16

31 марта 1942 года - 283 день войны

 Опубликовано сообщение о том, что за 8 месяцев Отечественной войны партизаны Ленинградской области уничтожили 16 075 солдат, 640 офицеров и 3 немецких генерала, взяли в плен 116 немецких солдат и 11 офицеров, организовали 114 крушений поездов. [3; 170]

 На строительстве Северного Ташкентского канала работало март 10 522 человека. За этот день строителями вынуто 25 990 куб. м грунта. Всего с начала работ строители вынули 2 132 829 куб. м грунта, что составляет 85,7 проц. земляных работ первой очереди. [3; 171]


Хроника блокадного Ленинграда

В гости к рабочим Кировского завода приехали делегаты Партизанского края, сопровождавшие через линию фронта обоз с продуктами для Ленинграда. О героической борьбе народных мстителей рассказал кировцам руководитель делегации бывший председатель Дедовичского райисполкома А. Г. Поруценко.

Его выступление было хорошим дополнением к опубликованному в этот день сообщению Совинформбюро об итогах боевых действий ленинградских партизан за 8 месяцев. Партизаны организовали 114 крушений эшелонов противника. В результате разбито 700 вагонов с боеприпасами, техникой и гитлеровскими солдатами. Ко всему тому уничтожено 8 воинских штабов, 89 самолетов, 98 танков и танкеток, 1693 грузовые машины, 188 легковых. Захвачены большие трофеи, пленные.

В последний день марта подсчитаны также трофеи войск Ленинградского фронта. С 23 по 31 марта они захватили у противника 85 орудий и около 8000 снарядов, 10 танков, 65 минометов и более 11 тысяч мин, 385 пулеметов, 1562 винтовки и около 1 300 000 патронов, 129 грузовых автомашин, а также много другого военного имущества.

Общий мартовский итог перевозок по Ладоге составил 118 332 тонны. Значимость этой цифры особенно ощутима в сравнении с итогами предыдущих месяцев: в феврале по Ладожской трассе было завезено в Ленинград чуть более 86 тысяч тонн грузов, в январе и того меньше — около 53 тысяч тонн.

Некоторые цифры и поныне вызывают горечь и боль. В январе в городе разорвалось 2696 вражеских снарядов, в феврале — 4771, а в марте — 7380. В этом месяце только трестом «Похоронное дело» погребено 89 968 человек.

В последний день марта в Ленинграде снова грохотали разрывы снарядов. Били немецкие артиллеристы и по Колпину. Директор колпинского хлебозавода Василий Егорович Тимофеев записал в своем дневнике:

«31 марта. Весь день артиллерийская дуэль. Рабочему Махову оторвало ступню ноги. Одного парня рядом с ним убило. Воды и электричества нет. Работаем».

Как же они работали, как пекли хлеб без воды и света? На этот вопрос отвечает другая запись, сделанная Тимофеевым несколько раньше: «С 27.1.42 г. ...работаем без подачи воды и электроэнергии. Тестомесов собрано 18 человек. Водовозов 40 человек. Воду возим в бочках на саночках. Для света используем лучины и карбидовые лампы. От них ужасно болит голова. Работать надо. Хлеб нужен фронту и городу».

Это писал человек, которому 21 сентября 1941 года во время вражеского артиллерийского обстрела по самое плечо оторвало правую руку. Едва рана затянулась, он вернулся на хлебозавод и долечивался уже на работе. Свой блокадный дневник Василий Егорович писал левой рукой.

В Ленинграде идет борьба за чистоту. Сегодня на очистке улиц и дворов работало 304 тысячи ленинградцев. [5; 162]


Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"

Читатель уже привык к глухим сводкам последних дней. Однако есть особые события, интерес к которым не угасает ни на миг: это — Старая Русса и Севастополь.

Наш спецкор Александр Поляков сообщает: «Войска Северо-Западного фронта заняты своеобразной «чисткой» от фашистов деревень, окружающих Старую Руссу. Офицеры и солдаты 290-й и 30-й немецких дивизий «вычищены» из трехсот насеченных пунктов. Имеется здесь и дивизия эсэсовских головорезов «Мертвая голова». «Мертвая» — тем лучше! — остроумно замечает корреспондент.— Похоронят по первому разряду»...

Лыжные отряды совместно с партизанскими перерезали почти все железнодорожные и шоссейные магистрали, идущие с запада к Старой Руссе. Один из лыжных отрядов ворвался в лагерь военнопленных на окраине города и освободил более ста человек. Рассказал Поляков и о таком эпизоде. Освобожденные пленные прихватили с собой лагерного жандарма. Он небритый, весь от макушки до сапог покрыт какой-то мутной, рыжей ледяной коркой.

— Что за корка такая?

— Огуречный рассол,— отвечает один из пленных,— он от нас в бочку с рассолом спрятался: пока привели сюда, подмерз.

Хохот... Оказывается, услышав автоматные очереди лыжного батальона, пленные выломали двери бараков, выбежали. Жандармы пустились наутек. Рядом был интендантский склад, и жандармы спрятались кто где. Пленные находили их. Одного вот вытащили из бочки с рассолом и привели сюда.

Мы это напечатали. Но когда Поляков вернулся в Москву, спросили его: это подлинная история или сатирический вымысел? Корреспондент клялся и божился, что все — истинная правда, ничего выдумывать не надо было.

Это было в первые дни боев в районе Старой Руссы. А ныне обстановка изменилась. Операция, как известно, была рассчитана на быстрый разгром окруженной группировки, чтобы не дать немцам оправиться от потерь и создать прочную оборону. Однако репортажи наших спецкоров неутешительны. Они вынесены на первую полосу под общим заголовком «Ожесточенные бои с частями 16-й немецкой армии». Вот несколько строк из этих сообщений: «Немцы вновь сосредоточили на узком участке около 50 танков, несколько батальонов пехоты, примерно сотню самолетов...» Врагу ценой огромных потерь удалось вклиниться в расположение наших войск. Обстановка осложняется еще и тем, что противник создал воздушный мост в 16-ю армию и транспортными самолетами доставляет туда боеприпасы и продовольствие. Немало самолетов сбивают наши истребители и зенитчики, но разрушить «мост» не удается.


«150 дней обороны Севастополя» — так называется опубликованная в сегодняшней газете статья члена Военного совета Приморской армии бригадного комиссара М. Кузнецова. Давно в сводках Совинформбюро, да и в «Красной звезде» не было сообщений о положении в этом районе. Как живут и борются защитники Севастополя? Прочно ли держится город? Это не могло не волновать читателя.

Конечно, и в армии, и в стране знали, что попытка немецко-фашистских войск с ходу захватить Севастополь оказалась безрезультатной. Но впервые об этом рассказывается более подробно.

30 октября немецкая мотоколонна пыталась ворваться в город. но огнем черноморцев-артиллеристов была остановлена. Ровно через месяц немцы повели второе наступление еще большими силами, но и оно провалилось. Любопытные документы попали в наши руки. Не кто иной, как командующий 11-й немецкой армией генерал фон Манштейн, 5 ноября в своем обращении к войскам писал: «Под Севастополем идут последние бои. Город, осажденный, не сегодня завтра капитулирует». А теперь, в марте, тот же хвастливый генерал вынужден признать, что. «несмотря на пятимесячную блокаду, Севастополь продолжает сопротивляться».

Словом, Севастополь держится. Активной обороной севастопольцы сковали большие силы немцев, не дают гитлеровскому командованию перебросить их на другие участки фронта. Но блокада есть блокада. Нелегко севастопольцам. Им помогает вся страна. Морские ворота в наших руках, и через них в город поступает пополнение, боевая техника, продовольствие.

Еще нет в газете таких слов: «Город-герой». Но народная молва уже так величает Севастополь...


Третьего дни вместе с Петром Павленко мы были на просмотре фильма братьев Васильевых «Оборона Царицына». Я поехал, чтобы посмотреть картину, а Павленко — чтобы написать о ней для «Красной звезды». Петр Андреевич похвалил фильм, в центре которого был Сталин. Однако были в рецензии и критические замечания, в частности, он писал: «Фильм — надо признать — перегружен материалом и, как всегда в этих случаях, «вихраст». Много интересных и увлекательных кадров лишь стороной касаются центральной идеи и, не обогащая ее. только отягощают общее движение вещи». Прочитал я эти строки и стал размышлять. Замечание справедливое. По сути, пусть не впрямую, речь шла о том, что фигура Сталина заслонила «центральную идею» фильма. Но картину смотрел Сталин и, как мне сказали, похвалил ее. Павленко сразу понял, почему я «споткнулся» на этих строках:

— Ты что задумался? Публикуй — под мою ответственность...

— Ладно,— ответил я.— Под нашу общую ответственность.

Упрек в рецензии остался...

В последнее время меня волновало здоровье писателя: все держится руками за грудь, покашливает. Говорю ему, чтобы посидел в тепле. Петр Андреевич отвечает, что тепло редакционной комнаты ему мало помогает, нужно другое тепло — юг, и просит командировку на Южный фронт. Согласие получил сразу же и на второй день вылетел на Кубань. Через несколько дней передал очерк «Весна на Кубани». Когда успел? Оказывается, по пути с аэродрома на КП фронта он поколесил по станицам Кубани, заглянул в крайком партии и собрал материал для очерка, чтобы сразу, как он потом объяснил, «оправдать командировку».

В очерке — описание того, как кубанцы готовятся к посевной, что делают для фронта. Очень ярко рассказано о добровольческих кубанских отрядах.

«Вспомнив запорожскую старинку, кубанцы пошли на войну семьями. Всем известен здесь Михаил Гаврилович Россохач из станицы Ладожской, проводивший в Красную Армию 8 сыновей, 4 дочерей и 19 внуков. Старый буденновец Василий Филиппович Цуля из станицы Старо-Нижестеблиевской послал на фронт сына, зятя и дочь. А как стали записываться старики, его одногодки,— не выдержал, подседлал коня и явился самолично. Сейчас он командует отделением, в которое подобрал поголовно участников гражданской войны, бивавших немца. Невысокого роста, крепкий, ловкий, он легко бегает, придерживая рукою шашку, и, глядя на него со спины, не сразу скажешь, что это бежит пятидесятилетний дед. Да какой он дед!

— До чего сочувствую скорейшей победе, что не могу дома сидеть,— говорит он.— Как спать лягу, война во сне. И рубаюсь это я, рубаюсь до самого света. Встану — будто жернова ворочал. Из сил выбился дома жить, на войне ближе к делу».

И такой удивительный факт. Казак Павел Иосифович Гусак пришел в военкомат с сыном и дочерью. Отец и сын были приняты, дочери в приеме отказали. Но тут подоспели конные состязания. Лида Гусак первой вышла на вольтижировке, первой на рубке лоз, первой по стрельбе. И пришлось лихую казачку зачислить рядовым бойцом в один полк с отцом.

Заканчивался очерк вещими словами: «Не славою одиночек хочет обессмертить себя Кубань, а подвигом многих тысяч»...


В последние дни в газете все чаще стали печататься рассказы. Опубликован рассказ Симонова «Ценою жизни». Это второй его рассказ после «Третьего адъютанта».

Еще в мирное время тема любви воина к своему командиру не сходила со страниц газеты. В войну она приобрела особое звучание. Слова «Грудью заслоним командира в бою» не раз становились живой былью в схватках с немцами. Не раз появлялись у нас сообщения о том, что бойцы в минуту смертельной опасности заслоняли собой от вражеской пули своего командира. И вот, вспомнив историю с рассказом Симонова «Третий адъютант», я сказал ему:

— Если ты не жалеешь, что написал своего «Третьего адъютанта», сочинил бы еще один рассказ.— И предложил тему.

Так появился рассказ «Ценою жизни». Сюжет его прост: ординарец Есаенко принял на себя пули немецкого автоматчика, заслонив полковника; сам погиб, но спас жизнь командира. Писатель перенес события на Керченский полуостров, откуда он недавно прибыл. Есть в рассказе и фронтовой пейзаж, и колоритные диалоги, и психологический рисунок. Насколько я помню, Симонов тогда был доволен. Однако после войны никогда его не переиздавал. Но в ту пору всем нам этот рассказ нравился, мы считали его интересным, а главное — нужным...


Должен отметить, что такой жанр прозы, как рассказ, вообще прочно занял место на страницах «Красной звезды». Немало их было опубликовано за истекшие месяцы войны. Они, как правило, принадлежали перу писателей. Вполне закономерно, что нельзя было нам не вспомнить такого блестящего мастера рассказа, как Константин Паустовский. Я знал, что Константин Георгиевич — человек в годах и не очень здоровый. Знал, что в первые же месяцы войны он уехал на Южный фронт и там по заданию армейской газеты выезжал в боевые части, писал зарисовки и очерки, но вскоре из-за болезни его освободили от журналистской работы, а затем эвакуировали в Алма-Ату. Мы попросили Паустовского поработать у нас. Он написал об этом своим друзьям: «Получил телеграмму из «Красной звезды» от Ортенберга — приглашает в Москву, пишет «рассчитываю вас использовать для написания рассказов. Это не вызов, а приглашение»,— ответил согласием».

Тяжелая болезнь — астма — держала его в тылу. «Работать трудно,— писал он,— быстро устаю, стал плох здоровьем». Но все же писал для нас. Прислал два рассказа — оба о войне.

Паустовский верен своей романтической манере — его сразу же узнаешь. Первый рассказ, «Путешествие на старом верблюде»,— о старом казахе Сеиде Тулубаеве, отправившемся со своим верблюдом на Эмбийские нефтяные промыслы к сыну Габиту, работавшему там мастером. За шестьдесят дней пути старик многое повидал, а когда прибыл на промысел, узнал, что Габит погиб на фронте. Не захотел древний старик возвращаться домой. Он остался здесь и на старом верблюде стал возить воду в глухие уголки пустыни, где вели разведку нефти.

Другой рассказ, «В древнем краю», повествует о том, как солдат Иван Терехин в деревне Великий Двор выкурил дымовыми шашками из церкви «без повреждения архитектуры и великолепной росписи» немцев, устроивших там свой штаб и склад боеприпасов; выкурил прямо в объятия наших воинов...

Рассказы напечатаны подвалами один за другим в очередных номерах газеты...

Напечатаны стихи Алексея Суркова «Возмездие». Не беру на себя роль литературного критика; Алексей Александрович не включил их в свое четырехтомное собрание сочинений. И все же уверен: если мы тогда опубликовали эти стихи, значит, считали их неплохими, а главное — нужными. Приведу строфу из первой части стихотворения — о горьких чувствах солдата, оставляющего свою землю на заклание врагу:

Я помню — минер, подорвав переправы, 
Кричал, обернувшись на запад: Ужо! 
Ужо мы за все поквитаемся с вами! 
Ужо мы вернемся!.. Бессилен и мал, 
Он пал на колени в обугленной яме 
И жаркую землю в слезах обнимал...

Убить человека даже на войне — жестокое дело. Но наш высший долг не дает нам выбора. Во второй части стихов поэт объясняет:

В суровое время мы стали суровыми. 
И каждый без жалости должен убить 
Того, кто грозит нашим детям оковами, 
Кто душу народа посмел оскорбить.

Нельзя перед коршуном быть голубицами, 
Но льстит нам печальный конец голубиц. 
Никто не посмеет назвать нас убийцами 
За то, что в бою истребляем убийц.

Эти строки Сурков написал задолго до того, как Алексей Толстой напечатал в «Красной звезде» статью «Убей зверя!», Илья Эренбург — «Убей», а Константин Симонов — стихи «Убей его!». Сурков чувствовал веление времени...


«Я клянусь!..» — так называется очерк писателя Виктора Финка.

В эти дни на Урале формировались новые эстонские части и дивизии. Сюда и прибыл писатель в тот день, когда воины-эстонцы, выстроенные на плацу, принимали присягу. Его рассказ, в основном, об этом, хотя и начинается с экскурса в далекое прошлое — в тринадцатый век, когда полчища псов-рыцарей вторглись на эстонскую землю и в течение многих столетий бесчинствовали там.

И вот снова немцы — теперь уже гитлеровские полчища — вторглись в республику. Эстонский народ поднялся на защиту своей родины: шли в армию, в истребительные батальоны, в партизаны. Автор называет имена эстонцев, беззаветно сражающихся с врагом. Профессор Рубель, ученый с крупным именем, стал разведчиком; в одном из боев попал в руки немцев и был повешен в городском парке в городе Тарту. Двадцатилетний парень Арнольд Мери своей самоотверженностью спас штаб корпуса. Кстати, в августе прошлого — 1941-го — года в «Красной звезде» была напечатана передовая статья «Герой Советского Союза заместитель политрука Мери»; впервые передовица была посвящена не событию, не анализу военных действий, не задачам на будущее, а отдельному человеку-воину.

На поляне, повествует Финк, раздается голос: «Ма тыстан... Я клянусь...» Эстонцы клянутся быть воинами честными и отважными. Когда началось формирование новых эстонских частей, сюда хлынули люди, которые никогда не были в армии. Стали съезжаться эстонцы из самых отдаленных районов страны, даже из Бухары. Не было отбоя от женщин. Никто не хотел уступить другому честь отвоевать родину.

«Присмотритесь к этим людям,— пишет Финк,— вглядитесь в их лица! Эти два слова — «Я клянусь» — подлинная клятва борьбы!» И он представляет читателю тех, кто, надев военную форму, будет сражаться в Великолукской операции, Ленинградско-Новгородской, Невельской, Таллинской, Тартуской, кто будет освобождать советскую землю, свою родину от немецко-фашистских захватчиков. Это и старые, испытанные воины — командиры и комиссары гражданской войны. Среди них старший политрук Авальт, вступивший в армию в 1918 году, когда ему было 14 лет. Три старших брата его тоже ушли в армию. За это их родители были расстреляны. Комиссар дивизии Сипсакис — тоже участник гражданской войны. Капитан Альфред Кук был преподавателем военной школы в Таллине. Теперь вся его школа здесь, в дивизии. Все его бывшие ученики — командиры. Сам Кук — командир батальона.

Их — рвущихся в бой — много. «Так их много, — заключает писатель,— всех не перечесть. Но рядом со старыми, испытанными бойцами встают в строй новые. Людей окрыляет возможность отвоевать родину.
— Ма тыстан... Я клянусь...

Этим людям невозможно не верить. Они победят». [8; 134-140]

От Советского Информбюро

Утреннее сообщение 31 марта

В течение ночи на 31 марта на фронте каких-либо существенных изменений по произошло.

* * *

Наша стрелковая часть, действующая на одном из участков Западного фронта, после упорного боя овладела вражеским узлом обороны. Противник потерял убитыми свыше 500 солдат и офицеров. Захвачены трофеи: 2 немецких танка, 2 орудия, 29 пулемётов, 2 противотанковых ружья, 174 винтовки, 3.200 снарядов, 150.000 патронов, 1.600 мин, 3 радиостанции и 10.000 метров телефонного кабеля. Взяты пленные. На другом участке фронта наши бойцы заняли населённый пункт и захватили 3 немецких орудия, 20 ручных и 4 станковых пулемёта, 200.000 патронов и другое военное имущество.

* * *

На одном из участков Калининского фронта наша кавалерийская часть, отбив ожесточённые атаки гитлеровцев, перешла в контратаку, опрокинула немецкую пехоту и заняла важный населённый пункт. В бою немцы потеряли убитыми 350 солдат и офицеров. Взяты пленные.

* * *

В бою за один укреплённый немцами населённый пункт танковый экипаж старшины Ходакова трижды атаковал врага. Прорвав немецкое укрепление, танкисты уничтожили 3 ДЗОТа и 3 пулемётных гнезда. Танкисты взяли на буксир наш повреждённый танк, остановившийся в расположении противника, и вывели его с поля боя.

* * *

Исключительную смелость и находчивость проявил разведчик-сапёр тов. Евсин. Разминировав минное поле противника, он собрал 67 немецких фугасов и заложил их на дороге в тылу противника. Когда немцы приблизились к месту, где были заложены фугасы, тов. Евсин взорвал их. 26 гитлеровцев взлетели на воздух.

* * *

Сержант Белоус открыл огонь из своей винтовки по пикирующему немецкому бомбардировщику и сбил его.

* * *

Отряд харьковских партизан под командованием тов. И. напал на группу немцев, вытаскивавших застрявший в канаве тяжёлый танк. Перебив танкистов и немецких сапёр, партизаны взорвали танк.

* * *

Пленный унтер-офицер пулемётной роты 2 батальона 222 полка 75 немецкой пехотной дивизии Эрих Кебель рассказал:

«Наша рота потеряла в последних боях три четверти личного состава. Среди убитых — 10 унтер-офицеров и 3 фельдфебеля. В роте было 12 пулемётов и 6 миномётов. Сейчас осталось 4 пулемёта и 3 миномёта. Стрелковые роты нашего батальона понесли ещё большие потери в людях. В 6 роте насчитывается всего 23 человека, а 5 рота прекратила своё существование».

* * *

Немецкий обер-ефрейтор Гейнц Зиппель недавно писал своему сослуживцу, солдату, находящемуся в одном из германских лазаретов: «Наши потери убитыми и ранеными с каждым днём увеличиваются. Положение стало ещё ужаснее... Наши машины и орудия попали в руки русских. Сами мы бежали 20 километров, захватив с собой лишь самые необходимые вещи. В роте осталось лишь одно орудие и 13 солдат. Жалкие остатки роты перевели в другие части. Меня назначили шофёром автобуса в гараже штаба армии. Я чувствую себя очень плохо, страдаю от ревматизма и еле хожу. Радуйся, что ты избавился от этого кошмара».

* * *

В Германии установлен новый порядок выдачи зарплаты иностранным рабочим. Им теперь выплачивается всего лишь 75 процентов заработанных денег. Остальные 25 процентов удерживаются «до окончательного расчёта». Такими жульническими приёмами гитлеровцы пытаются закрепостить иностранных рабочих на своих предприятиях.

Вечернее сообщение 31 марта

В течение 31 марта на фронте чего-либо существенного не произошло.

Но уточнённым данным, за 20 марта уничтожено не 25, как об этом сообщалось ранее, а 36 немецких самолётов.

За 30 марта уничтожено 25 немецких самолётов. Наши потери — 6 самолётов.

За 31 марта под Москвой сбито 5 самолётов противника.

Нашими кораблями в Баренцевом море потоплены подводим лодка и транспорт противника.

* * *

За 30 марта частями нашей авиации уничтожено или повреждено 75 немецких автомашин с войсками и грузами, более 30 подвод с боеприпасами, 33 полевых и зенитных орудия, 39 миномётов, 43 зенитно-пулемётные точки, взорвано 6 складов с боеприпасами и склад с горючим, разбит паровоз и 18 железнодорожных вагонов, рассеяно и частью уничтожено до роты пехоты противника.

* * *

Наши части, действующие на одном из участков Западного фронта, за два дня боёв захватили: один паровоз, 80 платформ, 40 товарных вагонов, 4 автомашины, 2 орудия, 7 станковых и 15 ручных пулемётов, 63 винтовки, 44 автомата, 50 ящиков снарядов, 250 мни, свыше 30.000 патронов и другое военное имущество.

* * *

Наша часть, действующая на Калининском фронте, в течение дня освободила от немецких оккупантов 9 населённых пунктов. Разрушено 107 вражеских блиндажей, 13 ДЗОТов, 8 огневых точек, взорваны склад с продовольствием и 4 склада с боеприпасами. Взяты следующие трофеи: 12 орудий, 41 пулемёт, 244 винтовки, 8 автоматов, 2 противотанковых ружья, 1.400 снарядов, 300 мин, 190 гранат, 49.000 патронов, 2 радиостанции, склад с продовольствием, 185 лошадей и 8 цистерн. Противник потерял убитыми свыше 1.000 солдат и офицеров.

* * *

Артиллеристы Энской части, действующей на одном из участков Южного фронта, поддерживая наступление советской пехоты, за один день подбили 6 вражеских танков и уничтожили 9 станковых пулемётов.

* * *

Сержант тов. Седнеев и три бойца в тылу врага разведывали систему огневых точек. Выполнив боевое задание, разведчики возвращались в свою часть, но по пути были обнаружены и окружены большой группой немцев. Приняв бой, четыре советских бойца уничтожили более десятка гитлеровцев, прорвали окружение и без потерь вернулись в свою часть.

* * *

За три с половиной месяца группой партизанских отрядов, действующих на оккупированной территории Курской области, в боях с немецкими захватчиками уничтожено 1.463 гитлеровских солдата и офицера. За это же время партизаны сбили вражеский самолёт, взорвали 19 железнодорожных и шоссейных мостов, уничтожили 2 орудия, 29 танков и бронемашин, 157 грузовых автомашин, 7 мотоциклов, 130 повозок с грузами, 56 помещений, где были расквартированы немецкие солдаты и офицеры. Партизаны захватили у немцев 3 пушки, 6 миномётов, 15 пулемётов, 168 автоматов и винтовок, радиостанцию, 8 автомашин, мотоцикл, 60 велосипедов, 40 подвод с военными грузами, более 50.000 патронов и важные оперативные документы.

* * *

Пленный ефрейтор 10 роты 21 полка 17 немецкой пехотной дивизии Иозеф Рау рассказал: «В феврале я в составе 72 маршевого батальона был отправлен из Германии на фронт. Среди солдат не умолкают разговоры о том, когда же закончится война. Все мечтают о мире. Какой это будет мир — мы не думаем, лишь бы это был, наконец, мир. Уже в первом бою наш взвод потерял одну треть своего состава. Я пробыл 12 дней на передовой линии, решил, что с меня довольно, и сдался в плен. Умирать за Гитлера я не хочу».

* * *

Пленный солдат 12 пулемётной роты 92 полка 18 румынской пехотной дивизии Ю. Крачун рассказал: «В самый разгар боя сержант Унгуряну послал меня за боеприпасами. Я ничего не ел два дня. Голодный, я должен был таскать тяжёлые ящики с патронами. Прибыв на склад, я попросил чего-нибудь поесть. Мне ответили, что хлеба нет, нужно подождать. Обозлённый, я взвалил на себя ящик с патронами, направился на передовую линию и сдался в плен. Красноармейцы меня накормили и дали закурить».

[22; 198-200]