3 июня 1943 года - 712 день войны
На территории Алжира создан Французский комитет национального освобождения. [1; 226]
В результате удара по вражеским аэродромам в районах Харькова, Огнева, Краматорска советские летчики уничтожили более 20 немецких самолетов. [1; 226]
Торпедные катера Черноморского флота обстреляли реактивными снарядами побережье, занятое противником, в районе Анапы и станицы Благовещенской. [3; 388]
Колхозы Ивановской области выполнили план сева яровых на восемь дней раньше, чем в 1942 г. Сверх плана в фонд обороны и помощи освобожденным районам засеяно 3097 га. [3; 388]
Хроника блокадного Ленинграда
Ночью была воздушная тревога. Налет вражеской авиации удалось отбить. С 11 часов 40 минут до 13 часов 15 минут город подвергался артиллерийскому обстрелу.
Тем не менее этот день был для ленинградцев по-настоящему радостным. Началось вручение медали «За оборону Ленинграда». В числе первых ее получили командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров и член Военного совета А. А. Жданов, Герой Советского Союза младший сержант Т. Е. Пирогов и бригадир строительства оборонных сооружений У. А. Григорьева, художник В. А. Серов и начальник цеха A. Ф. Соколов, хирург И. П. Виноградов и народная артистка СССР B. А. Мичурина-Самойлова, знатный сварщик Металлического завода Арсений Коршунов и один из зачинателей снайперского движения на Ленинградском фронте старший сержант Григорий Симанчук.
Получил медаль «За оборону Ленинграда» летчик гвардии капитан Н. Г. Щербина, который минувшей ночью сбил фашистский «юнкере», пытавшийся бомбить Ленинград.
Боевая медаль появилась сегодня на груди ученика 239-й школы Октябрьского района Юры Артюхина. Юра сразу же написал об этом на фронт отцу:
«Дорогой папа, у меня медаль «За оборону Ленинграда». Поздравь меня!..
Из всей нашей школы я один получил медаль в этот день... Это, верно, потому, что я секретарь комсомольской организации той школы, которая не прекращала занятий в течение всей блокады и заняла второе место по городу на сельскохозяйственных работах...
Вручал медали секретарь Ленинградского исполнительного комитета... Он мне пожал руку, поздравил и что-то долго говорил, но я ничего не запомнил от волнения. Хуже того, я отвечал ему, что-то говорил, а что — не помню...
Я только утешаю себя тем, что все волновались. Директор одного из заводов, старый человек, чуть не плакал. Кажется, только не волновался маленький школьник, совсем мальчишка: верно, в 5-м классе учится. Он на весь зал звонко сказал:
— Благодарю правительство и партию за высокую награду. Надеюсь быть полезным гражданином своего Отечества.
Ему больше всех аплодировали. Говорят, он потушил огромное количество зажигалок, потому и получил медаль на первом вручении.
А что в школе делалось, когда я пришел с медалью на груди! Ребята, учителя, все поздравляли!
Теперь буду ждать, когда мама получит медаль. Тогда в нашей семье у нас у всех будут медали за Ленинград. А орденоносец ты у нас один, папа дорогой».
В 29-м гвардейском истребительном авиационном полку медали «За оборону Ленинграда» вручались на самолетной стоянке. Первым командир полка Герой Советского Союза Петр Пилютов вручил медаль Герою Советского Союза Петру Покрышеву. Затем к командиру подошел четырежды орденоносец Андрей Чирков, который 23 июня 1941 года сбил первый самолет на дальних подступах к Ленинграду. Чиркова сменил молодой летчик Федор Чубуков. Едва успел он принять из рук командира медаль, как над аэродромом взвилась ракета. Чубуков, возглавлявший дежурное подразделение, бросился к своему самолету. Через некоторое время, возвратясь из полета на аэродром, он доложил командиру:
— Задание выполнено. Бомбардировщики противника к цели не допущены. Один вражеский самолет сбит...
Сегодня Ольга Берггольц написала стихотворение, которое заканчивается так:
...Война еще идет, еще — осада.
И, как оружье новое в войне, сегодня
Родина вручила мне медаль
«За оборону Ленинграда».
[5; 358]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Июнь сорок третьего года. До великой Курской битвы остался месяц. Кто в начале июня мог сказать, что она начнется 5 июля? Но что решающее сражение надвигается, чувствовали и осознавали многие. Это определяло и отбор публикуемых в газете материалов. Печатаются статьи, темы которых упоминались во время наших последних встреч с Г. К. Жуковым. Это, к примеру, статья генерал-майора И. Людникова «Некоторые вопросы современной обороны», подполковника И. Федисова «Отражение массированных танковых сил», Петра Олендера «Удар танков по прорвавшемуся противнику». Особенно интересна статья полковника Б. Костина «Борьба за инициативу в бою». Об этой статье расскажу несколько подробнее. Поразительно, насколько она была ко времени, словно бы автор писал ее не за месяц до Курской битвы, а после нее. Вот несколько выдержек:
«Борьба за инициативу в бою начинается задолго до того, как раздадутся первые выстрелы... Тому, кто подготовится раньше и лучше, кто сумеет разгадать планы неприятеля и противопоставить им собственные, еще более радикальные решения,— тому и будет принадлежать инициатива в бою... Нынешняя война дает нам, однако, немало примеров, когда наступление, начатое успешно, но без учета всех сил и возможностей противника, оканчивалось полным провалом».
Кончалась статья такими, можно сказать, прямолинейными строками, которыми мы заглянули в ближайшие дни: «Главное условие обороняющегося — стойкость. Она готовит почву для контрманевра. Она обезоруживает противника в начальный период боя, истощает его силы, лишает темпов, создает предпосылки для захвата инициативы в свои руки. Это находит свое выражение в контратаках, перерастающих затем в решительный контрудар, в наступление...»
Все это в известной степени и произошло во время Курской битвы: наши войска выдержали натиск врага, обескровили его и перешли в наступление...
Продолжается публикация материалов о разведке. Прежде всего надо назвать статью генерала П. Ярмошкевича «Система изучения противника» — о творческом характере добывания и обработке сведений о противнике большими штабами. Остановлюсь на вопросе работы над картой. Простое на первый взгляд дело. Оказалось, нет.
«Разведчик, особенно штабной, пренебрегающий картой,— отмечает автор,— работает обычно вслепую. Во всяком случае, его возможности становятся весьма ограниченными, поскольку сопоставлять данные, анализировать их можно лишь с картой в руках. Когда перед тобой карта и видно, где стыки вражеских частей, его штабы, тылы, резервы, куда ведут дороги, какова система узлов обороны, откуда лучше всего просматривается расположение неприятеля,— тогда новые данные получают более ясное освещение...»
Не случайно пишет он о таких, казалось бы, прописных истинах: «У нас любят порой щегольнуть этаким сугубым практицизмом: карты не признаю, а только местность. Безусловно, местность — исключительно важный фактор, который надо изучать непосредственно, ставить задачу органам войсковой разведки обязательно на местности. Однако известно и другое — если хочешь быстро и хорошо ориентироваться на местности, изучи предварительно карту. Это только поможет скорее и правильнее выбрать точки для наблюдения, участки для действий засад, поисковых групп и т. д. А главное в том, что карта дает широту взгляда и является непременным условием построения рабочих гипотез по разведке. Изучение карты и местности нужно сочетать, дополнять одно другим».
Внимательный читатель мог заметить, что имя нашего ленинградского корреспондента Николая Шванкова уже более двух месяцев не появляется на страницах газеты. Но раньше, чем объяснить, что произошло, расскажу немного о нем.
В середине сорок второго года мы отобрали на курсах Главпура по усовершенствованию газетных работников несколько человек. Среди них был и Шванков. Он явился в редакцию, бодро откозырял, представился по всем правилам воинского устава. На его груди я увидел медаль «За отвагу» — эту истинно солдатскую награду, которая и во время войны, и ныне высоко ценится участниками войны. Первое, что я его спросил:
— За что газетчику такая награда?
Узнал я, что Шванков работал в газете 11-й армии «Знамя Советов». Встретил войну на границе. Армия отходила, кругом неразбериха, и случилось так, что редакционная колонна с типографским оборудованием очутилась не там, где ей положено быть,— не в тылу армии, а в боевых порядках войск, представлявших собой «слоеный пирог». Угроза попасть в руки врага была вполне реальна: хоть бросай машины и удирай! И вот Шванков, человек, можно сказать, бывалый, понюхавший пороху еще на финской войне, вывел колонну к своим. За это Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 июля — в первый же месяц войны — он и был награжден медалью «За отвагу».
Сначала мы направили Шванкова на Калининский фронт в качестве стажера. Там он поработал немного в 29-й армии, а затем его перебросили в 30-ю. Предстояла известная Ржевско-Вяземская операция. Он отправился пешком на передовую — так, считал он, лучше все видно. Два дня собирал материалы для корреспонденции и вернулся на КП армии. А там один из коллег его огорчил:
— Зеваешь, стажер. Утром нас пригласили в штаб и рассказали много интересного и важного.
— Материал в свои редакции передали? — с тревогой спросил он.
— Давно, еще днем.
Пожалев новичка, корреспонденты центральных газет раскрыли блокноты и щедро поделились сведениями, полученными на штабной «пресс-конференции».
Пока писал, пока добился разрешения продиктовать на узле связи бодистке корреспонденцию, дело было к ночи. В Москве нетерпеливо ждали ржевский материал. Продиктовав корреспонденцию, Шванков честно сообщил редакции, что другие спецкоры его обогнали, еще днем передали информацию. Мы это учли и поставили тут же корреспонденцию в номер.
Утром, как было заведено, газетчики по пути в столовую заглянули на узел связи. Там Шванкова ждала моя телеграмма: «Очерк «В верховьях Волги» напечатан. Молодец».
От «самосуда» братьев по перу его спасла реплика одного из них:
— Оставьте в покое стажера! Предупреди каждый из нас свою редакцию о срочности материала, все равно в номер не поставили бы. Такая оперативность лишь у «Красной звезды»...
В Москве Шванков в качестве поощрения получил десятидневный отпуск к эвакуированной из Каунаса в Саратов жене и появившейся в эвакуации дочурке, а затем и назначение корреспондентом в блокированный Ленинград, что было знаком доверия.
Поработал Шванков в Ленинграде месяцев восемь. Присылал очерки, корреспонденции, репортажи. Хорошо принял Шванкова Николай Тихонов, который знал его еще по войне с белофиннами. Встречались они почти каждый день и нередко вместе выезжали в боевые части. Но вдруг 24 марта получаю письмо Шванкова:
«Здравствуйте, т. генерал-майор! Пишу Вам из госпиталя. Угодил сюда в день нашего неудачного наступления. Ранение — минный осколок. Пока пробивал все мои ремни и обмундирование, потерял силу. Внутрь не вошел, а только попортил мышцы и сильно ожег живот. Рана затягивается хорошо, но много хуже с ожогом. Вначале рассчитывал быстро выбраться из госпиталя. Теперь врачи говорят, что придется пробыть здесь примерно неделю. Постараюсь уйти быстрее, как только станет легче ходить».
Позже я узнал подробно, что произошло. Когда на одном из участков фронта началось наше наступление из района Красного Бора, Шванков, верный краснозвездовской традиции — видеть все своими глазами, вместе с корреспондентом фронтовой газеты поехал в район боев. Пошли в боевые порядки наступающих подразделений. За железнодорожной насыпью на изрытом воронками поле попали под минометный обстрел. Ложились, подымались, продвигались вперед. И тут его настиг осколок мины.
Отвезли Шванкова в санчасть, оттуда в госпиталь. После обработки раны он попросил отпустить его: ему, мол, нужно узнать, как развивается наступление, и передать материал в редакцию.
— Побудьте у нас до утра,— просьбой на просьбу ответил врач.
Утром он не смог и пошевелиться: болела нога, еще хуже дело обстояло с ожогом. Словом, лечили его почти два месяца.
Но и во время лечения ему, как и всем ленинградцам, доставалось немало. «Все дни было у нас «шумно»,— писал он мне из госпиталя. - Каждую ночь — несколько налетов на город. Сегодня на рассвете разворотило шестиэтажный дом рядом с нами. Досталось и госпиталю: вышибло все окна, нас ночью еще раз ранило. Эта история повторяется третий раз подряд, и теперь отсюда идет эвакуация в другие госпитали». Читаю это и снова вспоминаю сводки Совинформбюро о том, что «на фронтах существенных изменений не произошло», значит, мол, и в Ленинграде «тишь да гладь». Нет, не тихо было в городе Ленина...
Александр Безыменский не часто бывает в Москве. Но, оказавшись в столице, обязательно появляется в нашей редакции. Вот и вчера он зашел ко мне такой же шумливый, бодрый, прокаленный всеми ветрами и огнями боевой страды и принес целую пачку стихов. Не откладывая в долгий ящик, я вызвал нашего литературного секретаря поэта Рувима Морана, и мы стали их читать. Между двумя поэтами разгорелась дискуссия чисто профессионального характера. А я слушал, перечитывал стихи и бесспорные отбирал для газеты.
Когда Моран ушел, Безыменский, правда без обиды, посетовал:
— Моя промашка, что сразу принес целую кучу. Теперь буду приносить и присылать по одному — и не больше...
В одном из стихотворений, «У кургана», опубликованном в сегодняшнем номере газеты, поэт пишет о скорби по павшим:
На свежем высоком кургане
У черной могильной плиты
В глубоком и скорбном молчанье
Встают на колени цветы.
А ветер, летящий над чащей,
Разносит над ширью земной
Наш залп, на кургане гремящий,
Как клятва отчизне родной...
Но снова взвивается знамя,
И трубы оркестров гремят.
И пушки стальными стволами
Вбивают снаряды в закат.
И вновь расправляют деревья
Над морем листвы и хвои
Склоненные в скорби и гневе
Литые вершины свои...
«Красная звезда», как известно, считалась газетой командирской. Она рассчитана на офицеров, генералов всех рангов. Солдатские же газеты — фронтовые, армейские, дивизионные. Однако могли ли мы обойти молчанием жизнь и быт рядовых? Конечно нет. Характерным для тематики является, например, опубликованный очерк В. Курбатова «Красноармейский вожак». Он рассказывает о делах солдатских, но не может не заинтересовать командиров и политработников. Сюжет очерка и простой, и примечательный.
Речь идет о солдате Евгении Ивановиче Чугункове. Он воевал с немцами еще в ту войну и заслужил «Георгия». В эту войну — орден Красного Знамени. Коммунист с тридцатого года. Должности у него нет никакой — рядовой в пехотном взводе. Свою задачу он понимает просто — учить новичков и своим примером, и добрым словом. И делает он это не по инструкции или директивам бюро, а по велению своего сердца.
Нет, это не иконописный портрет, а человеческий образ, образ фронтовика. Вот его разговор с солдатом, сценка с натуры:
«Красноармеец Волков долгое время не мог преодолеть робость в бою. Чугунков заметил это и однажды во время перекура подозвал его к себе.
— Иди-ка сюда. Садись, закуривай.— Чугунков свернул папироску и с хитрецой, посмеиваясь в усы, заговорил: — Ты что-то, парень, замечаю я, вроде как бы того... Немного робеешь в бою, а?
Лицо красноармейца покрывается густым румянцем.
— А что? Разве заметно?
— Да, замечаю. Но это ничего: не ты первый, не ты последний,— он пускает через нос синеватую струйку дыма.— Махорочка хороша, прямо душу очищает...
С минуту они сидят и курят молча. Потом Чугунков опять возобновляет прерванный разговор:
— Ты, молодец, пойми одно — чем спокойнее, чем смелее человек в бою, тем у него больше козырей в жизни. Это уж точно. А смерти бояться не надо. В бою не теряйся, приноравливайся к местности. Следи, куда немец бьет, куда мины ложатся. Еще одно: надо в себе уверенность иметь... А в следующем бою держись ко мне поближе. В случае чего я тебе помогу».
И действительно, в очередном бою Чугунков украдкой наблюдал за молодым бойцом и репликами подбадривал его:
— Как дела, крестник?
— Налаживается, товарищ Чугунков.
— Ну, ну, смотри. Расти, парень...
Так он учит новичков, с тактом, без унижения личности, доброжелательно.
Кстати, замечу, что не раз газета выступала на эту жгучую тему — о трусости и храбрости. Писали об этом Константин Симонов, Василий Гроссман, Андрей Платонов, Петр Павленко. Каждый по-своему. По-своему выразил свои думы и рядовой Василий Чугунков.
Наш спецкор В. Кудрявцев для своей корреспонденции нашел животрепещущую тему. Это — «Письма о награждении». В одном из стрелковых полков замполит установил и строго выполняет благородное правило: отличился боец, получил награду — в тот же день отправляется письмо его семье. В нем поздравление и короткий рассказ о подвиге награжденного. Надо ли объяснять, какие чувства вызывают эти письма дома и у самого бойца! Пример, достойный подражания!
Из писательских материалов отмечу взволнованный очерк Саввы Голованивского «В Карпатах» — о подвиге священника прикарпатского города Рахова, погибшего от пули немецкого наймита. Должен отметить, что о религиозных служителях мы в газете почти не писали. А между тем в эту войну они проявили себя истинными патриотами, своим оружием сражались с немецко-фашистскими захватчиками и их приспешниками доблестно и самоотверженно. Тем и впечатляет рассказ Голованивского.
Напечатал свой рассказ «Времена года» Лев Никулин. Это повествование с очень сложной фабулой о любви капитана и медицинской сестры, выдержавшей много испытаний на фронтовых путях. Написанная сочным языком, новелла рассказывает о многих неожиданных ситуациях и больших испытаниях, через которые их любовь прошла и победила.
Свое отношение к фронтовой любви, о которой порой говорили с оттенком иронии, писатель выразил в заключительных строках: «Пройдут годы, думал Арсеньев, дети и внуки будут вспоминать ту небывалую войну и то, что было в наше время. Надо, чтобы они знали, что в эти годы не умирала любовь и была наградой тому, кто не знал страха смерти, был верен Родине и своей любви».
Алексей Сурков написал «Стихи о России», где есть такие строфы:
Еще не кончен ратный труд.
Немалый путь полкам пройти.
И тысячи еще падут,
Не увидав конца пути.
Но издревле бывало так
И ныне повторится вновь —
Стократ заплатит кровью враг
За нашу жертвенную кровь.
По следу отгремевших гроз
Придут покой и тишина.
Восстанешь ты из моря слез,
Несокрушима и сильна.
Далеко-далеко до завершения битвы с врагами. Но наш народи, конечно, писатели и поэты думают и мечтают о нем... [9; 256-262]
