16

23 декабря 1941 года - 185 день войны

Опубликовано сообщение о том, что пленум ЦК ЛКСМ Казахстана принял решение о подготовке среди молодежи 28 тыс. работниц, 2 тыс. кавалеристов и 75 тыс. лыжников. [3; 119]

Опубликовано сообщение о том, что комсомольцы Хабаровского края передали Советской Армии четыре звена бомбардировщиков, построенных на собранные ими деньги. [3; 119]

 

 


Хроника блокадного Ленинграда

Ладожская трасса становится воистину Дорогой жизни. В этот день по ней завезено в Ленинград почти 800 тонн продовольствия.

Не случайно в постановление Ленгорисполкома об организации детских новогодних елок, принятое 23 декабря, включен пункт о том, что маленьких участников этих торжеств разрешается кормить обедами «без вырезки талонов из продовольственных карточек». Был в постановлении еще один специфически блокадный пункт: «Организация новогодних елок допускается в помещениях, обеспеченных бомбоубежищами на количество детей, присутствующих на елке».

Для организации новогодних елок создана специальная комиссия.

Враг не щадит жителей блокированного им города. 23 декабря его артиллерия обстреляла больницу имени Чудновского и Театр музыкальной комедии. В больнице выбиты оконные стекла общей площадью 740 квадратных метров и повреждено водяное отопление. А температура с утра была минус 15...

Чтобы спасти уникальные растения, в оранжереях Ботанического сада зажжены костры. Дым ест глаза, и приходится работать в противогазах.

На Васильевском острове, в Тициановском зале Всероссийской Академии художеств, открылась выставка дипломных работ студентов-выпускников, закончивших факультеты Живописи, скульптуры и архитектуры. Многие из участников выставки приехали для защиты дипломов с фронта. [5; 107]


Воспоминания Давида Иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"

Очередная поездка в Перхушково. Зашел к Г.К. Жукову. У него — генерал В.Д. Соколовский, начальник штаба фронта. Настроение у обоих хорошее. В такие минуты нам, газетчикам, легче с ними разговаривать.

Генералы сидят над оперативной картой. Жуков водит по ней своим длиннющим карандашом, называет населенные пункты и номера дивизий, действия которых надо поддержать артиллерией, авиацией. Оба заняты своим делом, вроде меня здесь и нет. А я сижу в сторонке, чутко прислушиваюсь к их деловым репликам и жду, когда можно будет задать свой традиционный вопрос: на что газете обратить внимание, какая задача в эти дни главная?

Наконец ушел Соколовский, настал мой черед.

— Главная задача?..— Георгий Константинович прочно сидит в кресле и словно сам с собой рассуждает. А я все записываю. Чего не успеваю записать — стараюсь запомнить. Очень любил я слушать Жукова: говорил он всегда ясно, четко, немногословно. И снова — в который уже раз! — то ли с подковыркой, то ли с одобрением спросил:

— Передовую строчишь?

— Да, Георгий Константинович. Так ее и назовем — «Главная задача».

 

Из Перхушкова я позвонил в редакцию. Сказал, чтобы Вистинецкий никуда не отлучался и задержались бы с отъездом на фронт Хитров и Коломейцев. Пожалуй, ни одна наша передовая не писалась такой многочисленной «бригадой», как эта. Оно и понятно, уж очень категорическое и ответственное у нее название — «Главная задача!».

В чем же она?

Вот что было записано мною во время беседы с Жуковым и вошло в передовицу:

«Мы продолжаем развивать наступление. Враг откатывается назад. Борьба вступила в новую, выгодную для нас фазу, но упорная битва продолжается. Наша задача состоит теперь в том, чтобы предельно использовать все преимущества, полученные в результате последних побед. Немецкое командование напрягает все усилия, чтобы спасти живую силу. Оно считает, что потери в технике в известной мере могут быть восполнены, новых же солдат и офицеров, вышколенных и подготовленных, не так-то просто найти. Замысел противника ясен. Отступая под нашими ударами и чувствуя опасность разгрома, гитлеровские генералы хотят перебросить свои потрепанные дивизии на новые, выгодные рубежи и там организовать мощную оборону. Но для этого нужно время. Это время они стараются выгадать любой ценой. Поэтому надо быстрее двигаться вперед, не давая врагу передышки, не позволяя ему вывести свои войска из боя — такова главная задача.

В первое время после нападения Германии на Советский Союз Гитлер во всеуслышание заявил, что он исключает позиционную войну. Он предал позиционную войну анафеме. Теперь, после многочисленных неудач на Восточном фронте, фюрер и его присные мечтают о позиционной войне, рассчитывая, что она спасет их от разгрома. Лишить гитлеровцев какой бы то ни было возможности перейти к позиционной войне, гнать и уничтожать так стремительно, чтобы они не могли закрепиться и использовать преимущества оборонительных рубежей — в этом главная задача.

Надо еще решительнее, еще упорнее навязывать противнику свою волю. Если он не хочет драться, значит, тем более необходимо заставить его драться. Не давать ускользать от удара, во что бы то ни стало задерживать его боем и истреблять. Обстановка, сложившаяся на фронтах, говорит нам: надо торопиться. Теперь больше, чем когда-либо, боевые качества наших воинов, подразделений, частей будут оцениваться не только по тому, сколько территории они освободили, но и по тому, насколько своевременно, быстро и успешно решена главная задача — истребление немецкой группировки, уничтожение ее техники».

 

В газете много оперативного материала с важнейших сейчас фронтов: с Западного, Калининского, Юго-Западного, Ленинградского. На этих фронтах наши войска успешно продвигаются вперед.

А как Севастополь? 21 декабря Лев Иш сообщил: «...после недолгой передышки гитлеровцы предприняли наступление крупными силами, на отдельных участках немецким войскам ценой колоссальных потерь удалось несколько продвинуться».

Хорошо известно, что означало «несколько продвинуться». Но в сегодняшней газете — новая корреспонденция Иша, ободряющая: «Атаки на Севастополь отбиты».

Эренбург прислал статью «Солнцеворот». Он все еще в Куйбышеве. Не по своей и не по нашей воле.

Но в «Красной звезде» с прежней регулярностью — каждый день либо через день — печатаются его материалы на самые животрепещущие темы дня. Все, что он пишет для нас в Куйбышеве, передается по военному проводу в редакцию вне всякой очереди. Приказа об этом нет. Это делается по личной инициативе офицеров, несущих дежурства на военных узлах связи. Имя Эренбурга для них как бы пароль. Единственная задержка бывает из-за того, что, прежде чем передать статью Ильи Эренбурга, ее непременно прочитывают. Телеграфисты —- первые читатели Эренбурга и в Куйбышеве, и в Москве.

Казалось бы, какая разница: пишет ли Эренбург в Куйбышеве или в столице? Язык, стиль, накал страстей тот же. Однако его отсутствие в редакции мы чувствуем. А я, пожалуй, больше всех.

Отношения у меня с ним были отнюдь не идиллические. Не просто было работать с Ильей Григорьевичем. И он сам отлично понимал это. Хранится у меня его книжка «Война», подаренная автором в 1943 году. Он написал на ее титульном листе: «Д. Ортенбергу. На память о «войне» в «Красной звезде».

Когда я служил уже в 38-й армии, Илья Григорьевич прислал мне письмо, в котором наряду с другими, очень дорогими для меня словами есть и такие: «Я вспоминаю героический период «Красной звезды», где мы, с вами часто и бурно ругались, но были увлечены одной и той же страстью».

Ругаться мы, пожалуй, не ругались. Я, во всяком случае, не помню, чтобы мы употребляли сильные выражения. Но споры были. И порой очень бурные.

За свою долгую редакторскую жизнь я встречал разных авторов. Были такие, кто безропотно сносил любую редакционную правку. Были и такие, кто не давал и запятую заменить.

Эренбург принадлежал ко вторым. Очень ревниво относился к тому, что писал. Каждая фраза была продумана, прочувствована, и он яростно отстаивал каждое слово.

Илья Григорьевич правильно, по-моему, считал, что ни один редактор не безгрешен и не может быть абсолютным авторитетом в оценке той или иной статьи или фразы. Но он не отрицал права редактора на иную точку зрения, не совпадающую с авторской, и видел ключ к решению спорных вопросов только в доводах, в логике. Быстротечные дискуссии между мною и писателем порой вспыхивали в самое неподходящее время. Я, однако, понимал их необходимость и ни разу не пожалел о потраченных на это минутах. Позиция Эренбурга в таких спорах всегда была достойной. Он мог ошибаться, мог чрезмерно горячо реагировать даже на незначительные поправки, но никогда, на моей памяти, в нем не говорило ущемленное самолюбие, никогда он не исходил из соображений престижа.

Эренбург не любил существующую в редакциях наших газет многоступенчатую систему прохождения рукописи. Мы понимали его, хотя вообще-то такая система вполне естественна — главный редактор просто физически не может лично подготовить к опубликованию все материалы номера. Для Эренбурга, как и для Алексея Толстого, было сделано исключение: свои рукописи он приносил прямо ко мне.

С теплым чувством вспоминаю вечера и ночи в течение долгих месяцев войны, которые мы проводили вместе, стояли бок о бок у моей конторки, за которой так удобно было работать вдвоем. По условиям военного времени не все из того, что писал Эренбург и что мы сами очень хотели бы напечатать, попадало на газетную полосу. И все же Илья Григорьевич спустя уже много лет после воины письменно засвидетельствовал, что пожаловаться на редактора не может: «...порой он на меня сердился и все же статью печатал... часто пропускал то, что зарезал бы другой».

Алексей Сурков как-то напомнил мне об одном таком эпизоде:

— Помнишь, зашел я к тебе в кабинет, а вы с Эренбургом спорите, вышагивая оба по комнате и все время прикладываясь к графину с водой. Сами не заметили, как весь графин выпили, после чего ты вызвал Таню Боброву и накинулся на нее: «Почему в графине никогда воды нет!» Она удивленно развела руками: «Как нет? Был целый графин!» Все мы дружно рассмеялись, и разговор пошел в более спокойных тонах...

А один раз дело едва не дошло до разрыва. Не договорились мы с ним по какой-то формулировке в его статье. Илья Григорьевич потребовал:

— Давайте перенесем вопрос в ЦК партии.

— Зачем же в ЦК? — возразил я.— ЦК мне доверил редактировать газету, и мы с вами сами должны решать такие вопросы.

Рассердился Эренбург, забрал статью. А через несколько минут прибегает ко мне заместитель секретаря редакции Герман Копылев и взволнованно говорит:

— Эренбург попрощался с нами, забрал машинку и ушел. Он внизу, его еще можно вернуть...

Уехал Илья Григорьевич. Газета вышла без его статьи. Целую ночь вся редакция переживала это, прямо скажу, чрезвычайное происшествие. Жаль было Ильюшу — мы его горячо и нежно любили. Жаль было и газету. Утром я позвонил писателю, будто не зная, что он уехал «насовсем», и говорю:

— Илья Григорьевич, есть у меня такой вариант поправки. Как вы думаете?

— Что ж,— отвечает,— надо обсудить...— И чувствую, что обрадовался моему звонку.

— Хорошо, Илья Григорьевич, сейчас пришлю за вами машину...

Через час влетает тот же Копылев — на сей раз радостный — и докладывает:

— Илья Григорьевич вернулся. С машинкой...

На второй день, к нашему общему удовольствию, статья Эренбурга появилась в газете...

В другой книге, подаренной мне Ильей Григорьевичем, дарственная надпись гласит: «Страшному редактору — от всего сердца. И. Эренбург». К слову «страшному» есть пояснительная сноска: «Миф будет разоблачен». Эта надпись дает мне основание думать, что наши деловые споры не оставили досады и горечи в душе писателя.

То была живая жизнь, где без споров и даже драки не обойдешься.

 

Итак, статья Эренбурга «Солнцеворот» — одна из тех, которую справедливо ставят в один ряд с его публицистическим шедевром — «Выстоять!».

Известно, что разгром немцев под Москвой стал началом поворота в ходе Отечественной войны. В статье Эренбурга нет слова «поворот». Оно вообще появилось гораздо позже. Писатель нашел другое, поэтичное слово, содержащее тот же смысл: «Солнцеворот»! Он напоминал, что было полгода назад. «Всего полгода...»

Надо знать свой народ, любить его, верить в его силы, чтобы сказать о нем так, как сказал Эренбург:

«У нас тогда были седые люди с детской душой. Теперь у нас и дети все понимают. Мы выросли на сто лет. Ничто так не возвышает народ, как большое испытание. Нашу верность проверили каленым железом. Нашу гордость испытали танками и бомбами. Мы выкорчевали из сердца беспечность. Мы выжгли малодушье. Легко мы расстались с уютом и покоем. Шли месяцы. Враг продвигался вперед. Жестче становились глаза. Люди молчали. Но молча они думали об одном: мы выстоим.

Все короче становились дни. Вот и новый солнцеворот. Самая длинная ночь в году покрыла снежные просторы. По белому снегу среди черной ночи идут наши бойцы. Они идут вперед. Они преследуют отступающего врага. Мы выстояли».

Надо всей душой ненавидеть фашистов, знать их волчью сущность, чтобы так изобличить врага:

«Немногие из немецких солдат, перешедших 22 июня нашу границу, выжили. Шесть месяцев тому назад они весело фыркали: война им казалась забавой. Они восторженно грабили первые белорусские села. Они обсуждали, какое сало лучше — сербское или украинское. Они думали, что они — непобедимы. Разве они не побывали в Париже? Разве они не доплыли до Нарвика? Разве они не перешагнули через горы Эпира? Они пришли к нам посвистывая. Где они? В земле... Где их былая спесь? Они не поют, они дрожат от голода. Они мечтают не о московских ресторанах, но о хате, о крыше, о хлебе...».

Надо обладать широким кругозором, понимать масштабность происходящего, чтобы так оценить значение нашей победы под Москвой, под Ростовом-на-Дону:

«В эфире звучат имена наших побед: Ростова и Ельца, Клина и Калинина. Это звенит рог победы. Он доходит до всех материков. От Америки до Ливии, от Норвегии до Греции об одном говорят люди: немцы отступают. Выше подняли головы французы. Чаще грохочут выстрелы сербских партизан. С восхищением смотрят на Красную Армию наши друзья и союзники. Не зря древние лепили победу с крыльями: она облетает моря. Наши победы — это победы всего человечества. В тяжелые октябрьские дни, когда враг наступал, когда Гитлер готовился к въезду в Москву, мы повторяли одно: «Выстоять!». Победа не упала с неба. Мы ее выстояли. Мы ее выковали. Мы ее оплатили горем и кровью. Мы ее заслужили стойкостью и отвагой. Нас спасла высшая добродетель: верность.

Героев Ростова благодарит Париж. За героев Калинина молятся верующие сербы. Героев Ельца приветствует Нью-Йорк. Героям Клина жмут руки через тысячи верст стойкие люди Лондона. Русский народ принял на себя самый тяжкий удар. Он стал народом-освободителем».

«Народом-освободителем»! Как точно и верно сказал писатель! Далеко смотрел он вперед!

Наконец, надо было иметь трезвый ум, чтобы в то же время напомнить: «Враг еще силен... Впереди еще много испытаний. Нелегко Германия расстанется со своей безумной мечтой. Нелегко выпустит паук из своей стальной паутины города и страны. Они не уйдут из нашей земли. Их нужно загнать в землю...

22 декабря. Солнце — на лето, зима — на мороз. Добавим: война — на победу».

Такой была статья «Солнцеворот»! [7; 331-335]

От Советского Информбюро

Утреннее сообщение 23 декабря

В течение ночи на 23 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах.

* * *

Подразделение командира Петухова, действующее на одном из участков Западного фронта, совершив успешный ночной налёт на село К., истребило свыше 200 немецких солдат и офицеров. Противник оставил на ноле боя 2 танка, 09 автомашин с боеприпасами н обмундированием, 98 мотоциклов, 2 орудия, 55 пулемётов и 3 радиостанции. Бежавшие в панике немцы бросили около 300 винтовок.

* * *

Наш отряд в составе 90 бойцов разгромил 3 батальон 512 немецкого пехотного полка. Противник в панике бежал, оставив 2 орудия, 4 миномёта, 11 ручных пулемётов, 7 кухонь. Убито 92 немецких солдата и 4 офицера. Взято в плен 29 немцев.

* * *

В бою за деревню П. красноармеец тов. Крехтин уничтожил гранатами 4 вражеских станковых пулемёта с их расчётами и заколол штыком 6 немецких солдат.

* * *

Беспощадно истребляют немецко-фашистских захватчиков партизаны Орловской области. Бойцы отряда тов. К. совершили на днях нападение на железнодорожную станцию, где немцы приготовили для отправки в тыл самолёты и танки, требующие ремонта. Партизаны разобрали, разрушили полотно железной дороги и отрезали путь составам, готовым к отходу. Застав охрану станции врасплох, славные советские патриоты перебили фашистов и подожгли два железнодорожных состава. Было сожжено много танков и 7 самолётов.

Партизанский отряд под командованием тов. В. взорвал железнодорожный мост в то время, когда по нему проходил немецкий эшелон с боеприпасами. В результате катастрофы уничтожено 10 вагонов со снарядами.

* * *

Рабочий Мариупольского металлургического завода С. Литвиненко, бежавший с территории, захваченной немцами, рассказал о новых чудовищных злодеяниях гитлеровских людоедов. «В конце ноября, — говорит тов. Литвиненко, — немцы собрали представителей кварталов г. Мариуполя и предъявили им ультиматум: к вечеру доставить в штаб всё имеющееся у населения золото, тёплые вещи и продовольствие. Под страхом смерти жители отдавали немецким грабителям свою последнюю одежду, свой последний кусок хлеба, надеясь, что на этом бандиты успокоятся. Когда вещи были собраны, немецкие солдаты оцепили кварталы и стали арестовывать всех, кто им попадался на глаза. Город огласился воплями и криками. Три тысячи людей, в том числе старики, женщины и дети, под конвоем автоматчиков и в сопровождении пулемётов были выведены за город. Гестаповцы приказали арестованным рыть ямы, а затем снять с себя верхнюю одежду, после чего озверелые бандиты расстреляли всех из пулемётов и автоматов».

На ряде предприятий Льежа (Бельгия) произошли забастовки протеста против невыносимых условий труда, созданных фашистами. Количество выпускаемой продукции на многих военных предприятиях уменьшилось на 20—30 процентов. Недалеко от Льежа в середине декабря месяца бельгийские патриоты сожгли крупный склад с готовой продукцией для германской армии. Убытки от пожара исчисляются в 5 миллионов германских марок.

Вечернее сообщение 23 декабря

В течение 23 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На ряде участков Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов наши войска, ведя бои с противником, продолжали продвигаться вперёд, заняли ряд населённых пунктов и в числе их крупный железнодорожный узел Горбачево и гг. Черепеть, Одоево.

* * *

Наша часть, действующая па одном из участков Западного фронта, за один день боёв заняла 14 населённых пунктов, уничтожила 5 автомашин, 3 орудия, 150 повозок с боеприпасами и истребила до роты пехоты противника.

* * *

Миномётный расчёт тов. Петренко был окружён вражескими солдатами. Отважные миномётчики метким огнём уничтожили 30 немцев, затем, перейдя в контратаку, закололи штыками ещё 5 фашистов. Немцы бежали с поля боя, оставив 2 миномёта, 10 автоматов и другое вооружение.

* * *

Партизанские отряды, действующие в оккупированных немцами районах Ленинградской области, продолжают громить тылы фашистских захватчиков. Отряд товарища П. разрушил в двух местах железнодорожное полотно, взорвал 4 моста на шоссейных дорогах и в 13 различных пунктах нарушил телефонную связь. Партизаны отряда истребили 3 офицеров, свыше 50 немецких солдат и уничтожили 3 вражеских танка, 5 грузовых и 8 легковых автомашин. Недавно партизанский отряд тов. П. подвергся нападению фашистского карательного отряда. В результате боя, длившегося в течение полутора часов, партизаны потребили 37 фашистов. Партизанский отряд под командованием товарища В. за два месяца боевых действий уничтожил до 50 грузовых автомашин с вражеской пехотой и различными грузами и 1 бронемашину, произвёл свыше 30 взрывов железнодорожного полотна и мостов, в результате чего потерпело крушение несколько немецких воинских эшелонов.

* * *

На одном из участков Юго-Западного фронта у ефрейтора 510 пехотного полка 293 немецкой пехотной дивизии Вальтера Германа найден дневник. Приводим отдельные выдержки из дневника:

«28 ноября. Мы достигли села. Бой идёт за каждый дом. Русские упорно не хотят отступать. Имеем убитых и раненых. Никак не можем идти дальше вперёд. Внезапно открыла огонь русская артиллерия. Ужасная вещь!

29 ноября. Опять бой. Русские нас сильно обстреливают. Их танки делаются всё нахальнее. Опять много убитых и раненых.

5 декабря. Всё время мёрзнем. Идём в наступление. Русские осыпают нас огнём. Бедные унтер-офицер и фельдфебель Шнейдер убиты рядом со мной. Наконец достиг укрытия. Стрелять не могу. Замёрзли руки... Три раза шли в наступление, и всё без результата. Наконец-то могу зайти в дом. Снимаю сапоги. Пальцы на обеих ногах обморожены.

7 декабря. Нас погрузили в подводы. Я не могу ни стоять, ни ходить. Мучительные боли. В 6 роте 26 обмороженных. В строю осталось 30 человек.

10 декабря. На 345 подводах примерно 500 обмороженных отправили в тыл, километров за 25. Наша дивизия вынуждена отступить... Мы отдали всё, до последнего... Теперь кончено. Как прежде Наполеона, нас гонят обратно. Этого на родине не знают...»

* * *

На 20 декабря 1941 года трудящиеся Москвы внесли в фонд обороны СССР 110.402.000 рублей деньгами. Кроме того, москвичи передали в фонд обороны много золота, платины и серебра. [21; 434-435]