22 июля 1942 года - 396 день войны
Продолжались напряженные оборонительные бои советских войск с наступающим противником в районах Воронежа, Цимлянской, Новочеркасска и Ростова-на-Дону. Наиболее сложная обстановка создалась в районе нижнего течения Дона. Немецко-фашистским войскам удалось прорвать оборону войск Южного фронта в районе западнее Ростова-на-Дону, охватить полукольцом Ростов-на-Дону и развивать наступление к переправам через Дон восточнее города. Оборонявшие город войска — 30-я стрелковая Иркутская дивизия и полк народного ополчения Ростова-на-Дону — при активной поддержке Азовской военной флотилии оказались в чрезвычайно тяжелом положении. [3; 225]
Начались тяжелые оборонительные бои советских войск с наступавшими главными силами группы армий «Б» противника на рубеже Клетская, Суровикино, Верхне-Курмоярская. [3; 225]
Продолжались напряженные оборонительные бои войск 51-й армии Северо-Кавказского фронта против передовых частей 1-й и 4-й танковых армий, переправившихся на левый берег Дона. [3; 225]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о посмертном присвоении звания Героя Советского Союза командиру отделения 76-го отдельного строительного путевого железнодорожного батальона сержанту В. П. Мирошниченко, ценой жизни взорвавшему мост через р. Снопоть в октябре 1941 г. [3; 225-226]
Немецкие войска оккупировали г. Новочеркасск Ростовской области. [1; 154]
Хроника блокадного Ленинграда
Сегодня красноармейская газета «На страже Родины» опубликовала письмо коллектива Кировского завода, адресованное воинам Ленинградского фронта. Кировского, но не того, который находится неподалеку от переднего края и до которого доносится гул боя, продолжающегося в районе Старо-Панова. Письмо прибыло из далекого Челябинска, где эвакуированная из Ленинграда часть знаменитого завода превратилась в танкостроительный гигант. Ядром его коллектива стали ленинградцы, и завод называется Кировским.
В письме говорится:
«Дорогие товарищи! С далекого Урала мы, кировцы, шлем вам — героическим защитникам нашего родного, любимого города Ленинграда— пламенный братский привет...
Эвакуировавшись по приказу правительства в глубокий тыл, чтобы продолжать работу по вооружению Красной Армии могучей боевой техникой, мы по-прежнему чувствуем себя ленинградцами, гордимся своим героическим городом, свято бережем его боевые традиции... В сроки, каких не знало раньше советское хозяйство, мы развернули на Урале свой гигантский завод.
Мы рады сообщить вам, что мы, кировцы, самоотверженным трудом добились перевыполнения программы мая и июня по боевым машинам и моторам...»
Рядом с письмом кировнев, словно бы в ответ им, напечатана корреспонденция о боях под Старо-Пановом. В ней перечислены разбитые гитлеровские подразделения и взятые нашими войсками трофеи. Автор корреспонденции сообщает, что на поле боя осталось более 500 убитых фашистских солдат и офицеров. Эта цифра приведена также в вечернем сообщении Советского Информбюро за 22 июля 1942 года.
Фашисты то и дело контратакуют. На одном из участков они двинули вперед семь танков. Наши артиллеристы встретили их метким огнем. Один танк загорелся, второй, поврежденный снарядом, замер. Затем на полпути остановились еще два подбитых танка. Остальные три повернули обратно... [5; 218-219]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Вчера получили Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза большой группе воинов Западного фронта. Читая полосы, я увидел среди награжденных много знакомых имен: Клочков, Добробабин, Петренко, Натаров... Словом, все двадцать восемь панфиловцев. Но меня удивило, что они не выделены, как мы ожидали, отдельным Указом.
Позвонил на командный пункт Западного фронта Жукову:
— Георгий Константинович, почему ты отказался от славы своего фронта?..
— Как отказался? — недоумевал Жуков.
— А очень просто. Получили Указ о героях Западного фронта. Но почему не выделены двадцать восемь? Ведь это дело особое...
— Обожди печатать,— сказал Георгий Константинович,— сам не пойму...
С кем он после этого говорил - не знаю, быть может, с М. И. Калининым, а может быть, со Ставкой, но только спустя несколько часов мы получили новый вариант Указов. Среди них был отдельный Указ о присвоении звания Героя Советского Союза двадцати восьми панфиловцам. Конечно, мы его напечатали первым, на самом видном месте в газете. А ночью мне позвонил Жуков:
— Ну, как?
— Все в порядке, Георгий Константинович. Печатаем отдельный Указ. Теперь все правильно, по справедливости...
Успели дать и передовую, которая так и называлась «Награждение 28 павших героев». Думаю, что в нынешней тяжелой обстановке на фронте особенно сильно прозвучали слова: «Великое не умирает. Бой 28 гвардейцев с 50 фашистскими танками — не пожелтевшая страница истории, а неутихающий призыв к упорной борьбе, символ непоколебимой готовности нашего народа довести ее до разгрома немецких оккупантов».
Есть в передовой и такие строки: «И когда придет этот день, первыми алыми розами победы мы украсим могилу героев-панфиловцев, и у их дорогого надгробья в священном молчании станут армия, народ...»
Нет, не после войны это произошло. На разъезд Дубосеково сегодня выехали наши корреспонденты. У могильного холма за околицей деревни Нелидово, куда колхозники перевезли из окопов тела отважных и захоронили их, спецкоры встретили местных жителей со свежими полевыми цветами. Это было утром. А в полдень у могилы широким полукругом выстроились сотни бойцов. Они уходили на фронт и сюда пришли, чтобы поклониться праху героев Дубосекова и дать клятву, о которой напомнила сегодняшняя передовица: «Не проливайте слез у наших бездыханных тел... Идите в бой с фашистами и помните! Победа или смерть! Другого выхода у вас нет, как не было и у нас...»
Этот митинг запечатлел па пленке наш фоторепортер Георгий Хомзор, и его снимок был опубликован в газете на первой полосе. В этом же номере — сообщение о решении Волоколамского райкома партии и райисполкома о присвоении улицам города имен героев...
С группой наших спецкоров, выехавших на Южный фронт с Волховского фронта, отправился журналист и поэт Леон Вилкомир. И вдруг — горестное сообщение — телеграмма, а затем и донесение с Южного фронта:
«Ответственному редактору «Красной звезды» дивизионному комиссару Д. Ортенбергу.
Доношу, что сегодня, 19 июля 1942 года, трагически погиб корреспондент «Красной звезды» старший политрук Вилкомир. В этот день бригада корреспондентов находилась в Новочеркасске. Ожидался переезд командного пункта фронта за Дон. Имея несколько свободных часов, Вилкомир решил съездить в 103-й штурмовой авиаполк, находящийся в одном километре от Новочеркасска, получить там информацию о боевых действиях летчиков. Я согласился и сказал, чтобы он не задерживался, ибо мы должны уехать вместе с командным пунктом. С Вилкомиром уехал фотокорреспондент Левшин. Через несколько часов он вернулся и дрожащим голосом сообщил о гибели Вилкомира.
Я сейчас же отправился в полк, на аэродром, где выяснил, что Вилкомир, узнав о предстоящем вылете группы самолетов, попросил разрешения у командира полка подполковника Мироненко полететь на боевое задание. Командир отказал. Последовал отказ и военкома полка старшего батальонного комиссара Немтинова.
Вилкомир обратился тогда к находившемуся на аэродроме командиру 216-й истребительной дивизии генерал-майору Шевченко. Генерал сначала отказал в просьбе Вилкомира. Тот настойчиво продолжал просить разрешение на полет. Наконец генерал дал разрешение, и Вилкомир сел в ведущую машину, которую пилотировал опытный, лучший в полку летчик лейтенант Маслов...
С боевого задания вернулись все самолеты, кроме одного, на котором полетел Вилкомир. Невернувшийся самолет, будучи подбитым, упал на территории, занятой немцами, в 3 км южнее станции Ермаковская (10-15 км южнее станции Тацинская).
О том, как Вилкомир просился на самолет и как погиб вместе с летчиком, мне рассказали очевидцы... Прилагаю официальное сообщение командира 103-го штурмового полка.
Врид начальника корреспондентской группы М. Черных».
Еще одна горькая потеря в нашем корреспондентском корпусе...
Вернулся с фронта спецкор Милецкий и рассказал мне примечательную историю. Началась она в первые же дни войны. На западном пограничье воевал полк, которым командовал полковник Владимир Ивановский. С тяжелыми боями отходил он на восток, неся большие потери. После одного из боев в полуокружении Ивановского сочли погибшим. Одни слышали, что он был убит осколком снаряда. Другие утверждали, что он уплел с отрядом бойцов в разведку и не вернулся. Однако никаких достоверных сведений о его судьбе не было. Спустя какое-то время приказом по дивизии полковника Ивановского записали в «пропавшие без вести».
Но позже стало известно, что где-то в пограничных лесах бьется с немцами дерзкий отряд: взрывает мосты, пускает под откос поезда, устраивает другие диверсии. Вскоре выявилось, что возглавляет этот отряд Ивановский, тот самый, кого считали пропавшим без вести. А под его началом воюют и некоторые однополчане.
— Напишите об этом, поручил я Милецкому,— Дадим материал под заголовком «Пропавшие без вести».
Так и сделали.
Пропавшие без вести! Суровые, жестокие слова, сопровождавшие нас всю войну. Кто же эти люди? В дни отступления, когда поле боя оставалось за противником, далеко не всех погибших успевали захоронить. Не со всех снимали «смертельные медальоны» с адресами. А у многих их вообще не было. Да и в дни нашего наступления нередко хоронили людей в безымянные могилы. Пропавшими без вести числились и бойцы и командиры, попавшие в плен: многие из них погибли в лагерях смерти. Позже трагическая статистика засвидетельствовала, что фашисты замучили насмерть, убили шесть из каждых десяти военнопленных.
Не раз мы в редакции задумывались: как и что писать о пропавших без вести? Что могли сказать о них, кроме общих слов? Материал об Ивановском позволял нам в какой-то мере затронуть эту жгучую тему.
Пропавшие без вести! В годы войны эти слова рождали у родных надежду: может быть, партизанят, может быть, попали в концлагерь, но живы, вернутся. После войны далеко не все выяснилось: кто вернулся, а кто и лежит неизвестно где без могильного холмика и фанерной дощечки... Нельзя умолчать, что порой за словами «пропал без вести» скрывалось и казенное недоверие: не пал в бою за Родину, а девался неизвестно куда.
Слава богу, не везде стали делить согласно военкоматским уведомлениям на погибших на поле боя и по тем же уведомлениям — на пропавших без вести. Мы в «Красной звезде» потеряли в годы войны восемнадцать корреспондентов. Не вышли из окружения спецкоры писатели Борис Лапин, Захар Хацревин и Михаил Розенфельд, журналист Лев Иш, фоторепортеры Михаил Бернштейн и Абрам Слуцкий. Сперва редакторским приказом они тоже были зачислены в пропавшие без вести. Но после войны, когда в редакции установили мемориальную доску, на ней были высечены и их имена. Так поступили и в Московской организации Союза писателей, в городах и селах, где установлены памятники советским воинам, отдавшим свою жизнь в боях за Отчизну. Но все же далеко не везде это сделано.
Пропал без вести! До сих пор эти слова лежат тяжелым камнем на душе вдов, детей, внуков... О женской и сыновней боли есть у Константина Симонова в его дневниках пронзительная запись. В 1961 году он посетил поле боя на Курской дуге. В его машину подсел старшина, старослужащий, в армии уже семнадцатый год. Далее такие строки:
«И он вдруг завел со мной разговор о пропавших без вести.
Ехавший рядом со мной майор спросил его:
— А что тебя так волнует?
— А как же не волноваться? Мать уже, считайте, больше чем двадцать лет замужем за без вести пропавшим. И никакого ей определения нет, ничего не сказано, что умер, что она вдова. Без вести пропавший и без вести пропавший. Когда же это решится? Я вот был мальцом, а сейчас уже взрослый человек, уже и собственные дети есть, а все еще так вот, отец-то ни в тех, ни в этих! Как же это можно, чтоб столько лет ничего не решалось? Что это за без вести пропавшие через двадцать лет после того, как пропали? Почему это нерешенным остается? говорил он с волнением и горечью...»
Прошла еще четверть века, а этот вопрос так и остался нерешенным... [8; 263-267]
