21 мая 1942 года - 334 день войны
Ставка ВГК приняла решение о переходе советских войск к обороне на северо-западном направлении. [1; 143]
Президиум Верховного Совета СССР издал Указ "Об учреждении нагрудных знаков "Снайпер", "Отличный пулеметчик", "Отличный минометчик", "Отличный артиллерист", "Отличный танкист", "Отличный подводник", "Отличный торпедист" и др. [1; 143]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «О введении для военнослужащих гвардейских частей и соединений Красной Армии и Военно-Морского Флота гвардейских военных званий» [3; 192] и учредил для военнослужащих гвардейских частей и соединений нагрудный знак "Гвардия", а для гвардейцев Военно-Морского флота - нагрудную прямоугольную пластинку с муаровой оранжевой в черную полоску лентой. [1; 143]
СНК СССР принял Постановление «Об организации на предприятиях индивидуального и бригадного ученичества». [3; 192]
Началась прокладка трубопровода на Ладожском озере между опорными пунктами Осиновец и косой Кареджи для обеспечения бестанкерной подачи жидкого топлива для осажденного Ленинграда. [3; 193]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении орденом Трудового Красного Знамени комбината № 757 Народного Комиссариата химической промышленности СССР за образцовое выполнение заданий правительства по выпуску оборонной продукции. [3; 193]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении орденами и медалями работников химической промышленности Ленинграда за самоотверженное и образцовое выполнение заданий правительства по выпуску новых видов оборонной продукции. [3; 193]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении орденами и медалями работников электростанций и сетей Ленэнерго и работников торфопредприятий Ленгосторфа за образцовое выполнение заданий правительства по энергоснабжению ленинградской промышленности и хозяйства, а также за успешное выполнение заданий командования по обороне Ленинграда. [3; 193]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении 5-й Государственной электростанции Ленэнерго орденом Трудового Красного Знамени за образцовое выполнение заданий правительства по электроснабжению Ленинграда. [3; 193]
В Минске вышел первый номер подпольной газеты "Звязда", органа Минского подпольного ГК КП(б)Б. Первый редактор газеты - В.С. Омельянюк. [1; 143]
Хроника блокадного Ленинграда
Ленинградцы так привыкли к воздушным налетам и артиллерийским обстрелам, что порой, чего греха таить, пренебрегают правилами безопасности. Объявленный сегодня приказ № 5 начальника МПВО города потребовал неукоснительного выполнения порядка, установленного исполкомом Ленгорсовета. Во время воздушных, тревог и артиллерийских обстрелов воспрещено не только хождение по улицам. Нельзя скапливаться под арками, у ворот и подъездов, всем надлежит укрываться в убежищах, щелях и специально приспособленных для этого подвалах.
Милиции дано право взимать штраф с нарушителей установленного порядка в размере 25 рублей. За повторные нарушения или нарушения, носящие злостный характер, виновные будут подвергаться лишению свободы до шести месяцев или штрафу до 3000 рублей.
Что ж, эта строгость не во зло. Ложная храбрость к добру не приводит. А вот за подлинную самоотверженность многие ленинградцы удостоились сегодня высоких наград. За образцовое выполнение заданий правительства по энергоснабжению ленинградской промышленности и городского хозяйства Президиум Верховного Совета СССР наградил орденами и медалями 189 работников электростанций, сетей Ленэнерго и торфопредприятий Ленгосторфа.
95 ленинградцев награждены орденами и медалями за самоотверженное и образцовое выполнение заданий правительства по выпуску новых видов оборонной продукции.
И еще в этот день орденом Трудового Красного Знамени награждена 5-я государственная электростанция Ленэнерго. Награждена за образцовое выполнение заданий правительства по электроснабжению Ленинграда. Это она в самое тяжкое для Ленинграда время, при бомбежках и обстрелах продолжала давать ток.
Завершив подготовительные работы, строители приступили сегодня к прокладке подводного трубопровода для перекачки горючего с восточного на западный берег Ладожского озера. [5; 188-189]
Корреспонденция Константина Симонова "Русское сердце",
опубликованная в газете "Красная звезда"
Капитана Позднякова хоронили утром. На вездеходе, обложив гроб еловыми лапами, товарищи провожали его в последнюю дорогу. За гробом шли летчики, свободные от дежурства, и все, кто был рядом с ним в последнем бою. Шел за гробом его друг и заместитель Алеша Хлобыстов, шел так же, как и летал,— без шлема, угрюмо опустив кудрявую голову. Привезенный из города духовой оркестр играл похоронный марш, и, когда гроб опускали в могилу, летчики не плакали, но не могли говорить.
Стоя над могилой, в последний раз проводив взглядом покойного, Хлобыстов обвел всех сухими, темными от усталости и бессонницы глазами и сказал, что он, Алексей Хлобыстов, друг и заместитель погибшего, будет мстить. Потом был дан троекратный салют из винтовок, и генерал бросил в могилу первую горсть земли.
Через час Хлобыстов снова дежурил у своего самолета. Стояли северные весенние дни, солнце только приближалось к горизонту, но так и не опускалось за него. Летчики дежурили круглые сутки, сидя в своих горбатых жужжащих истребителях. Спать было почти некогда. Но даже и в те немногие часы, какие оставались на сон, Хлобыстов не мог заснуть. Он неподвижно лежал на своей койке и молча, безотрывно смотрел на соседнюю, пустую.
Во время дежурства он сидел в кабине, рассеянно поглядывая по сторонам.
Глядя на соседний самолет, он вдруг вспомнил первый самолет, который он близко увидел. Это было под Москвой. На строительную площадку их завода неожиданно сел У-2. Самолет был старенький, потрепанный, но Хлобыстов, тогда еще мальчишка, ощутил какую-то странную дрожь и желание немедленно влезть в эту кабину, взяться там за что-то руками — за что, он толком не знал — и взлететь. Да, у него еще тогда был такой характер: он любил быстро исполнять свои желания. Через полгода он уже учился в аэроклубе. Он, улыбнувшись, вспомнил своих старых учителей и начальников. Ему везло: они все были настоящие парни. Таким же был и последний — капитан Поздняков.
Счет мести! Да, он так и сказал на могиле: счет мести за Позднякова! Он сделает его длинным. Он теперь сумеет это. Он уже не тот зеленый юнец, который 1 июля сбил свой первый «юнкере» и так разволновался, что у него поднялась температура и прямо из самолета его повели в санчасть. Двадцать два сбитых вместе с друзьями и шесть собственных — это все-таки не шутка! Когда он вылезает теперь из самолета после боя, у него болят от напряжения спина и грудь, но он не волнуется. Нет, теперь он бывает холоден и спокоен. Он влезает в свою зеленую машину, и она становится продолжением его тела, ее пушки бьют вперед, как прямой удар кулака. Да, если бы он сейчас не летал, если бы не эта машина, он бы совсем извелся от горя. Хорошая машина! Без такой нельзя жить — жить без нее для него все равно что не дышать.
Осенью, когда он, сбив четвертый самолет, врезался в лес и, обрубая верхушки сосен, упал на землю, когда он потом лежал в госпитале с помятой грудной клеткой, ему казалось, что больно дышать не оттого, что разбита грудь, а от больничного воздуха — оттого, что он не может сесть в машину, подняться и там, наверху, вздохнуть полной грудью. Врачи говорили, что все это не так, но он-то знал, что прав он, а не они.
И когда однажды вечером к нему пришли и спросили: «Хлобыстов, хочешь учиться летать на новой машине?» — он молча утвердительно закрыл глаза, потому что боялся ответить вслух: его душил кашель, он боялся, что сейчас раскашляется и ему прикажут еще лежать. Потом он отдышался и сказал: «Хочу!».
Он попал в госпиталь весь в бинтах и перевязках, без шлема и комбинезона, и, когда его выписывали и снова принесли комбинезон, его охватила дрожь, второй раз в жизни, та самая, какая была у него, когда он увидел старенький У-2 на заводской площадке.
А через месяц он уже летал на новой машине — вот на такой же, в какой он сидит сейчас, с ее короткими сильными плоскостями и острым, щучьим носом.
Из-за облаков показалось солнце и желтым языком лизнуло по левой плоскости. Он повернулся налево и невольно вспомнил, какой она была, эта плоскость, когда он вернулся из боя после тарана. От нее оставались две трети, и там, где она была обрезана, торчали разные лоскутья.
Ребята тогда на обратном пути спрашивали по радио: «Как идешь?». Он отвечал: «Ничего, иду». Что же еще ответить? Он и в самом деле шел, сам удивлялся, но шел.
...Дежурство заканчивалось. К его самолету подошло несколько человек. Знакомый политрук из их авиационной газеты — хороший парень, но мучитель (вечно что-то ему рассказывай) — представил Хлобыстову двух корреспондентов.
Хлобыстов был недоволен и даже не особенно старался скрыть это. Лучше помолчать и подумать о будущем, чем вспоминать о прошлом. Но корреспонденты были то ли хитрецы, то ли просто свои ребята: они не стали его расспрашивать, как и на какой высоте он заходил в хвост, а просто начали болтать о том, о сем, и вдобавок еще один из них оказался земляком-рязанцем, из тех самых мест, где он когда-то ползал мальчишкой.
Его дежурство кончилось, и они все вместе пошли к землянке. И когда в землянке разговор все-таки зашел о том дне, в который все это случилось и после которого его портреты были напечатаны во всех газетах, он снова насторожился и сухо и коротко начал еще раз, неизвестно в какой по счету, повторять обстоятельства боя.
Но они остановили его. Нет, они все это уже знали сами, они не просят его об этом рассказывать. Они просто хотят, чтобы он, если может, вспомнил, что он тогда чувствовал, как было у него на душе.
Он уперся локтями в стол и опустил голову на руки. В самом деле, что он тогда чувствовал?
День был беспокойный, и он очень устал. Да, конечно, он тогда очень устал. Сначала он летал вдвоем с Поздняковым на разведку, потом еще раз на штурмовку, потом заправляли его самолет. Он стоял около, и ему очень хотелось часок поспать, но надо было вылетать снова. Он слышал, как, клекоча, в баке переливался бензин. По звуку он знал, сколько уже налито. Еще пять минут — и он полетит.
Подошел комиссар части и тут же, на дежурстве, у самолета, вручил ему партийный билет, И именно оттого, что все было так просто, что были только он и комиссар, и рядом стояла машина, и клокотал бензин, и сейчас он должен был взлететь,— все это показалось ему очень торжественным.
Он немного заволновался и голосом несколько более глухим, чем обычно, сказал, что он будет большевиком не на словах, а на деле, а про себя подумал, что не только на зеллле, но и там, в воздухе. И как раз в эту секунду взлетела ракета, и он ничего больше не успел сказать, да это, наверно, и не было нужно.
И они полетели штурмовать. Поздняков, он и четверо ребят, еще совсем молодых — по два, по три боя у каждого.
Он очень хорошо помнит первое свое чувство, когда они увидели двадцать восемь самолетов: это было чувство, что Мурманску угрожает опасность. А то, что их двадцать восемь,— это было уже второе чувство. Это было не страшно, но серьезно, очень серьезно.
—- Смотри, сколько на нас идет,— сказал он по радио Позднякову и услышал в наушниках его голос:
— Смотри за молодыми, я иду в атаку.
И в следующую минуту они уже дрались.
Один «мессершмитт» упал после первой же атаки. В эту минуту Хлобыстов подумал, что теперь их двадцать семь. Потом было уже некогда думать, потому что он больше всего боялся за молодых и, крутясь и изворачиваясь, прикрывал им хвосты.
Снизу показался двухместный «Мессершмитт-110». Используя превосходство в высоте, Хлобыстов пошел за ним. Он хорошо видел голову немецкого стрелка, видел прошедший мимо веер трассирующих пуль. Расстояние все сокращалось. Стрелок уронил голову и замолчал. Они шли над самой опушкой леса, впереди была сопка.
И именно в ту секунду, когда привычное желание при виде горы впереди взять ручку на себя и вывести вверх самолет охватило его,— именно в эту секунду он решил таранить. Пойти вверх — значило выпустить немца,
Он на какую-то долю секунды оглянулся, А сзади шли еще три немца. И вдруг оттого, что передний немец шел так близко, оттого, что так хорошо был виден его хвост с черным крестом, оттого, что расстояние было таким точным и ощутимым, он ясно и холодно подумал, что вот сейчас он окажется немного сзади и правее, поднимет левую плоскость и ударит ее концом по хвосту.
Это было бесповоротное желание, помноженное на скорость послушной машины. Толчок был сильный и короткий. Немец врезался в сопку, а Хлобыстов пошел вверх. И то, что левое крыло было теперь короче правого, то, что его конец был отрезан, казалось странным на взгляд. Вся плоскость немножко задралась кверху, он заметил это сразу. В эту секунду он в последний раз услышал голос командира.
— Есть один, — сказали ему наушники глуховатым и торжествующим голосом Позднякова.
Но машина была уже не так послушна, ока уже не казалась продолжением рук и ног.
Наши самолеты строились в круг. Рассыпавшиеся после тарана немцы оправились и снова шли в атаку на лобовых курсах.
Хлобыстов увидел, как Поздняков пошел в прямую етаку на немецкого аса. Потом, уже на земле, вспоминая об этом, он понял, что Поздняков тогда решил хотя бы ценой своей гибели сбить немецкого командира и рассеять их строй во что бы то ни стало. Но в ту секунду Хлобыстов ничего не успел подумать, потому что оба истребителя сошлись на страшных скоростях, немец не захотел свернуть, и они рухнули, врезавшись друг в друга крыльями.
А в следующее мгновение он почувствовал себя командиром. Позднякова уже не было, не было и никогда не будет, и ему, Хлобыстову, надо самому кончать этот бой.
— Я принимаю команду,— сказал он по радио пересохшими губами.— Иду в атаку, прикройте!
Обоих немцев, шедших на него, он увидел сразу. Горючее кончалось, немцев было еще много, за его спиной было четверо молодых летчиков, для которых единственным командиром стал теперь он.
На этот раз, решив таранить, он уже не верил, что выйдет живым. Была только одна мысль: вот он сейчас ударит, немцы рассыплются, и ребята вылезут из их кольца.
И снова мысли сменились десятой долей секунды холодного расчета. Он рассчитал наверняка и, когда правый немец отвернул, ударил по крылу левого своим разбитым крылом.
Был сильный удар, он потерял управление, его потащило вниз, вслед за немцем, который упал, сделав три витка. Но именно в ту секунду, когда его тащило вниз и он инстинктивно с этим боролся, он скорее почувствовал, чем понял, что самолет еще цел, что он вытащит его.
И когда он поднялся и почувствовал себя живым, у него в первый раз мелькнули в голове эти слова, которые он сказал потом на могиле Позднякова: «Счет мести».
Машина кренилась и падала, он уже не вел ее, а тащил. Сбегающиеся люди, обломок крыла, комиссар, сжимавший его в объятиях,— все это уже путалось в голове, затемненной чувством страшной человеческой усталости.
Хлобыстов сидел за столом и все так же, подперев голову руками, внимательно глядя на сидящих рядом с ним, вспоминал, что у него было в те минуты на душе.
В землянку вошел кто-то из дежуривших летчиков, видимо новый, и спросил, где свободная койка.
Хлобыстов помолчал и медленным движением руки показал на стоявшую рядом с ним койку.
— Вот эта,— сказал он.
...Полярной ночью мы улетали с Севера.
— Хлобыстов сегодня не дежурит?— спросили мы.
— Нет,— сказал комиссар.— Его здесь нет. Он в госпитале. Вчера он пошел на третий таран и, сбив немца, выбросился на парашюте. Ему не повезло вчера: его сразу ранили из пушки в руку и в ногу, и он, чувствуя, что не может долго драться, пошел на таран.
— А разве он не мог просто выйти из боя?
— Не знаю,— сказал комиссар,— не знаю. Вот скоро выздоровеет, у него спросим. Наверное, скажет, что не мог.
Я вспомнил лицо Хлобыстова в кабине самолета, непокорную копну волос без шлема, дерзкие светлые мальчишеские глаза. И я понял, что это один из тех людей, которые иногда ошибаются, иногда без нужды рискуют, но у которых есть такое сердце, какого не найдешь нигде, кроме России,— веселое и неукротимее русское сердце.
«Красная звезда», 21 мая 1942 г.
[13; 71-76]
От Советского Информбюро
Утреннее сообщение 21 мая
В течение ночи на 21 мая на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои.
На Керченском полуострове продолжались бои в восточной части полуострова.
На других участках фронта ничего существенного не произошло.
* * *
На Харьковском направлении немцы, не считаясь с огромными потерями, предпринимают контратаки, стремясь задержать наступление наших частей. Эти попытки противника терпят неудачу. Гитлеровцы несут большие потери в живой силе и технике. Только на одном участке наши бойцы уничтожили свыше 700 гитлеровцев и захватили танк, 8 орудий, 15 пулемётов, 22 миномёта и много боеприпасов. Взяты пленные.
* * *
На одном из участков Ленинградского фронта наши войска перерезали дорогу между двумя вражескими узлами сопротивления. Немцы, пытаясь восстановить положение, предприняли несколько безуспешных контратак и потеряли только убитыми 600 солдат и офицеров.
* * *
Артиллеристы и миномётчики одной нашей части (Северо-Западный фронт) уничтожили до 300 немецких солдат и офицеров, 9 станковых пулемётов и значительное число автомашин с военными грузами.
* * *
Группа бойцов под командованием старшего лейтенанта тов. Трофимова залпом из винтовок подбила вражеский самолёт. Бомбардировщик загорелся и упал на землю. Один лётчик сгорел, второй взят в плен.
* * *
Красноармеец Хафиз Каримулин за 16 дней мая уничтожил 45 немецких солдат и офицеров.
* * *
Группа ленинградских партизан из отрядов товарищей В. и О. в тылу у врага взорвала полотно железной дороги. В другом месте партизаны открыли из засады внезапный огонь по вражескому поезду, вывели из строя паровоз и уничтожили свыше 50 гитлеровцев. Через несколько дней партизаны напали на немецкий гарнизон в населённом пункте П. и в бою уничтожили 74 оккупанта и сожгли немецкий танк.
* * *
Пленный командир роты обер-лейтенант Густав Ф. заявил: «В моей роте было 180 солдат. Затем получили пополнение в количестве 40 человек. К началу последнего боя в роте оставалось 25 солдат. Мне придали ещё один взвод из другого подразделения и приказали любой ценой удержать пункт А. У меня было одно орудие и одна противотанковая пушка. Ночью русские проникли в наш тыл. Потом в деревню ворвались танки и раздавили орудия. Я увидел, что сопротивляться бессмысленно, и предложил солдатам сдаться в плен».
* * *
Ниже публикуются выдержки из неотправленного письма немецкого солдата Германа Шварца своему зятю Августу Варре: «...Мы отступаем. Русские самолёты прилетают ежедневно и бомбят... Каждый день дохнет несколько лошадей, но я не тужу: пусть себе околевают — тогда у нас будет мясо. Картофеля больше нет, а хлеба дают совсем немного. Всё бы это ещё ничего, если бы не было партизан!».
* * *
Во время стоянки воинского эшелона на товарной станции в Варшаве разбежалось около 300 немецких .солдат, следовавших на советско-германский фронт. Оставшиеся солдаты отказались ехать дальше, и офицеры силой оружия загоняли их в вагоны. Это уже не первый случай отказа солдат маршевых батальонов ехать на фронт.
Вечернее сообщение 21 мая
В течение 21 мая на Харьковском направлении наши войска вели наступательные бои.
На Изюм-Барвенковском направлении атаки противника отбиты.
В восточной части Керченского полуострова продолжались бои.
По уточнённым данным, за 19 мая уничтожено не 27 немецких самолётов, как об этом сообщалось ранее, а 40 немецких самолётов.
За 20 мая уничтожено 65 самолётов противника. Наши потери — 23 самолёта.
* * *
За 20 мая частями нашей авиации на разных участках фронта уничтожено и повреждено 74 немецких танка, 272 автомашины с войсками и грузами, 55 подвод с боеприпасами, 31 полевое и зенитное орудие, 15 миномётов и пулемётов, бензозаправщик, 5 тракторов-тягачей, прожектор, потоплено 5 катеров, рассеяно и частью уничтожено до семи рот пехоты противника.
* * *
На Харьковском направлении одна наша часть заняла несколько населённых пунктов и захватила многочисленные трофеи и пленных. Подразделение тов. Склярова в течение дня отразило четыре контратаки противника. Немцы потеряли убитыми до 800 солдат и офицеров. На другом участке наши бойцы захватили 7 орудий, 12 пулемётов, 8 миномётов, 4 автомашины с боеприпасами и радиостанцию.
* * *
На одном из участков Западного фронта огнём нашей артиллерии уничтожено 2 артиллерийские и 4 миномётные батареи противника, разрушено 15 ДЗОТов и уничтожено не менее 120 немецких солдат и офицеров.
* * *
Расчёты противотанковых ружей под командованием т.т. Федоренко и Пузнова подбили 4 немецких танка.
* * *
Разведчики — командир отделения тов. Бодров, бойцы Хлюстов, Тупаков и Петров — устроили засаду недалеко от немецких ДЗОТов. Вскоре у ДЗОТов появилось около 40 гитлеровцев. Гранатами и огнём ручных пулемётов разведчики уничтожили 30 немцев и без потерь вернулись в свою часть.
* * *
Лейтенант тов. Геля и заместитель политрука тов. Долгин огнём из ручного пулемёта, и автомата сбили вражеский самолёт «Хенкель-126».
* * *
Партизанский отряд им. 24-й годовщины РККА, действующий в захваченных немцами районах Смоленской области, нанёс оккупантам большой урон. Партизаны за время своей боевой деятельности уничтожили свыше 3.000 гитлеровцев и взяли в плен 125 немецких солдат и офицеров. Разгромлено 12 штабов немецких частей и подразделений, уничтожено 3 танка, 4 орудия, 18 миномётов, 43 пулемёта, 3 радиостанции, 11 складов с боеприпасами, 9 складов с продовольствием. Отряд партизан захватил у немецко-фашистских оккупантов 6 орудий, 25 миномётов, 42 пулемёта, 650 винтовок, 29 автоматов, 60 пистолетов, 2.500 гранат, 2 радиостанции, 5 мотоциклов, 30 велосипедов, 172 лошади, 250 повозок, 3 кухни и другое военное имущество.
* * *
Ниже публикуются выдержки из записной книжки убитого немецкого унтер-офицера, фамилию которого установить не удалось: «Отправляемся на фронт. В нашей роте только несколько старых солдат. Рекруты волнуются... Русские нарушают наш маршрут. Стоим подолгу, ждём, пока освободится путь. Чем ближе к фронту, тем медленнее мы двигаемся вперёд. Вчера на нас налетели русские самолёты. Никто из солдат, оставшихся в живых, не забудет вчерашнего дня. Мы ещё не дошли до противника, а земля уже впитала в себя кровь многих .солдат. Число убитых и раненых очень велико. Скоро от воскрешённого в Ульме 56 пехотного полка останется только одно название. Я ненавижу эту войну. Военное счастье стало очень изменчивым...»
* * *
У убитого немецкого солдата найдено письмо к отцу. В письме говорится: «...Теперь о нашем мрачном положении. Мы не знаем покоя. Сюда уже прибыли новые дивизии из Франции. Несмотря на это, нас не сменяют. Сердце сжимается до боли. Ты прав: этот русский поход превратился в злополучную авантюру».
* * *
Немецкие оккупационные власти в Норвегии произвели массовые аресты учителей и бросили их в концентрационные лагери. 40 учителей округа Осло были увезены на небольшом судне в открытое море. К судну приблизился военный катер, сиял с него команду, охрану и потопил судно вместе со всеми арестованными. Только одному учителю случайно удалось спастись. Его подобрали норвежские рыбаки.
[22; 298-300]
