31 декабря 1942 года - 558 день войны
СНК СССР принял Постановление «Об отмене свободного посещения учебных занятий студентами высших учебных заведений». [3; 303]
Войска Юго-Западного фронта к исходу дня вышли на рубеж Нов. Калитва, Марковка, Беловодск, Волошино, Миллерово, Скосырская, Чернышковский, где прочно закрепились. [3; 303]
В результате успешного наступления войска Юго-Западного фронта разгромили 8-ю итальянскую армию и войска левого крыла группы армий «Дон». В ходе, декабрьского наступления войска Юго-Западного фронта разгромили пять дивизий и три бригады итальянских войск, две немецкие и четыре румынские дивизии. Было взято в плен более 60 тысяч солдат и офицеров противника и захвачены большие трофеи. Создались благоприятные условия для разгрома группировок немецко-фашистских войск в районе Котельниково и для проведения последующего наступления на луганском и воронежском направлениях. [3; 303]
Советские войска освободили г. Элиста Калмыкской АССР. [1; 186]
Партизанский отряд № 752 В. И. Ливенцова на железной дороге Минск — Бобруйск в 1 км восточнее ст. Татарка взрывом мины остановил шедший на фронт эшелон с офицерами, только что выпущенными из военных школ, и в полуторачасовом бою истребил 345 офицеров, сжег и привел в негодность 40 вагонов и паровоз. [3; 303]
Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о награждении Героя Советского Союза летчика капитана А. И. Молодчего второй медалью «Золотая Звезда». Капитан А. И. Молодчий совершил около двухсот боевых вылетов, принимал участие в бомбардировке военных объектов противника в Кенигсберге, Данциге, Будапеште, Бухаресте и Берлине (звание Героя Советского Союза присвоено 22 октября 1941 г.). [3; 303-304]
Опубликовано сообщение о том, что колхозники и колхозницы Оренбургской области внесли из личных сбережений 70 млн. рублей па строительство танковой колонны имени Валерия Чкалова. [3; 304]
На танкостроительном заводе имени С. М. Кирова в г. Челябинске состоялась передача 150 танков колонны «Челябинские колхозники», построенных на средства, собранные колхозниками Челябинской области. [3; 304]
За 1942 год в тылу и на фронте в партию было принято 573 606 человек. [3; 304]
Хроника блокадного Ленинграда
Заканчивается тяжелый сорок второй. Он принес Ленинграду немало горестей. 246 дней в этом году город подвергался артиллерийским обстрелам. На его улицах, набережных и площадях разорвалось свыше 50 тысяч снарядов. Пострадало 3547 ленинградцев. 873 из них убито. Много жизней унесли голод и его последствия. Только на Кировском.заводе в сорок втором выбыло «ввиду смерти» 3063 человека...
Но в этом же тяжком сорок втором ленинградские заводы дали фронту около 1 миллиона 700 тысяч снарядов и мин, 22 тысячи авиабомб, 1 миллион 260 тысяч ручных гранат.
И это несмотря на то, что на заводах и фабриках Ленинграда работали в основном женщины. В сорок втором они составляли более 80 процентов рабочего класса осажденного города. Причем многие из них пришли на производство впервые.
Нелегким был уходящий год для тех, кто- защищал Ленинград с оружием в руках. Шли неравные бои, в ходе которых не всегда удавалось продвинуться вперед. Но войска Ленинградского фронта добились главного— сорвали готовившийся противником штурм города.
Так что нет оснований особенно сетовать на уходящий сорок второй. Тем более что на других фронтах завершился он, этот год, очень удачно. Итоги шестинедельного наступления наших войск на подступах к Сталинграду, подведенные в канун Нового года, просто поразительны. Освобождено 1589 населенных пунктов. Разгромлено 36 дивизий противника. Только пленными враг потерял 137 650 солдат и офицеров. Захвачены огромные трофеи.
Да, Сталинград уже начинает подводить итоги. Ленинград изготовился к решающему удару. [5; 288]
Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Я уже указывал, что, работая над своим рассказом-хроникой, следую не всем листикам календаря, а выбираю события, с моей точки зрения, наиболее примечательные и наиболее глубоко отраженные на страницах «Красной звезды». Сейчас пропускаю многие дни не потому, что они мало чем знаменательны. Дело в том, что все эти номера газеты сплошь занимают письма Сталину тружеников заводов, колхозов, организаций, отдавших средства на постройку самолетов и танков, и благодарственные телеграммы Сталина, в том числе и коллективу редакции «Красной звезды», внесшему деньги на строительство самолета. Даже сводки Совинформбюро, публиковавшиеся ранее на первой странице, перемещены на третью полосу, а порой и на четвертую. Для собственно редакционного материала остается совсем мало места — две-три, а то и меньше колонок.
Приходится во многих случаях ограничиваться публикацией сообщений под рубрикой «В последний час». К ним дается совсем краткий репортаж наших спецкоров. В текст этих сообщений завёрстываются карты района сражений. Как ни тесно на страницах газеты, в каждом номере снимки наших фоторепортеров с полей Сталинградской битвы — разгромленная техника противника и нескончаемые колонны пленных. Снимки несколько однообразные, но и картина разгрома тоже однообразная: поля, усеянные подбитыми и сожженными танками, орудиями, машинами неприятеля, трупами убитых гитлеровцев. Мало чем отличаются одна от другой колонны пленных. Разгром есть разгром. Что еще придумаешь? Но печатаем такие снимки не скупясь. В какой-то мере они заменяют и репортажи. Фотодокументы — убедительнейшее свидетельство поражения врага.
Совершенно неожиданно с Юго-Западного фронта получили очерк Алексея Суркова с энергичным заголовком «На Юг и на Запад!». Сурков выехал в район Среднего Дона несколько дней тому назад. Задание у него всегда одно и то же: всматриваться во фронтовую жизнь и писать стихи.
Но и очерку мы обрадовались, выкроили на тесной газетной площади две колонки и послали Суркову телеграмму: мол, очерк отличный. Может быть, поэтому через два дня он прислал новый очерк «Возвращение». А со стихами у нас как раз в это время было все в порядке. Прислал из Ленинграда стихотворение Александр Прокофьев. Получили стихи Симона Чиковани в переводе Павла Антокольского «Над горным потоком», посвященные Владимиру Канкаве, истребителю танков. Есть в этих стихах, одухотворенных страстным сердцем художника, такие щемящие душу строки:
И братскую землю целуя навеки,
Согрел ее кровью хладеющей.
И тихо смежая орлиные веки,
Пытался привстать на земле еще.
И несся поток по скалистым обвалам,
Как конная лава в бою.
И слава, как знамя, легла покрывалом
На грудь молодую твою.
Вернусь, однако, к очерку Суркова. Это — точно написанная картина разгрома противника, которую увидел писатель на пути к передовым позициям. Написан очерк без глянца, со всей суровой правдивостью — речь в нем идет и о наших жертвах, очерк пронизывает боль за гибель наших людей.
«Снежная степь бела, а здесь кругом черно от разбросанной взрывами земли и пороховой копоти. На проволоке, справа от дороги, тело убитого красноармейца. Он застыл на весу, лицом на запад. В мертвой правой руке крепко зажата винтовка. Очевидно, смерть наступила мгновенно, без мук и агонии. Окоченевшее тело сохранило напряженность броска вперед. Этот неизвестный нам солдат Красной Армии пал смертью героя, лицом к врагу...»
Писатель нагнал стрелковый батальон, спешивший туда, откуда доносятся звуки ожесточенной перестрелки. Он поравнялся с командиром батальона и узнал его. «Я запомнил его лицо в июльские дни, где-то здесь же, у Ново-Калитвенской или Богучарской переправы. Тогда, наши отступали. Опаленное июльским зноем лицо капитана было серо от едкой дорожной пыли. В глазах, ввалившихся от бессонницы, долгих переходов, горел черный огонь стыда и обиды. Капитан шел сгорбившись, молчаливый, подавленный, нелюдимый. Теперь он выглядел по-иному.
— Здравствуйте, капитан. Торопитесь?
Он повернул голову на мой голос и смотрел на меня несколько секунд молча. Потом, очевидно, вспомнил то же, что и я, закричал вслед убегающему грузовику:
— Тороплюсь! Июльская заноза в сердце сидит...»
Вот так раскрывал писатель душевный настрой воинов.
Пришло письмо Николая Тихонова из Ленинграда. Он пишет: «...В Ленинграде тихо, но все в напряженном ожидании. Сказать честно, 17 месяцев блокады — это уже и скучно, и трудно. Все ждут действий решительных и широких. М. б., новый год будет решающим для нас, грешных.
Посылаю Вам «Ленинград в декабре». Этим кончается «летопись» 1942 года. Бурный был год — и кончается он прекрасно. С полной надеждой смотрим мы на новый, 1943.
Жизнь движется вперед, и в этом стремлении все на нашей стороне: вся правда жизни. Да иначе и быть не может...»
Три колонки, или два подвала, для очерков Тихонова, несмотря на тесноту в газете,— неприкосновенны. Три колонки и заняла в последнем номере этого года статья Тихонова «Ленинград в декабре».
Великий мастер пейзажа, Николай Семенович зримо представил нам картину зимнего Ленинграда. Всевидящим оком он обозревает город в эти дни: «Идет жизнь, похожая на жестокую, красочную и правдивую до боли книгу», — это ключевая фраза статьи.
Удивительные страницы читаем мы в этой «книге».
Одна из них посвящена заводским подросткам, делающим автоматы. В их глазах столько сосредоточенности, в их руках, маленьких и быстрых, столько уменья, в их маленьких сердцах столько недетского спокойствия!
Другая страница книги: «Перед нами тигр из ленинградского зоопарка, этот благородный и прекрасный зверь. Этот тигр — единственный в мире. Такого второго нет нигде. Он стал вегетарианцем. Он ест постные щи и лежит часами, раздумывая о том, почему он до сих пор не ел такого непонятного и вкусного блюда. Какие странные времена, когда тигры становятся вегетарианцами, а перед великим городом второй год лежит лагерь полузверей-людоедов? Эти людоеды бросаются к орудиям и начинают неистовый обстрел города, как будто за несколько часов хотят стереть его с лица земли».
Новая страница — о жизни Ленинграда под огнем немецкой артиллерии. Декабрьский обстрел города длился однажды два с половиной часа. Снаряды ударяют перед театром, но никто не уходит — ни артисты, ни зрители... Архитекторы пошли посмотреть разрушения, чтобы восстановить здание. На обратном пути снаряд убил старого архитектора, словно мстя ему за то, что он своей работой побеждает варварство бомбардировки...
Нельзя без печали все это читать. Но такова правда блокадного Ленинграда, и от этой правды, горькой, как полынь, никуда не уйдешь. Писатель говорит о ней прямо, честно, чтобы весь наш народ знал, как трудно ленинградцам.
Многие страницы этой «книги» писатель заполнил рассказом о стойкости жителей города на Неве, мужестве в труде и в бою. Хотя сейчас и нет больших сражений, но и в коротких, мелких, упорных схватках рождаются герои. Он называет их имена, чтобы народ их помнил.
Не приглушая драматических событий в своих заключительных строках, Николай Тихонов обращается к каждому советскому человеку:
«Кончается год, полный битв и озаренный светом побед нашего оружия. Мы будем праздновать Новый год в кругу друзей, вспоминая ушедших и отсутствующих, но мы будем помнить, что там, за чертой наших сторожевых охранений, лежит родная земля, полная мук, где в темноте под ярмом живут советские люди — их надо спасти, их надо освободить. В этом задача наступающего года. В этом наш долг, наша честь, наша клятва и наша победа».
Передовые статьи этих дней, естественно, были посвящены Сталинградской битве. Есть в одной из последних передовиц такие строки:
«Известно, что некоторое время тому назад советские войска, нанеся свой первый удар под Сталинградом, окружили группировку немцев. Попытки врага прорвать внутри кольцо окружения потерпели крах. Теперь лопнули потуги противника выручить ее наступлением извне — севернее Котельникова. Наши войска перешли здесь в контрнаступление, отбросили врага на 20 — 25 километров, нанеся ему большие потери. Немецкая группировка, окруженная нашими войсками под Сталинградом,— в железном кольце...»
И вот по поводу «железного кольца» был звонок «сверху»: не торопимся ли мы, не забегаем ли вперед?
Как раз накануне Нового года я вновь встретился с Жуковым. Рассказал ему о том звонке.
— Никто и ничто их не спасет. Заперты они прочно. Ошибки нет,— ответил Жуков.
Простые слова — «железное кольцо», но в них был заложен большой смысл. Ориентировка была правильной...
В канун Нового года отмечалось большое событие для нашей страны — двадцатилетие образования Союза ССР. Задумались: что написать в газете об этой знаменательной дате? Позвонил М. И. Калинину. Знал, что в эти дни он очень занят, и прежде всего предстоящим традиционным выступлением, все же решился на звонок:
— Михаил Иванович, может, выкроите для нас часик-другой и напишете хотя бы несколько строк к юбилейной дате?
Ответ я получил лишь на второй день. Калинин обещал «кое-что» написать. Это обрадовало. Во время разговора с Михаилом Ивановичем у меня в кабинете был Алексей Толстой. Я и его попросил:
— Алексей Николаевич, очень хотелось, чтобы по соседству с Калининым были и вы. Напишите несколько слов.
Толстой не заставил себя упрашивать:
— Я не мастер писать праздничные статьи. Но несколько слов напишу.
В один и тот же день мы получили статью Калинина и статью Толстого. «Кое-что», обещанное Михаилом Ивановичем, заняло в газете четыре колонки! Калинин рассказал об истории образования СССР, о пути, пройденном страной за двадцать лет, о сплочении наших народов в дни мирные и в дни войны. Очень важными показались нам строки, где впервые — за два с половиной года до нашей полной победы над фашистской Германией — было сказано: «Теперь всем видно, что Советское государство выдержало испытание в войне против немецких захватчиков».
Главная идея статьи — нерушимая, непоколебимая дружба народов Советской страны. Она прошла самую сильную проверку в самые критические дни и месяцы, когда решался вопрос: быть или не быть нашему многонациональному государству. Все нации СССР мужественно выступили на защиту своей Родины, шли на величайшие жертвы во имя ее спасения.
«Народы Советского Союза,— писал Михаил Иванович,— глубоко осознали, что только на пути объединении всех своих усилий, на основе тесного сотрудничества и взаимопомощи они смогут отстоять свою национальную свободу и независимость...
Советский строй, добытый потом и кровью людей, дорог каждому народу нашей страны. Мы видим, как все национальности, соревнуясь в геройстве, упорно и жестоко борются с врагом...»
«Несколько слов» Алексея Толстого заняли две колонки и удачно соседствовали с выступлением Калинина. Статья Толстого «Несокрушимая крепость» была проникнута той же мыслью:
«У нас всех, на каком бы из ста пятидесяти языков мы ни говорили, где бы ни стоял наш родной дом — на опоганенном немцами, залитом кровью и слезами берегу Днепра, или у мирно журчащего арыка роскошной Ферганской долины, в суровой сибирской тайге, или у благодатного южного моря,— равно для всех нас одно отечество — Советский Союз: источник всей жизни нашей, наша несокрушимая крепость».
А что в самом городе? Ответ на это дает очерк Василия Гроссмана «Сегодня в Сталинграде». Читаешь этот очерк, и перед глазами встает панорама города, словно ты сам ходишь по его улицам и окопам.
В городе еще немцы, но как все переменилось по сравнению с отошедшими днями октября и ноября. Это писатель увидел, переправившись ночью по волжскому льду. Советский солдат, пишет он, вышел из земли, вышел из камня, он выпрямился во весь рост, он ходит спокойно, неторопливо. Да, говорит писатель, он завоевал солнце, завоевал дневной свет, завоевал великое право ходить по сталинградской земле во весь рост под голубым небом. Только сталинградцы знают цену этой победы. Ведь много дней люди ожидали ночи, чтобы выйти из подвалов и блиндажей, вдохнуть глоток свежего воздуха, расправить онемевшие руки.
«Да, все меняется, и те немцы, которые в сентябре, ворвавшись на одну улицу, разместились в городских домах и плясали под громкую музыку губных гармошек, те немцы, что ночью ездили с фарами, а днем подвозили припасы на грузовиках, сейчас затаились в земле, спрятались меж каменных развалин». Долго Василий Семенович простоял с биноклем на четвертом этаже одного из размозженных сталинградских домов, глядя на занятые немцами кварталы. Ни одного дымка он не увидел, ни одной движущейся фигуры. «Для них нет здесь солнца, нет света дня... их рацион ограничен ста граммами хлеба и конины, они сидят как заросшие шерстью дикари в каменных пещерах и гложут конину, они сидят в дымном мраке, среди развалин уничтоженного ими прекрасного города... По ночам они выползают на поверхность и, чувствуя страх перед медленно сжимающей их русской силой, кричат: «Эй, рус, стреляй в ноги, зачем в голову стреляешь!»
Вот они, перемены!
Но перемены были и у самого писателя. Вспоминаю, что в первую нашу встречу в «Красной звезде» Василий Гроссман показался мне совсем не приспособленным к войне. Выглядел он как-то не по-военному. И гимнастерка в морщинах, и очки, сползавшие к кончику носа, и пистолет, висевший топором на незатянутом ремне. Был он обидчивым, все воспринимал всерьез и не любил когда даже дружески потешались над его небравым видом. Перед очередной поездкой на фронт он заходил ко мне и всегда выглядел немного грустным, меланхоличным, словно уезжал нехотя. Так мне, во всяком случае, казалось, может быть потому, что другим он жаловался: мол, снова посылают в самое «гиблое место». Я не относился к этому серьезно потому, что писатель, возвращаясь, всегда с увлечением рассказывал о том, как было интересно и каких прекрасных людей он повидал. А главное, то, что он писал, свидетельствовало о доскональном знании фронтовой жизни, об ураганном времени, проведенном в «неуютных» местах на передовой.
В первую его поездку на фронт я побоялся посылать его одного и поручил Павлу Трояновскому вывезти Гроссмана в боевые части. А члену Военного совета фронта, куда направились корреспонденты, Д. А. Гапановичу даже написал записку, в которой просил оказать нашим спецкорам содействие, особенно Гроссману: «Как писателя представлять его не надо. Но он первый раз на фронте...»
Прошли месяцы войны, и Гроссман, человек по натуре сугубо мирный, к тому же по болезни снятый с воинского учета, вполне освоился в боевой обстановке. Он внешне мало изменился, разве что гимнастерка не так топорщилась да под дождями и снегом «уселась» шинель. Не было по-прежнему, несмотря на подполковничьи погоны, в его голосе командирских интонаций. Слышалась ровная, взывавшая к разуму, спокойная речь. И все же это был не тот, а новый Гроссман, вросший в войну, во все ее будни, тяготы, превратности и заботы.
Много писал Гроссман для «Красной звезды», но не ошибусь, если скажу, что самые сильные, самые впечатлительные были его очерки о Сталинградской битве. Они принесли ему такую популярность, которая мало с чем сравнима. Они принесли популярность и «Красной звезде»...
Сегодняшний номер газеты отпечатан и разослан в действующие армии. Готовим в набор материалы для очередного, новогоднего номера «Красной звезды».
Получено сообщение Совинформбюро под заголовком «Итоги 6-недельного наступления наших войск на подступах Сталинграда». Итоги внушительные. Плотным кольцом окружены 22 дивизии противника. Потерпела крах попытка врага пробиться к окруженным войскам из района Котельниково. Перечислены номера разгромленных соединений и частей неприятеля. И цифры, цифры, цифры разбитой и захваченной боевой техники, убитых, пленных...
Сегодня же получена большая статья нашего корреспондента Леонида Высокоостровского «Котельниковский плацдарм». Автор прослеживает ход этого сражения день за днем. Мы узнаем, в каких тяжелейших условиях сражались наши войска. Они не имели за собой развитой сети дорог, они преодолевали снежную пургу, резкие восточные ветры, морозы. В то же время немцы, действуя с юга, находились в более благоприятных условиях, пользовались развитой сетью железных и грунтовых дорог, питались с близко расположенных баз. И все же их операции, которые они высокопарно назвали «Зимняя гроза», «Удар грома», под ударами советских войск потерпели полное поражение.
Илья Эренбург принес статью «На пороге». С писательской вышки он обозревает прошедший год, говорит о будущем. В те дни Сталинградскую битву еще не называли переломом или началом коренного перелома в войне с немецко-фашистскими захватчиками. Илья Григорьевич другими словами сказал именно это: «Сталинград стал перевалом...» Ну что ж, «перевал» и «перелом» — понятия идентичные.
К тому, что не раз писал Эренбург о ненависти к гитлеровцам, в этой статье прибавился еще один метафористически емкий мотив: «Из солдатской фляжки мы хлебнули студеной воды ненависти. Она обжигает рот крепче спирта... Мы ненавидим немцев не только за то, что они низко и подло убивают наших детей. Мы их ненавидим и за то, что мы должны их убивать, что из всех слов, которыми богат человек, нам сейчас осталось одно: убей».
И снова предупреждение: «Сурово мы смотрим вперед. Новый год рождается в грохоте боя. Нас ждут в новом году большие битвы и большие испытания... Германия будет отчаянно сопротивляться... Мы знаем, что перед нами много жертв...»
И лаконичная фраза: «Победу нельзя выиграть, ее нужно добыть».
Для новогоднего номера нужны стихи. Константин Симонов в какой-то степени «изменил» своему жанру, пишет главным образом очерки. Алексей Сурков в эти дни последовал его примеру. И даже Илья Сельвинский вдруг прислал не стихи, а очерк. Выручил Александр Прокофьев. Он передал из блокадного Ленинграда стихотворение «Застольная»:
...Поднимем заздравные чаши,
Как водится, выше голов
За вечную Родину нашу,
За теплый отеческий кров.
За отсветы радуг красивых,
За теплые травы долин,
Черемухи душную силу
И красные грозди рябин.
За то, чтоб весной голосили
На всех лозняках соловьи.
Поднимем, друзья за Россию
Мы первые чаши свои!
Вторые поднимем за грозный,
В веках небывалый поход,
За алые, ратные звезды,
Которые любит народ!..
И третьи поднимем, ребята,
Как следует в новом году,
За трудную долю солдата,
Что пала нам всем на роду!
За то, чтобы радости снова
Вернулись к родимым домам.
За наших солдаток бедовых,
За дочек, за женок, за мам!
За пляски на кратких привалах.
За свист подголосков в строю,
Давай заводи, запевала, любимую песню свою!
Не могли эти притягательные стихи не взволновать душу фронтовика в наступающий Новый год!
Последний день сорок второго года. До конца Сталинградской битвы осталось еще тридцать дней и тридцать ночей. Но это тема новой книги — «Год 1943-й». [8; 454-461]
