5 июня 1942 года - 349 день войны
Войска Волховской группы Ленинградского фронта начали действия по деблокированию окруженных войск 2-й ударной армии. Однако атаки советских войск успеха не имели. Части 2-й ударной армии вели тяжелые бои в окружении. [3; 201]
Партизаны Дятьковского «партизанского края» начали тяжелые бои против карательной экспедиции фашистских оккупантов. В карательной экспедиции приняли участие три кадровые пехотные дивизии, поддержанные танками и авиацией. [3; 201]
ГКО принял постановление "Об увеличении производства магния и алюминия". [1; 146]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении завода № 76 Народного Комиссариата танковой промышленности СССР орденом Ленина за образцовое выполнение заданий правительства по производству танковых дизелей. [3; 201]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении Уралмашзавода Народного Комиссариата танковой промышленности СССР орденом Трудового Красного Знамени за образцовое выполнение заданий правительства по производству бронекорпусов для танков. [3; 201]
Президиум Верховного Совета СССР принял указы о награждении заводов № 38 и № 183 Народного Комиссариата танковой промышленности СССР орденом Трудового Красного Знамени за образцовое выполнение заданий правительства по выпуску танков. [3; 201]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении орденами и медалями работников танковой промышленности за образцовое выполнение заданий правительства по производству танков, танковых дизелей и бронекорпусов. [3; 201-202]
Закончились работы по прокладке подводного трубопровода на Ладожском озере между г. Осиновец и косой Кареджи. [3; 202]
Опубликовано сообщение о том, что ВЦСПС и Народный Комиссариат черной металлургии СССР поддержали предложение строителей Магнитостроя и других строек металлургических заводов и цехов, осуществляемых Народным Комиссариатом черной металлургии СССР, об организации Всесоюзного социалистического соревнования. ВЦСПС и Народный Комиссариат черной металлургии СССР распространили условия Всесоюзного социалистического соревнования строек металлургических и оборонных заводов, осуществляемых Народным Комиссариатом по строительству СССР, на стройки металлургических заводов и цехов, осуществляемые Народным Комиссариатом черной металлургии СССР. [3; 202]
Опубликовано сообщение о том, что на авиационном заводе имени Чкалова токарь Борис Зенков, рационализировав станок, за 2 час. 20 мин. работы дал 571 норму. [3; 202]
Хроника блокадного Ленинграда
За 10 минут по Васильевскому острову враг выпустил 64 снаряда. Зато за Нарвской заставой сегодня опять тихо, и партком Кировского завода смог спокойно провести расширенное заседание, на котором присутствовали начальники цехов, секретари партийных бюро и председатели цеховых комитетов. Первым обсуждался вопрос о борьбе с цинготными заболеваниями, вторым — о санитарном состоянии общежитий. Многие заводские рабочие живут по-солдатски — на казарменном положении.
Бюро потребовало, чтобы начальники цехов сочетали заботу о выполнении производственного плана с заботой о быте рабочих.
Приказом Военного совета Ленинградского фронта от 5 июня 1942 года снайпер старший сержант Тэшабой Адилов, известный не только в своей родной 43-й стрелковой дивизии, но и во всей 55-й армии, награжден орденом Ленина. На его боевом счету 104 уничтоженных гитлеровца. Мастерству меткого огня он обучил 25 бойцов. Однако заслуги Адилова не только в этом. Его знают как смелого разведчика, участвовавшего в захвате пленных. В одном из боев он заменил выбывшего из строя командира.
В ходе боев на любанском направлении 2-я ударная армия вклинилась в расположение вражеских войск и оказалась охваченной ими со всех сторон. Связь с тылом поддерживалась через узкую горловину. Начав отход, армия подверглась преследованию врага. Сегодня на помощь ей выступила 59-я армия, тоже входившая в Волховскую группу Ленинградского фронта. Но враг, усилив нажим, еще более сузил горловину мешка, в котором очутилась 2-я ударная армия. Завязались упорные, кровопролитные бои.
5 июня в Ленинградский городской комитет партии из Москвы прибыло необычное для военного времени письмо. Всесоюзное общество культурной связи с заграницей просило оказать содействие в доставке в Москву нескольких экземпляров первой и второй части труда профессора Ленинградской консерватории Р. И. Грубера «История музыкальной культуры» для отправки за границу.
«Труд этот,— говорилось в письме,— печатавшийся в Ленинграде на протяжении последних месяцев (вторая часть вышла в свет в марте 1942 года), помимо специального музыкального интереса, не может не заинтересовать научные и художественные круги американской и английской общественности как свидетельство продолжающейся активной работы в области искусства в трудных условиях минувшей зимы 1941/42 года в Ленинграде».
Разумеется, просьба о высылке вышедшей в блокаде «Истории музыкальной культуры» была выполнена. [5; 195-196]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
После поражения под Харьковом наши войска перешли к обороне. Теперь можно определенно сказать: затишье на всех фронтах. Что там сейчас в армиях, дивизиях, полках? Надо, решил я, самому съездить в одну из армий. К этой мысли меня подтолкнула еще и реплика Жукова, которой он меня встретил третьего дня, когда я приезжал к нему в подмосковное Перхушково:
— Ты все еще наступаешь?!
Георгий Константинович имел в виду, что «Красная звезда» продолжает публиковать материалы о Харьковском наступлении, а о жизни войск в обороне мало пишет.
Маршрут выбирал недолго. В 5-й армии, куда я частенько заглядывал в дни Московской битвы, произошли изменения. Вместо Л. А. Говорова, назначенного командующим Ленинградским фронтом, командармом стал И. И. Федюнинский, наш добрый знакомый, товарищ по Халхин-Голу. Туда я и направил свои стопы, захватив фоторепортера В. Темина.
Боевые части Западного фронта сейчас, конечно, дальше от Москвы, чем это было в декабрьские дни сорок первого года. Тогда туда можно было добраться за сорок минут — час, ныне — за два часа.
Командарма мы застали в смешанном хвойно-березовом леске, на командном пункте, у блиндажа, оборудованного по-хозяйски добротно, как он это всегда делал и в Монголии. Мы, халхингольцы, с улыбкой вспоминали один эпизод того времени. Во время боев с японцами Федюнинский был ранен в ногу, его увезли в медсанбат. Но это только так считалось — ранение в ногу: на самом деле осколок угодил в ту часть тела, что выше ноги и ниже спины. Ранение это (кстати, весьма болезненное) но глупой традиции вызывало у всех улыбку. Самому же Федюнинскому было не до смеха. Между прочим, осколками того же снаряда на НП полка был ранен и корреспондент «Героической красноармейской» Иван Чернышенко. Федюнинский, лежавший рядом с ним в госпитале, заметил:
— Ну, теперь я на всю жизнь побратался с «Героической», кровное родство...
Между прочим, Федюнинский был ранен трижды. И все три раза в одну и ту же ногу! А в первый год Отечественной войны его вообще похоронили. Когда Ивана Ивановича отозвали из корпуса, которым он командовал на Юго-Западном направлении, и он прибыл в Генеральный штаб для назначения, А. М. Василевский пришел в изумление. Ему сообщили, что Федюнинский погиб, и он уже доложил об этом Сталину. Выяснилось, что погиб исполняющий обязанности командира корпуса полковник М. И. Бланк, которому Федюнинский сдал дела; он прорывался из окружения под Прилуками. героически сражался с врагом и в одном из боев сложил свою голову.
Сейчас Иван Иванович был в полном здравии. Стройный, подтянутый, с тремя рядами орденов и медалей (большая редкость в первый год войны), он встретил нас сердечно, по-братски. Армия стояла в обороне, и Федюнинский мог позволить себе провести с нами целый день.
Полоса, где армия держала оборону, растянулась почти на семьдесят километров. После разгрома под Москвой немецкие войска основательно зарылись в землю, построили мощные оборонительные сооружения и, по всем данным, ни о наступлении, ни об отступлении не помышляли. Активных боевых действий не было ни с нашей, ни с немецкой стороны. Изредка слышалась минометная, а еще реже артиллерийская стрельба.
Однако жизнь в дивизиях и полках кипела. Принимали пополнение. Прибывала новая боевая техника. То и дело слышались пулеметные и автоматные очереди и крики «ура». Человеку непосвященному могло показаться, что сюда прорвались немцы и идет жестокий бой. Но это обучали новобранцев действовать в условиях, максимально приближенных к боевым, - они штурмовали макеты дзотов, дотов... Словом, шла напряженная подготовка к грядущим боям.
Федюнинский, дни и ночи проводивший с пополнением на учебных полях, предупреждал:
— Не жалейте пота. Чем больше пота здесь, тем меньше крови там, в бою...
Воевали пока только снайперы и разведчики. Нам представили их. Беседа была увлекательной и полезной. Теминские снимки этих бойцов, сделанные тогда, сразу же были напечатаны в «Красной звезде».
Потом Федюнинский повез нас в 82-ю стрелковую дивизию, ту самую, которой он командовал на Халхин-Голе и в которой мы с Симоновым побывали зимой под Гжатском. Теперь эта дивизия называлась 3-й гвардейской мотострелковой. Знакомых осталось мало — кто выбыл по ранению, кто погиб. В одном из полков на небольшой полянке с редкими деревьями собрались бойцы. Федюнинский прибыл в эту армию недавно, но чувствовалось, что он уже успел снискать уважение личного состава. И не только потому, что в частях знали, что он боевой, заслуженный командир, что за его спиной гражданская война, Халхин-Гол, бои на юго-западном пограничье, оборона Ленинграда... Иногда человек зарабатывает авторитет и любовь подчиненных долгими месяцами, а порой какой-то шаг - и добрая молва о нем растет, как снежный ком.
В первые же часы пребывания в армии Иван Иванович узнал о серьезных недостатках в питании бойцов. И подсказала ему об этом не кто иная, как официантка столовой, куда он по прибытии в армию зашел пообедать. Суп она предложила, а хлеба не оказалось. Объяснила, что второй день не доставляют в полк хлеб. Стал Федюнинский выяснять. Оказалось: точно, двое суток армия сидит без хлеба, на. сухарях. Почему? Интенданты сослались на распутицу, на поломки машин...
Нет необходимости рассказывать, какие меры принял командарм, но на второй день бойцы получили все, что им было положено по норме, и с тех пор с перебоями в питании было покончено.
И еще один эпизод. Встретил Федюнинский маршевый батальон, направлявшийся для пополнения в 3-ю гвардейскую дивизию. Большинство батальона казахи и киргизы. Они пожаловались командарму, что им пообещали, но не дали ни чаю, ни табаку. Федюнинский выслушал их, раздал все папиросы, которые у него был и, и пообещал, что, как только прибудут в дивизию. будет им и чай, и табак. Через три часа новобранцы появились в дивизии. К этому времени для них был приготовлен не только обед, но и крепкий чай и табак. Федюнинский позвонил командиру дивизии. Тот, не понявший сразу, в чем суть звонка командарма, доложил: «Ждем пополнение, обед приготовили отличный». Но командующий объяснил, что для казаха и киргиза чай не менее важен, чем сытный обед. И об этом эпизоде пошла молва по армии.
Так в войсках узнали, что прибыл новый командующий.
А в тот день, когда мы были в дивизии, после беседы с бойцами о том, что требует от солдата бой, Федюнинский глуховатым, неторопливым голосом спросил:
— Есть среди вас раненые, но еще не награжденные? Прошу встать!
Встали десятка два рядовых и сержантов. Федюнинский расспросил каждого, где и как он был ранен. И тут же приказал командиру полка и комдиву представить их к награждению орденами и медалями. А стоявшего рядом с нами комиссара штаба армии попросил проследить, чтобы наградные материалы через день-два были уже у него.
— Вручать буду сам,— заключил командарм.
Я видел, какое огромное впечатление на всех — и старых бойцов, и молодых — произвело это внимание командующего, его забота о раненых. Дальновидным был Иван Иванович. Ведь к 40-летию Победы ЦК партии и Советское правительство приняли решение наградить всех — без исключения! советских воинов, проливших кровь в боях за Родину, орденами Отечественной войны.
Там же, на полянке, я сказал Темину, чтобы он сделал для газеты снимки раненых. Виктор сразу же развернул бурную деятельность, стал громко распоряжаться, собирать людей, «перетасовывать» их. Он беспрерывно щелкал своей «лейкой», снимал бойцов в разных позах и ракурсах, в одиночку и группами. После возвращения в Москву Темин принес мне только что отпечатанный, еще мокрый снимок. На нем крупным планом были запечатлены фигуры десяти бойцов, стоящих в одну шеренгу.
— Почему только десять? А остальные где? — спросил я.
Темин объяснил, что он снял всех раненых, но это особые люди, и показал мне подпись под фото: «Западный фронт. Дважды и трижды раненные в боях гвардейцы, вернувшиеся в свой полк. Слева направо: гвардии военфельдшер Л. Семчук ранен в двух боях; гвардии сержант В. Чечин ранен в трех боях; гвардии старший сержант А. Иванов ранен в трех боях; гвардии красноармеец И. Целищев — ранен в пяти боях...»
Этот снимок наши читатели, и прежде всего сами раненые, восприняли как своего рода награду. Кстати, на второй день мне позвонил генерал А. В. Хрулев и сказал, что на это фото обратили внимание в Ставке. Очевидно, будет учрежден знак отличия раненого. Действительно, месяца через полтора было принято постановление ГКО об отличительных знаках о числе ранений.
Повел нас командарм и на передний край. Походили мы, а кое-где и поползали. Да, основательно закопались боевые части, оборудовали свои позиции, как заметил один из наших собеседников, «по высшему классу и даже выше...». Слушали беседы Федюнинского с командирами и бойцами, его указания, которые, как мне казалось, были скорее похожи не столько на приказы, сколько на советы — что устранить, что сделать.
Побывали мы и в штабе армии. Там на стенке блиндажа я увидел расписание занятий командного состава. Я его переписал, а потом в «Красной звезде» одна за другой появились статьи на эти темы. За день мы с Иваном Ивановичем о многом поговорили. Узнал я, что Федюнинский был не только талантливым военачальником, дотошным хозяйственником, но и тонким дипломатом.
Как-то ему позвонили и сказали, что в армию прибудут американские и английские военные атташе и надо, мол, принять их должным образом. После официальных церемоний и плотного обеда пошли один за другим вопросы, иногда прямые и ясные, порой — со скрытым смыслом. В блиндаже, куда Федюнинский пригласил иностранных гостей, на стене висела большая карта районов Гжатска и Вязьмы. Увидев карту, одни из самых дотошных дипломатов, капитан, подошел ближе, долго всматривался, затем спросил: «Почему на ней нет никаких пометок?» Видно, его интересовала линия фронта и дислокация дивизий. Командарм ответил:
— Я всегда стараюсь следовать примеру великих русских полководцев Суворова и Кутузова. Когда Суворова во время итальянской кампании высокопоставленные представители австрийского правительства спросили, каковы его планы ведения войны, он ответил: «Если бы моя шляпа знала мои планы, я бы ее сжег». А Кутузов однажды заявил: «Если бы мои планы знала моя подушка, я бы на ней не спал». Вот поэтому я тоже никогда не наношу на карту своих замыслов раньше, чем это становится совершенно необходимым.
Английский полковник так посмотрел на капитана, что тот сразу съежился и отошел в угол блиндажа, подальше от карты... Но тут же возникла новая ситуация, в которой генерал снова показал себя дипломатом. Атташе спросил его о танках «матильда» и «валентайн». Мне было интересно, что ответил Федюнинский, и вот почему.
Как-то Эренбург привел в редакцию английского корреспондента, который все донимал меня вопросами об этих танках. Я толком тогда не знал, что ответить. Этих танков было очень мало. Мы о них почти ничего не печатали. Однажды лишь дали снимки этих танков, уходящих в бой на каком-то фронте. Да в другой раз с ними был у нас связан неприятный ляп. Опубликовал фото, а под ним подпись: «Фашистский танк, подбитый бойцами части». Снимок, правда, мутноватый, снимали танк, видимо, под вечер и к деталям мы не присмотрелись. А потом мне позвонили и сказали: «Какой же это фашистский танк? Это «матильда»!» Быть может, этим звонком дело и ограничилось бы, если бы не шум, поднятый геббельсовской пропагандой вокруг нашего фото. Они во все горло кричали, что Советам, мол, не удается одолеть немецкие танки, поэтому они выдают за свои трофеи подбитые немцами английские «матильды». Что-то об этом появилось в прессе нейтральных стран и даже в английской печати.
Словом, вскоре я получил приказ — снять с работы фотокорреспондента и направить его на фронт. Парень он был храбрый, мужественный, я его знал еще по финской войне, но отстоять его мне не удалось. Достойно он прошел всю войну, ныне — член редколлегии одного из наших массовых журналов.
Этот случай, связанный с «матильдами» и «валентайнами», я хорошо запомнил. Но тогда о них мало что знал и в беседе с инкорами «плавал» вовсю, отделываясь общими фразами. Поэтому я с большим интересом слушал рассказ Федюнинского. А ответил он иностранным атташе следующее:
— Машины в общем-то хорошие. Где-нибудь в Африке, в степях и полустепных районах, да еще в колониальной войне, где не надо прорывать прочную, оборону, они незаменимы. Для этого, вероятно, они и предназначались. У нас же местность лесисто-болотистая, пересеченная, а гусеницы этих машин узкие, поэтому «матильдам» и «валентайнам» приходится туго: при движении в лесу, на крутых поворотах, подъемах и спусках гусеницы часто сваливаются. И потом, на мой взгляд, ваши машины излишне комфортабельны: в них много гуттаперчи, которая легко воспламеняется. Впрочем, этот недостаток мы устранили.
— Каким образом? — удивились американцы и англичане.
— Очень просто. Сняли гуттаперчу и отдали девушкам на гребешки.
Теперь и я знал, что ответить на каверзный вопрос о «матильдах» и «валентайнах»...
Поздно вечером мы отбыли в Москву. И добрые впечатления о встречах в 5-й армии под убаюкивающий гул машины долго нас не покидали.
Целую неделю в газете нет статей Ильи Оренбурга. Когда в газете бывали такие перерывы, в редакции обрывали телефон: «Где Эренбург?», «Что с ним?» Но сегодня читателям все стало ясно. Появился его путевой очерк «По дорогам войны». Именно неделю назад Илья Григорьевич выпросил у меня командировку на фронт.
Вместе с фоторепортером Эренбург проехал триста километров по маршруту Малоярославец — Угодский Завод — Козельск — Калуга — Перемышль — Сухипичи. Не все, что он видел и слышал, вошло в очерк, но каждая деталь, каждый эпизод, попавший туда, весомы.
Проезжал города и села и увидел: «Там, где были дома,— крапива, чертополох и, как сорняки, немецкие шлемы, скелеты машин, снаряды... Красавица Калуга с древними церквями па крутом берегу Оки, она покалечена...»
Встретился с жителями и запомнил: «Женщина в селе Маклаки спокойно говорит: «Дом взорвали. Мужа увели. Дочку испортили». Это — спокойствие большого горя...»
Побывал у разведчиков и узнал: «Недавно пять разведчиков нашли в лесу заржавленный волчий капкан. Они, смеясь, рассказывают: «Фрица в капкан поймали. Ефрейтор, а оказался закапканенный».
Побывал в танковой части и услыхал: «Жива память о двух танкистах — окруженные врагами, перед смертью они запели «Интернационал»... Сейчас танкисты учатся, отдыхают, иногда помогают колхозникам в gолевых работах, и девушки дивятся — герой, недавно освободивший их село, скромно пашет. Ждут новых боев. Один танкист сказал мне: «Лошадкам не терпится, стучат копытами» — «лошадками» он шутя назвал танки...»
Беседовал с пленными и записал: «Пленные немцы угрюмо лопочут: «Гитлер капут». Что им еще сказать — ведь они в плену. Вот ефрейтор Иоганн Гальтман. Он крестьянин. Боец его спрашивает через переводчика: «Хозяйство у вас большое?» Немец отвечает: «Куда там — всего-навсего один француз». Пленный француз для него лошадь. И, услышав ответ ефрейтора, наши бойцы сердито отплевываются: «Разве это люди?»
Примечательная встреча была у Эренбурга с командующим 16-й армией К. К. Рокоссовским в Сухиничах. Писатель говорил, что Константин Константинович самый учтивый генерал из всех, которых он когда-либо встречал. Разумеется, Эренбург, как всегда во время своих бесед с военачальниками, интересовался перспективой: что будет дальше? Спросил он об этом и Рокоссовского. Что мог ему ответить командарм? Невозможно точно предвидеть, когда и что будет даже в полосе армии, фронта, а тем более предусмотреть события стратегического плана, которые, как известно, развернулись вовсе не так, как думали Рокоссовский, мы все, да и в Ставке.
А вообще-то в путевых очерках Эренбурга из всего, что он мне рассказал о Рокоссовском, осталось только несколько строк. Еще не пришло время подробно описывать командующих армиями и фронтами — так считали мы тогда. Вот те несколько эренбурговских строк о беседе с командармом:
«Генерал-лейтенант Рокоссовский, командир большого спокойствия и большой страсти, говорит: немцы напрасно обижаются на зиму. Конечно, зима по ним ударила, но зима их спасла. Не немецкие солдаты, а русские снега остановили преследование отступавшей германской армии».
Конечно, это не исчерпывающее объяснение, но резон в нем есть...
В номере опубликована статья подполковника А. Стеганцева с таким «прозаическим» заголовком: «Артиллерийская стрельба на рикошетах». Суть такой стрельбы в том, чтобы установить взрыватель на замедленное действие, после удара о землю снаряд подскакивает вверх и разрывается в воздухе. О преимуществах стрельбы на рикошетах рассказывалось так: «Число осколков, которые могут поразить цель при разрыве гранаты в воздухе, значительно превышает число поражающих осколков, получаемых при разрыве гранаты на поверхности земли. В последнем случае часть осколков остается в воронке, не принося никакого вреда противнику.
Кроме того, навесное действие осколков при разрыве с рикошета делает малодейственными такие средства защиты живой силы, как открытые окопы, траншеи, складки местности, воронки и пр...
Третье преимущество разрыва с рикошета — огромное моральное воздействие на противника».
Как видим, статья узкоспециальная. Но история ее появления в газете заслуживает, чтобы о ней рассказать.
Зашел ко мне наш артиллерист майор Виктор Смирнов и говорит:
— Знаете вы, что такое артиллерийская стрельба на рикошетах?
Я ответил, что не совсем, вернее, совсем не знаю. Стал он мне объяснять. И, увидев мой недоуменный взгляд — а газета здесь при чем? — пояснил, что наши артиллеристы почти не пользуются этим методом стрельбы, недооценивают его. Ну что ж, говорю, пишите статью, напечатаем.
— Статья уже есть, я попросил подполковника Стеганцева из артуправления написать, он большой знаток этого дела. Но прежде чем опубликовать статью, решили посоветоваться с начальником артиллерии Красной Армии Н. Н. Вороновым. Он прочитал статью, одобрил ее, однако сказал:
— Печатать не стоит. Не будем учить противника...
Долго шли споры. Мы убеждали Воронова, что если на одну чашу весов положить пользу, которую может принести наше выступление, а на другую вред, то первая чаша перетянет. Все же статья сразу не была напечатана. Но прошло немного времени, и Воронов мне сам позвонил, попросив ее опубликовать:
— Немцы уже начали применять этот метод,— объяснил он,— а наши артиллеристы его забыли...
Неутомимый Евгений Габрилович прислал с Северо-Западного фронта несколько очерков. Он продолжает разрабатывать тему, близкую его духу и жанру,— человек на войне. Вот его очерк со щедро разлитым юмором «В засаде». В поле зрения автора — солдатская землянка. Он прижился в ней и там находит истинных героев, таких, как сибиряк Крась Павел Никифорович, недавно прибывший с пополнением в этот край холмов и болот. В первый же день он явился к политруку роты, и между ними состоялся диалог:
— Разрешите их пойти пострелять.
— Как это пострелять?
— Да так. Подползу поближе, укроюсь и постреляю.
— Вы снайпер?
— Ну, нет,— ответил боец,— я сибиряк, охотник. Белок стрелял. Дело привычное.
И вот еще затемно Крась отправился в сопровождении другого бойца к пригорку, где засели немцы в сараях, избах, дзотах. К вечеру Крась и боец вернулись в землянку.
— Восемь убитых, не считая раненых,— восхищенно говорил боец командиру.
— Раненых не считаю,— отозвался Крась,— Раненые — это брак.
Еще один любопытный рассказ, как Крась и его товарищи выкурили врага из блиндажа. Явился Крась к командиру и сказал:
— Разрешите мне по ротам отобрать человек десять охотников-сибиряков. Мы их из этих блиндажей выкурим.
— Как это выкурите? Вдесятером?
— А так. Покоя ему не будет.
Отобрали пятнадцать солдат, и началась снайперская осада блиндажей. Круглые сутки дежурили сибиряки в своих укрытиях, убивали каждого, кто вылезал из блиндажа на свет, и добились, что немцы вообще перестали выходить из блиндажей, словно там их заперли. Однако и в блиндажах было небезопасно: сибиряки безошибочно били по амбразурам, наблюдательным щелям. Блокада продолжалась и ночами, когда луна освещала холм. Сибиряки к тому же отлично стреляли по шорохам, по теням - дело привычное, лесное. Прошло пять дней. Немцы крепились. Иногда они открывали яростный огонь, стараясь поразить хотя бы одну из этих не знающих промаха винтовок. Безуспешно. Кончится налет, и первый же немец, который осторожно показывал нос из блиндажа, падал, сраженный пулей. На одиннадцатые сутки, воспользовавшись ночной темнотой, оставшаяся в живых группа бросила блиндажи и отошла... [8; 209-216]
От Советского Информбюро
Утреннее сообщение 5 июня
В течение ночи на 5 июня на фронте существенных изменений не произошло.
* * *
Наша часть, действующая на одном из участков Калининского фронта, отразила несколько атак немецкой пехоты. Противник потерял убитыми и ранеными до 400 солдат и офицеров. На другом участке наши бойцы уничтожили 170 гитлеровцев, несколько орудий, пулемётов и подбили 3 немецких танка.
* * *
Лётчики под командованием капитана Марковцева и старшего лейтенанта Салова нанесли удар по крупному вражескому аэродрому. В результате налёта уничтожено свыше 20 немецких самолётов. Кроме того, много самолётов противника получило повреждения. Все наши самолёты вернулись на свою базу.
* * *
На одном из участков Брянского фронта пехота противника пыталась вклиниться в боевые порядки нашей части. Подпустив гитлеровцев на близкое расстояние, наши артиллеристы и пулемётчики открыли сосредоточенный огонь. Потеряв 280 человек убитыми и ранеными, немцы были отброшены на исходные позиции.
* * *
Эскадрилья советских лётчиков-гвардейцев под командованием старшего лейтенанта Романова совершила налёт на железнодорожную станцию, занятую немцами. На станции в это время шла разгрузка трёх вражеских эшелонов. Кроме того, два немецких эшелона стояли на подходе к станции. Разбившись на звенья, лётчики-гвардейцы начали штурмовку. После первого же захода возникли пожары и взрывы. Немецкие эшелоны были уничтожены. * * *
Красноармейцы т.т. Бородин и Курькин проникли в тыл врага и перерезали телефонную связь противника. Вскоре показались три немецких солдата, направлявшиеся к месту повреждения проводов. Наши бойцы уничтожили гитлеровцев, забрали их документы, оружие и вернулись в своё подразделение.
* * *
Пленный немецкий лейтенант Герберт Позер рассказал: «Раньше в нашем полку было два батальона самокатчиков. Первый батальон участвовал в ожесточённых боях у пункта В. и в результате колоссальных потерь был ликвидирован. Солдаты теперь уже не те, какими они были в первые дни похода против России. Затянувшаяся война измотала и измучила солдат. Это сказывается на каждом шагу. По-иному начинают думать и некоторые офицеры. Раньше мы верили в победу Германии, но теперь былой уверенности уже нет. Приходится признать, что мы просчитались и недооценили силу русской армии и прочность советского тыла. За время войны я лично убедился, что население России жило хорошо. Я убедился и в том, что советские люди очень большие патриоты, они любят свою родину и своих руководителей».
* * *
Немецкие захватчики ограбили все продовольственные запасы Румынии и обрекли на голод румынский народ. Уже давно норма выдачи хлеба установлена в 214 граммов в день на человека. Но и эту голодную норму население, как правило, полностью не получает. В осведомлённых кругах считают, что после сбора нового урожая положение с продовольствием не улучшится. По официальным данным, свыше 20 процентов земли в Румынии осталось незасеянной. Фактически же незасеянной земли значительно больше.
Вечернее сообщение 5 июня
В течение 5 июня на ряде участков фронта происходили бои местного значения и активные действия разведчиков.
* * *
За 4 июня частями нашей авиации на разных участках фронта уничтожено или повреждено 20 немецких танков, 75 автомашин с войсками и грузами, 3 автоцистерны с горючим, 60 подвод с боеприпасами, 18 полевых и зенитных орудий, 5 миномётов, взорван склад с боеприпасами, разрушен ангар, разбито 40 железнодорожных вагонов, рассеяно и частью уничтожено до пяти рот пехоты противника.
* * *
Наша часть, действующая на одном из участков Северо-Западного фронта, в течение дня отбила несколько атак немецкой пехоты, наступавшей при поддержке танков. Противник понёс большие потери. Подбито 11 немецких танков. На другом участке фронта наши бойцы, ведя оборонительные бои, уничтожили 5 немецких танков.
* * *
Часть под командованием тов. Бусарова (Калининский фронт) овладела укреплённым населённым пунктом. Немцы потеряли убитыми свыше 100 солдат и офицеров. Позднее гитлеровцы подтянули подкрепления и предприняли несколько контратак. Все контратаки немцев были отбиты. Противник отступил, оставив на поле боя 250 трупов. Захвачены трофеи и пленные.
* * *
Наши танкисты, действующие на одном из участков Южного фронта, внезапно ворвались в расположение противника. В завязавшемся бою уничтожено 2 немецких танка, несколько орудий и пулемётов. В районе одного населённого пункта немцы потеряли убитыми до 400 солдат и офицеров.
* * *
Несколько групп наших самолётов совершили успешный налёт на вражеский аэродром (Юго-Западный фронт). Зенитки противника открыли огонь уже после того, как наши лётчики начали штурмовать 60 немецких самолётов, находившихся на земле. Когда операция подходила к концу, в воздухе появились вражеские истребители. Завязался воздушный бой, во время которого было сбито три «Месеершмитта». В результате налёта наших истребителей на аэродром уничтожено 40 немецких самолётов. Наши потери — 2 самолёта.
* * *
Группа бойцов под командованием старшего лейтенанта Филимоненкова, проникнув в тыл противника, встретила 30 немецких автоматчиков. Внезапным ударом наши бойцы полностью уничтожили всю группу гитлеровцев.
* * *
Партизанский отряд «Деда Фомы», действующий в одном из оккупированных немцами районов Калининской области, днём проник в населённый пункт Г. Партизаны забросали гранатами столовую, в которой обедало 30 гитлеровцев. Воспользовавшись паникой среди немецко-фашистских оккупантов, партизаны захватили вещевой склад и на немецких повозках вывезли обмундирование и обувь.
* * *
Пленный обер-фельдфебель лётчик 55 немецкой эскадры Альфред Гоберг заявил: «Несколько дней назад три бомбардировщика 55 эскадры получили задание разведать движение русских пехотных колонн. Во время разведки мы попали под обстрел зениток. Первый залп батарей накрыл мой самолёт, второй самолёт сгорел в воздухе, а третий повернул обратно. Советских лётчиков мы рассматриваем как самых смелых и опасных противников. Недавно мне пришлось участвовать в одном воздушном бою. Немецких самолётов было 10, а русских только три. Несмотря на то, что на нашей стороне было численное превосходство, русские ввязались в бой. Им удалось сбить один самолёт, после чего остальные наши машины вернулись обратно, не выполнив задания».
* * *
За последнее время участились нападения на немецкие отряды, занятые на строительстве укреплений в Северной Норвегии. Недавно около Нарвика норвежские патриоты перебили немецкую охрану и освободили 60 военнопленных, работавших на строительстве.
[22; 327-329]
