 4 до 7 норм в смену дают слесари-лекальщики Дубовцев, Чупурин, Бузунов и др. Сотни тонн угля сверх плана добывают рабочие Черемховского угольного бассейна. Шахта № 8 выполнила 10-месячную программу к 10 октября.
Вечернее сообщение 21 октября
В течение 21 октября наши войска вели бои на всём фронте. Особенно напряжённые бои продолжались на Можайском, Малоярославецком и Калининском направлениях. Немцы несколько раз предпринимали атаки наших позиций, бросая в бой новые части. Наши войска атаки врага отбили.
За 20 октября уничтожено 19 немецких самолётов. Наши потери — 7 самолётов.
* * *
Наши части, действующие на Ленинградском направлении фронта, наносят врагу большой урон, уничтожая его живую силу и материальную часть. Только за последние 3 дня на участке командира Николаева советские артиллеристы уничтожили 92 автомашины с пехотой противника, 10 артиллерийских и миномётных батарей, 9 пулемётных гнезд и склад боеприпасов. Танкисты Н-ской части за это же время уничтожили 9 немецких орудий, 3 танка, миномётную батарею, до 500 фашистских солдат и офицеров и захватили много станковых пулемётов противника. Танкисты командира Родина, прорвавшись к одному населённому пункту, занятому немцами, уничтожили 13 вражеских противотанковых орудий, несколько тяжёлых миномётов и 14 станковых пулемётов. Фашисты потеряли в этом бою около 400 человек убитыми.
Показания пленных и донесения, захваченные нашими войсками, свидетельствуют о том, что большие потери, которые несут немцы на подступах к Ленинграду, всё сильнее деморализуют немецких солдат. Командир 93 немецкой пехотной дивизии генерал-лейтенант Гимман в связи с упадком духа своих частей издал специальный приказ, в котором отмечает, что «в дивизии утвердился слух, что дивизия будет в ближайшее время сменена и отправлена на родину или во Францию», и обязывает всех офицеров «выступать против такого рода слухов, которые только будят ошибочные надежды и разочарования».
* * *
В течение нескольких дней в ряде северных провинций Греции происходят крупные выступления партизан. Многочисленные партизанские отряды, вооружённые винтовками и пулемётами, захватили дороги на значительной территории и стали здесь фактически хозяевами положения. Итальянские оккупационные части, несущие полицейскую службу в Северной Греции, оказались бессильными против непрекращающейся партизанской войны и диверсионных актов, совершаемых греческими патриотами. Немецкие оккупационные власти, серьёзно обеспокоенные положением в Северной Греции, перебросили на подавление волнений пять полков. Один из поездов с немецкими войсками греческие патриоты пустили под откос. Среди немецких солдат и офицеров много убитых и раненых.
* * *
Машинисты-тяжеловесники депо Оренбург за первую декаду октября провели 90 тяжёлых поездов, сэкономив 48 выдач паровозов. Машинист тов. Бабнищев обязался в октябре провести 4 тяжеловесных поезда.
Это обязательство он выполнил в одну декаду.
Машинист тов. Озеров на участке Оренбург — Ак-Балаг провёл поезд с превышением на 2.440 тонн, нагнав в пути 57 минут. Из всего коллектива рабочих Оренбургского депо 44 проц. рабочих выполняет 200 и более процентов нормы выработки. [21; 314-316]
