17 декабря 1941 года - 179 день войны
Ставка Верховного Главнокомандования образовала Волховский фронт. Командующим войсками фронта был назначен генерал армии К.А. Мерецков. [3; 117]
Войска 2-го гвардейского кавалерийского корпуса под командованием генерал-майора Л.М. Доватора, разгромив 78-ю пехотную дивизию противника в районе Загорье, Сафониха, вышли в тыл противника в районе оз. Тростенское. [3; 117]
Войска 49-й армии Западного фронта освободили г. Алексин. [3; 117]
Войска левого крыла Западного фронта завершили Тульскую наступательную операцию. В результате операции советские войска нанесли серьезное поражение главным силам 2-й немецкой танковой армии и, отбросив их на 130 км к западу, сняли угрозу обхода Москвы войсками противника с юга. [3; 117]
Советские войска и части Черноморского флота начали тяжелые оборонительные бои по отражению второго наступления немецко-фашистских войск на Севастополь. [3; 117]
ЦК ВЛКСМ принял Постановление «О подготовке комсомольцев для работы счетоводами в колхозах». ЦК ВЛКСМ обязал ЦК комсомола союзных республик, крайкомы и обкомы до 15 января 1942 г. отобрать на постоянную работу счетоводами в колхозы 15 тыс. комсомольцев, в основном девушек, в возрасте не моложе 18 лет, имеющих образование не ниже 6—7 классов. [3; 117]
Опубликовано сообщение о том, что коллектив железнодорожных мастерских в г. Москве призвал всех железнодорожников взяться за оборудование на предприятиях транспорта поездов-бань для бойцов Советской Армии. Собрание коллектива постановило собственными силами и средствами соорудить для Советской Армии поезд-баню, для чего произвести отчисления от заработной платы и провести 21 декабря воскресник. [3; 117]
Хроника блокадного Ленинграда
Войска, освободившие Тихвин, и войска, действовавшие в районе Волхова, продолжая преследовать врага, соединились. В этот же день образован Волховский фронт. Возглавил его генерал армии К.А. Мерецков.
Из Малой Ижоры (в 6 километрах западнее Ораниенбаума) на лед Финского залива вышла первая автоколонна, взявшая направление на Лисий Нос. В колонне 30 автомашин. Так начала действовать ледовая дорога, связывающая Ленинград и Ораниенбаум. Это была трудная дорога. 24 километра пути машины преодолели за 6 часов. На северном берегу залива их ждали мешки с хлебом. Окруженный, голодающий Ленинград делился своим скудным пайком с окруженным Ораниенбаумом.
По-прежнему с большими трудностями работает ледовая дорога на Ладоге. Она пока не оправдывает возлагавшихся на нее надежд. Поэтому все еще немалую нагрузку несет гражданская авиация. 17 декабря на Комендантский аэродром прибыло несколько караванов транспортных самолетов. Когда один из них, разгрузив доставленные в Ленинград продукты, забрал около 300 детей, женщин и стариков, начался обстрел аэродрома.
Девять машин срочно взлетели. Из звена истребителей сопровождения подняться в воздух мог только один. Пилотировал его капитан П.А. Пилютов. Два истребителя, сопровождавшие транспортную машину в Кронштадт, еще не вернулись. Одному осколком повредило колесо.
Над Ладожским озером воздушный караван обнаружили шесть вражеских истребителей. Пилютов, маскировавшийся до этого облачностью, внезапно атаковал и сбил ведущего этой шестерки. Затем в неравном бою с пятью истребителями он сбил еще одного гитлеровца. Остальные четыре сбили Пилютова. Но девять транспортных самолетов, пока Пилютов вел этот неравный бой, благополучно пересекли Ладожское озеро.
В госпитале врачи извлекли из тела Петра Пилютова 21 осколок. Спустя месяц он снова летал. [5; 104-105]
Воспоминания Давида иосифовича Ортенберга,
ответственного редактора газеты "Красная звезда"
Освобожден Калинин! На первой полосе «Красной звезды» рядом с сообщением Совинформбюро «В последний час» — портреты командующего Калининским фронтом И.С. Конева и двух командующих армиями — И.И. Масленникова и В.А. Юшкевича.
Бои за этот город были трудными. С самого начала они проходили в замедленном темпе. Войска Калининского фронта не имели численного превосходства над противником ни в живой силе, ни в технике. Им не удалось с ходу форсировать Волгу. Враг упорно сопротивлялся. Только за 7—9 декабря было отражено до 20 неприятельских контратак. Наши войска несли значительные потери, но наступательный порыв не остывал.
Это отмечено и в нашей передовой «Освобождение города Калинина», и в материалах второй полосы, которая открывается обзорной статьей Зотова «Бои за Калинин». По правде говоря, мы рассчитывали на другой материал. Зотову поручалось организовать статью командующего фронтом. Она была готова своевременно. Перед отправкой ее в редакцию Конев внес в текст последние уточнения и надписал чуть выше заголовка: «Передать немедленно».
С чувством уже выполненного долга Зотов отправился на узел связи, но вскоре его опять вызвали к Коневу. За широким дубовым столом, какие встречались тогда во всех крестьянских избах, рядом с командующим член Военного совета фронта корпусной комиссар Д.С. Леонов.
Как с передачей статьи? — поинтересовался Иван Степанович.
— Заканчивают,— доложил Зотов.
— Знаешь что,— сказал Конев,— пусть эта статья идет за твоей подписью... Делали-то мы ее вместе.
Корреспондент пытался возразить:
— В редакции ждут не мою, а вашу статью.
— Пускай дадут твою, так будет лучше,— настаивал Конев.— Я при случае все объясню редактору.
Зотов позвонил мне по телефону и упавшим голосом рассказал о происшедшем.
— Ничего не поделаешь,— ответил я,— дадим статью за вашей подписью.
Почему Конев принял такое решение, разгадка пришла на второй день. Другая статья Конева об освобождении Калинина появилась в «Правде». Тут не обошлось без «фитиля» со стороны корреспондента «Правды» по Калининскому фронту Бориса Полевого. Оказывается, «Правда» тоже заказала Коневу статью об освобождении Калинина. Иван Степанович посчитал, что неудобно ему выступать одновременно в двух газетах, и выбрал, понятно, «Правду». Но не без «помощи» Полевого...
Очевидио, именно этот случай и имел в виду Борис Николаевич, сделав на одной из своих книг, подаренных мне, такую надпись: «Генералу от журналистики Давиду Иосифовичу Ортенбергу — славному фитильщику среди редакторов на добрую память от фитильщика среди корреспондентов. Дружески. Б. Полевой. 24 октября 1966 г.»
В том же номере газеты с большим очерком выступил и другой наш спецкор по Калининскому фронту Леонид Лось. Его потрясла драма, разыгравшаяся под Калинином. Собственно, здесь повторилось то же, что и под Ельней во время августовских боев, о чем писал тогда Михаил Шолохов в своей статье «Гнусность». Чтобы остановить продвижение наших войск на Калинин, гитлеровцы пригнали на поле женщин из окрестных деревушек и за их спинами пошли в контратаку. Знали, что не станем мы стрелять по своим. И все-таки контратака не удалась. Командир нашей части сумел сманеврировать: навалился на гитлеровцев с флангов, отсек «заслон» и учинил над изуверами такую расправу, какой они заслуживали. Лось встретил спасенных женщин, разговаривал с ними. Две были ранены. Одна, совсем молодая, поседела. Но все держались с достоинством. Сказали спецкору:
— Мы шли впереди их и кричали нашим: «Стреляйте, стреляйте же! Бейте этих разбойников! Бейте гадов!..»
«Милый парень Ленька Лось». Так называли у нас в редакции этого талантливого журналиста. Недолго, однако, довелось ему поработать вместе с нами. Пришел он в «Красную звезду» из «Комсомольской правды» в начале октября, а в январе его уже не стало.
Он был безотказен в работе. Ему не занимать было храбрости. Тем не менее прав, наверное, один из ближайших товарищей Лося, охарактеризовавший его так: «Какой-то он очень уж домашний. На войне ему много труднее, чем любому из нас. Мы вон свои корреспонденции походя пишем, а ему непременно стол требуется и чтоб тихо было».
А все же Лось прислал с Калининского фронта немало хороших материалов. После очерка, о котором речь шла выше, мы получили от него интересную корреспонденцию «Как они отступают». 16 января сорок второго года опубликовали его же очерк о командире партизанского отряда. Это было последнее печатное выступление Леонида Лося.
Кажется, в тот же день, а может быть, накануне, был я в ГлавПУРе. Мне прочитали несколько строк из донесения политуправления Калининского фронта. Сообщалось, что где-то под Ржевом колхозники перекололи вилами гитлеровцев и тем помогли нашим бойцам взять деревню.
— Вы это знаете?
— Нет. Корреспонденты пока не сообщали.
— Узнайте. Случай исключительный...
Действительно, прямо-таки страничка из истории Отечественной войны двенадцатого года! Сразу же ушла телеграмма корреспондентам Калининского фронта: выехать или вылететь кому-нибудь в ту деревню, рассказать об этой истории обстоятельно.
Полететь вызвался Лось. Достали для него «У-2», проводили на аэродром. Забравшись в кабину, он помахал рукой, и самолет взял курс на Ржев. Ждали Лося к вечеру — не вернулся. Товарищи забили тревогу, стали разыскивать его. Командующий ВВС фронта генерал М.М. Громов трижды посылал самолеты по тому же курсу, и всякий раз они возвращались ни с чем. В той деревне, куда полетел Лось, опять хозяйничали оккупанты.
Конев отдал приказ наземным войскам: немедленно сообщить, не видел ли кто-нибудь гибели самолета «У-2»; если видел, то где и когда? Из одной дивизии сообщили: близ Ржева один такой самолет рухнул в лес, занятый противником.
После того как этот лес был очищен от противника, там удалось разыскать обломки самолета и два сильно обгоревших трупа. По бляхе ремня, подаренного Лосю Зотовым, было установлено, что один из погибших — Лось...
Вчера вечером раздался звонок с московского аэродрома. Звонил Симонов. Наконец-то нашлась «пропащая душа»! Сразу же послали за ним машину — и через час он был у меня. В полном зимнем фронтовом обмундировании — в полушубке, валенках, меховых рукавицах, но... без шапки. Обветренный, раскрасневшийся, даже какой-то сизый. Стал объяснять, почему не попали в Елец, доложил, что был в 10-й армии генерала Голикова, наступавшей на Михайлов — Епифань — Богородицк. Хотел рассказать, что видел там, как добирался в Москву. Но я прервал его:
— Потом расскажешь. Садись и пиши. Пойдет в номер. Ровно триста строк... А где твой экипаж?
— Подъедут завтра...
Свой очерк Симонов не писал, а прямо диктовал на машинку. До двух часов ночи. Назвал его «Дорога на Запад».
Очерк удался.
Насмотрелся на разор в отбитых у противника исконно русских городах Михайлове, Епифани, Богородицке, на сожженные дотла села и деревушки и заглянул в их будущее: «Город Епифань. Вернее, то, что было городом Епифанью, и то, что будет городом Епифанью. Да, будет! Потому что исчезнет с земли вся эта фашистская сволочь, все эти убийцы, мародеры, насильники, а русские города, разрушенные ими, восстанут из праха, как они восставали уже не раз, и будут стоять еще века на тех самых местах, где они уже веками стояли».
О чудовищных зверствах гитлеровцев. И о величии духа советских людей: «В том же Гремячем односельчане еще не успели похоронить только что снятых с виселиц пятнадцать человек своих родных и соседей. Эти люди не хотели быть холуями у немцев. Они вели себя с достоинством русского человека, а этого было достаточно, чтобы немцы их повесили и не давали снять с виселиц трупы до своего ухода».
Симонов уже достаточно повидал пленных гитлеровцев — и на Западном фронте, и в Крыму, и на Севере, но никогда не писал о них с такой взрывной ненавистью и даже проклятием, как в этот раз: «Два красноармейца ведут по улице выжженного города семерых немцев. Они ведут их далеко в тыл, через сожженные города и деревни, через разрушенные села. Они поведут их и доведут, потому что такой приказ, но они с удовольствием, не сделав и трех шагов, воткнули бы штык в глотку каждому из этих мерзавцев. Они поведут их через сожженные деревни, мимо женщин, которые будут проклинать врагов и плевать им в глаза, они должны будут защищать врагов от народного гнева, от стариков, которые готовы повесить их на первом дереве или задушить своими руками. Красноармейцам захочется зайти в избу погреться, но они должны будут взять с собой в избу этих семерых негодяев, которые день или два назад вытащили из этой избы все, что смогли, и повесили на стропилах ее хозяина. Красноармейцы доведут их, потому что таков приказ, но я не знаю, у кого из нас поднялась бы на конвоиров рука, если бы они не выполнили этого приказа».
Прочитал я последнюю фразу, уткнул в нее карандаш и задумался. Симонов, стоявший рядом у моей конторки, поспешил объяснить:
— Я не зову нарушать приказ. Я стараюсь отразить чувства людей, их настроения. Так и будет понято. Побывал бы ты там, увидел бы, что они натворили!..
Уговорил: оставили как есть. Тем более что несколько выше я уже зачеркнул нечто подобное. А было там вот что. Стояли Симонов и командующий армией генерал Ф.И. Голиков возле догоравшей избы в деревне Колодязная под Богородицком, беседовали. В это время к Голикову привели двух гитлеровцев, только что поймали за соседними домами — не успели сбежать с остальными, увлеклись дожиганием уцелевшего. Их схватили с пучками горящей соломы в руках. И Симонов прокомментировал этот случай так:
«Разве можно их назвать пленными, этих убийц и поджигателей, да и вообще, разве применимо к ним какое-нибудь человеческое слово? Пуля в лоб — единственное, что они заслуживают.
Поджигателей было приказано расстрелять».
Вот эту фразу я и зачеркнул. Симонов посмотрел на вымарку, сделанную красным карандашом, разволновался:
— Ты что — против?..
— Нет,— ответил я,— почему же? Но просто не влезает в подвал. Надо же что-то сокращать...
Симонов посмотрел на меня с укором. Он понял меня...
Очерк пошел в набор. Я распорядился, чтобы его разделили на несколько линотипов и верстку доставили не позже чем через час. Симонова попросил дождаться верстки, вычитать ее и, если окажется «хвост», сократить.
— А пока расскажи о своем путешествии,— предложил я.— Почему без шапки?
И тут мне довелось услышать, как дьявольски трудно добирался Симонов в Москву в этот студеный день. Были использованы все виды фронтового транспорта: и попутные подводы, и попутные грузовики, наконец — самолет «У-2». В открытой кабине этого самолета лететь зимой в любом случае — не сахар. А тут еще попали опять в буран, ветром сорвало с головы и унесло неведомо куда шапку.
— Чтобы вовсе не окоченеть,— говорил Симонов, посмеиваясь,— я всю дорогу тер лицо рукавицей и хлестал себя по щекам...
Принесли верстку. Очерк действительно не уместился в «подвал». Оставался «хвост» строк в пятьдесят. Хоть и жаль было, но пришлось резать, можно сказать, по живому. Выпали строки, где вновь выплеснулась неудержимая ненависть к гитлеровцам:
«Мы делали посадку в одном из сел, и, сдернув шлем, летчик связного самолета говорит мне глухим голосом:
— Не могу больше. Буду просить перевести в штурмовую авиацию. Хочу их сам, своими руками, чтобы чувствовать, что сам их убиваешь!
Да, он прав. Я его понимаю. Вот именно такое чувство и у меня, и у каждого из нас, кто видел все это: убивать их своими руками, хоть одного — но непременно своими руками».
Невольно вспоминается опубликованное в «Красной звезде» стихотворение Алексея Суркова из его цикла «Декабрь под Москвой»:
Человек склонился над водой
И увидел вдруг, что он седой.
Человеку было двадцать лет.
Над лесным ручьем он дал обет:
Беспощадно, яростно казнить
Тех убийц, что рвутся на восток.
Кто его посмеет обвинить,
Если будет он в бою жесток?
Жалко было расстаться и с такими строками, ярко рисовавшими обстановку тех часов и минут:
«Генерал Голиков отправляет вперед одного из своих штабных командиров. Командир на секунду задерживается:
— Товарищ генерал, сообщите сегодняшний пропуск.
— Пропуск? Сегодняшний пропуск — Богородицк. Понимаете — Богородицк! И отзыв тоже — Богородицк, и не возвращайтесь ко мне без донесения о том, что Богородицк взят! Ясно?
— Ясно».
Наконец верстка подписана, полосы ушли в печать, я отправил Симонова в его «картотеку». Так он назвал комнату в редакции, где жил,— она была заставлена ящиками с какими-то карточками.
Но уже в 7 часов утра вместе с фоторепортером Капустянским он вылетел на «Р-5» в только что освобожденный Калинин со сверхсрочным заданием: вернуться сегодня же вечером с очерком и снимками.
— Пойдет в номер! — таким был и на этот раз редакционный пароль.— В номер! [7; 312-316]
От Советского Информбюро
Утреннее сообщение 17 декабря
В течение ночи на 17 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах.
Наша часть, действующая на одном из участков Западного фронта, за один день боевых действий захватила 14 немецких орудий, 24 автомашины, 58 ящиков снарядов, 6 миномётов, 6 пулемётов и много других трофеев.
* * *
На Тульском направлении фронта наши бойцы разгромили в бою за населённый пункт К. 3 батальон полка СС «Великая Германия». На поле боя противник оставил свыше 200 трупов, 2 танка, 2 орудия, 48 автомашин, 3 рации и 98 мотоциклов.
* * *
Танковое подразделение старшего лейтенанта Соколова, действующее на Ленинградском фронте, за один день боёв с противником уничтожило 16 немецких противотанковых орудий, миномётную батарею, 5 пулемётов, 3 артиллерийских блиндажа с орудиями и истребило до роты вражеских солдат. Экипаж танка тов. Соколова уничтожил 6 противотанковых орудий и истребил до взвода немецкой пехоты.
Наши артиллеристы подбили вражеский танк. Фашистские танкисты выбрались из машины и пытались скрыться в лесу. Красноармеец-связист тов. Помосов под ураганным огнём артиллерии противника подбежал к танку, вскочил в люк и, повернув башню, меткими пулемётными очередями расстрелял убегающих фашистов.
* * *
Среди итальянских солдат, посланных Муссолини на Восточный фронт, с каждым днём усиливаются антивоенные настроения. Пленный Антонио Белони говорит: «Итальянские солдаты не знают, за что они воюют. Они не хотят этой воины и ненавидят немцев. Итальянцы думают только о том, чтобы поскорее вернуться домой». Пленный Манер Марио сообщил: «За последнее время участились случаи самострелов. Солдаты простреливают себе руку или ногу, чтобы уехать домой в Италию». Пленный Антонио Ванетти на допросе показал: «Из 5 роты 3 полка дезертировало несколько солдат. Солдат Гарбели прострелил себе руку. Когда офицеры посылают солдат в разведку, начинаются пререкания. Солдаты говорят, что они ничего не ели, что им холодно». Пленный Северино Фрай рассказывает: «Наши солдаты очень утомлены... С тех пор, как наша дивизия перешла советскую границу, дезертировало более 300 солдат. Часть дезертиров была поймана и расстреляна». Пленные старший капрал Валентин Сальваторе и солдат И. Розарио рассказали о диких издевательствах офицеров над солдатами. За мельчайшую оплошность офицеры избивают солдат.
* * *
Сотни колхозов Армянской республики, получив обильный урожай зерна, хлопка, табака и овощей, досрочно выполнили государственные поставки. Колхоз села «Джафарабад», Вагаршанатского района, выполнил годовой план сдачи хлопка на полтора месяца раньше срока и сдал сверх плана сотни центнеров отборного сырца. План сдачи хлопка государству перевыполнили 15 других колхозов этого района, 20 колхозов Октемберянского района и многие другие. Колхозы Котайкского района дают государству десятки центнеров табачного листа сверх плана. Колхозы республики засеяли озимых культур на 30 тысяч гектаров больше обычного. Ряд районов перевыполнил планы сева озимой пшеницы на 40—50 процентов. Во всех колхозах и МТС республики с большим подъёмом ведутся подготовительные работы к весеннему севу.
Вечернее сообщение 17 декабря
В течение 17 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На ряде участков Западного, Калининского и Юго-Западного фронтов наши войска, ведя ожесточённые бои с противником, продолжали продвигаться вперёд, заняли ряд населённых пунктов и в числе их города Алексин (юго-западнее Серпухова) и Щёкино (южнее Тулы).
За 16 декабря уничтожено 7 немецких самолётов.
* * *
Войска генерала Болдина, развивая наступление против немецких войск, завершили разгром 296-й пехотной дивизии и утром 17 декабря заняли город Щёкино. Нашими войсками захвачены большие трофеи. Только часть тов. Трубникова захватила 6 немецких самолётов, 35 танков, 4 орудия, 35 автомашин, 40 мотоциклов, десятки тысяч снарядов и много другого военного имущества.
Всего части генерала Болдина за один день боёв с противником освободили от немцев 14 населённых пунктов.
В результате боёв в районе Ясной Поляны наши бойцы захватили 11 немецких танков, бронемашину, 119 автомашин, 9 легковых машин, 16 мотоциклов, 208 велосипедов, 37 орудий, 43 пулемёта, 21 миномёт, 46 повозок с лошадьми, один самолёт, 48.300 снарядов, 55 ящиков мин и 150.000 патронов.
* * *
Часть тов. Анисимова, действующая на одном из участков Западного фронта, за 5 дней выбила немцев из 11 населённых пунктов и захватила 4 танка, 2 бронемашины, 3 орудия, 242 автомашины, 45 мотоциклов и другое военное имущество.
* * *
Пулемётчик-гвардеец Стешенко вместе со своим расчётом отразил атаку вражеской роты, пытавшейся захватить переправу через реку К. После многочасового боя немцы отступили, оставив на берегу реки около 100 трупов.
* * *
Успешно действует в тылу врага на дальних подступах к Москве партизанский отряд. «Смерть фашистам». За последнее время отряд взорвал несколько повозок с боеприпасами и обмундированием, разгромил немецкий обоз и истребил группу фашистских автоматчиков. Возле деревни Р. отряд захватил четыре повозки с боеприпасами и оружием. Другой партизанский отряд, где командиром, тов. К., разгромил конную разведку противника, уничтожил штабную машину с восьмью немецкими офицерами, а также немецкий истребитель, сделавший вынужденную посадку. Партизаны-лыжники уничтожают десятки фашистских солдат, отстающих от своих частей, сжигают автомашины и танки врага. В районе деревни Д. фашисты организовали базу из нескольких сот автомашин и десятков танков, выбывших из строя. Партизаны истребили немецких солдат, занятых ремонтом, и сожгли 45 автомашин и 11 танков.
* * *
Взятые за последние дни в плен немецкие солдаты рассказывают о дальнейшем резком ухудшении продовольственного снабжения германской армии. Ефрейтор 19 пехотного полка 7 немецкой пехотной дивизии Иозеф Шварценштайнер заявил: «В последнее время снабжение нашей части значительно ухудшилось. Мы всегда голодны». Солдат 187 пехотного полка 87 немецкой пехотной дивизии Фриц Гельбиг говорит: «Пища у нас очень скудная, совершенно недостаточная для поддержания сил. Мы говорили об этом нашему командиру взвода, но он ответил, что положение с продовольствием ухудшилось и в Германии. Дальше будет ещё хуже, — «утешил» он нас». Солдат 61 полка 7 пехотной дивизии Георг Штейнмайер рассказывает: «В нашей роте от плохого и недостаточного питания много желудочных больных». Ефрейтор 3 батальона 215 пехотного полка 78 пехотной дивизии Мартин Кобер заявил: «Питание у нас весьма плохое. Последние 5 дней совсем не получали хлеба. В нашем батальоне более 30 процентов желудочных больных».
* * *
15 декабря Советское Информбюро сообщило о взятии нашими войсками Ясной Поляны — места жизни и погребения великого писателя, классика русской и мировой литературы Льва Николаевича Толстого.
17 декабря группа научных работников b рабочих музея-усадьбы Л. II. Толстого, а также местные колхозники и учителя составили акт о чудовищных преступлениях гитлеровских негодяев, надругавшихся над памятью Л. Н. Толстого. В акте отмечается, что с первого же дня своего прихода в Ясную Поляну немцы приступили к планомерному разрушению музея-усадьбы. Фашисты расхитили почти все экспонаты литературного музея, устроили в доме Толстого казарму для офицеров и их денщиков. Все шкафы, в которых прежде хранились архивы, разбиты. Личные вещи Л. Н. Толстого сожжены в печах. Фашистские хулиганы разломали и выбросили соху, которой пахал Толстой. Они покрыли порнографическими рисунками стены музея, превратили знаменитую комнату со сводами, в которой создавалась «Война и мир», в грязный хлев. В комнатах писателя гитлеровцы открыли сапожную мастерскую.
14 декабря, отступая из Ясной Поляны, фашисты, намереваясь скрыть следы своих чудовищных надругательств над величайшим культурно-историческим памятником, подожгли дом Толстого. Усилиями работников музея пожар удалось потушить. Сгорели комнаты, в которых помещались библиотека и спальня Л.Н. Толстого.
В акте перечисляются имена изнасилованных немцами яснополянских колхозниц, а также повешенных и расстрелянных колхозников, бывших учеников знаменитой школы Толстого. Акт подписали: хранитель музея С.И. Щёголев, сторож, бывший кучер Толстого, И.В. Егоров, колхозницы яснополянской сельхозартели «Путь Ильича» А.Я. Пудова и В.Я. Зяброва, учительницы школы им. Толстого С.А. Грацианская и Е.В. Соловьёва и многие другие свидетели беспримерного фашистского варварства. [21; 420-422]
